Читать интересную книгу Собрание сочинений в шести томах. Том первый - Юрий Домбровский

— Мужик дельный, а черт его знает, что в башке у него завелось.

Но если не самая идея, то ее общая направленность не прошла даром. Его мысль стала работать в этом направлении.

Поймать Пугачева — вот чем можно заинтересовать сейчас гражданских и воинских начальников края: они все — и глупые, и умные, энергичные и бездеятельные, — все клюнут на эту приманку.

Какая огромная армия наемных убийц, отравителей, лазутчиков направляется каждый месяц в лагерь Пугачева! Сколько денег тратится на подкупы!

Поймать Пугачева!

На этой мысли делали карьеру, и не было ни одного губернатора, военачальника или просто мелкого судейского чиновника, который так или иначе не действовал, не думал, не мечтал об этом.

Решил действовать и Серебряков.

Когда Максимов сообщил ему о пребывании Державина в Казани, он немедленно собрался и поехал. Особых надежд на успех он не возлагал, однако неожиданно ему повезло. В Казани клюнуло, теперь дело было только за Дюпиным.

VIII

Всю дорогу Дюпин молчал и думал. Только у самого скита он несколько оправился, пригладил волосы, перепоясался, одернул полушубок, привязал лошадь к дереву, пошел по знакомой тропинке, важный, молчаливый, сосредоточенный.

В лесу было тихо. Только тяжелый снег лежал ноздреватыми сугробами, и из него торчали вывернутые корни, какие-то коряги, и кое-где виднелась желтая, вязкая земля.

Около самой избушки снег лежал завалом, и к двери вела узкая, аккуратно протоптанная тропинка.

Дюпин перекрестил лоб и несколько раз осторожно стукнул в дверь.

— Аминь, — раздался из-за двери глухой, скрипучий голос.

Дюпин вошел.

Старец, стоя около печки, вынимал из нее горшок, покрытый тарелкой, густо примазанной тестом. Увидев Дюпина, он бросил на него искоса быстрый, внимательный взгляд и продолжал возиться около печки.

Дюпин молча сел на лавку. Так он мог просидеть, не шелохнувшись, целый день.

— С чем бог принес? — спросил наконец старик, не выдержав молчания.

Дюпин откашлялся.

— Чать, сами знаете, — сказал он несмело.

Старик ничего не ответил. Нахмурив белые лохматые брови, он поставил горшок на загнеток и, взяв нож, стал аккуратно скалывать растрескавшееся тесто.

— Все по тому делу? — спросил он через несколько минут.

— По тому.

— Так, — старик несколько минут безмолвно работал ножом. — А что ж, начальство приехало? — спросил он, отрывая тарелку. Из горшка пошел густой, пахучий пар.

— Приехало, — ответил Дюпин.

— А Серебряков тоже?

— И Серебряков, отец.

Старец, держа в одной руке тарелку, посмотрел в дымящееся нутро горшка.

— А как начальника зовут? — спросил он, осторожно отставляя горшок.

— Господин подпоручик Державин.

— Так, так, — сказал старец, его маленькие хитрые глаза быстро обшарили фигуру Дюпина.

— О чем же он говорит?

— Разное, отец, говорит. Говорит — Пугачева убить надо.

— Убить-то убить, это они все говорят. А как убить надо — не говорит?

— Говорит, отец.

Старец подошел к лавке и сел рядом с гостем.

— Так, значит, надо ехать? — спросил он.

— Надо, отец.

Старец подумал с минуту.

— Ну, что ж, поедем, — сказал он. — Вот я лошадь свою покормлю, избу закроем и поедем.

Несколько минут они сидели молча.

— А как же твой начальник предлагает Пугачева убить?

Дюпин рассказал.

Старец Иов слушал, не перебивая.

— Хорош жук, — сказал он, когда дошел Дюпин до того, как Державин предлагает извести Пугачева. — Этот толк понимает, хотя, — перебил он сам себя, — они только этим делом и знают заниматься.

Несколько минут опять молчали.

— Деньги сулит? — спросил наконец старец Иов.

— Сулит, отец, — сказал Дюпин.

— Много сулит?

— Много, отец.

— Так, так. Молодой, да ранний. Ну что ж, поедем, посмотрим, что за Пугачев и как его брать нужно.

Весь следующий день провели в сборах. Старец съездил в ближайшую деревню и привез оттуда какого-то внука, румяного парня, подстриженного в скобку, с такими же быстрыми, как у старца, глазами. Он целый день водил его по горнице, сенцам, чуланам. Поднимал крышки каких-то горшков, разрывал какое-то тряпье, объяснял, где что лежит и что нужно сделать, чтоб хозяйство шло прежним порядком.

У Дюпина разгорелись глаза, когда старик раскрывал кладовые, полные снеди, вынимал сундуки из-под нар, поставцы с полок.

Видимо, старец Иов думал ехать надолго.

С Дюпиным он не говорил вовсе. Только к концу второго дня, когда уже улеглись спать, он вдруг спросил Дюпина:

— А скажи — ты дюже жадный?

Дюпин смолчал.

Старик покачал головой.

— Вижу, жаден, глаз у тебя нехороший, озорной. Ах, как нехорошо. Погубит тебя жадность. Уж гладили тебя раз ребята, чуть живого оставили, и опять берешься не за свое дело. Из тебя такой же воин, как и коровий лекарь. Сидел бы лучше дома да богу молился. А то, чать, кроме «отче наш» и никаких молитв не знаешь.

Утром третьего дня они выехали из скита.

До тридцатой версты старца провожал тот самый молодой парень, которому он оставил свое хозяйство.

— Ты понимаешь, Павел, — говорил старец, — как будут какие известия, так сразу и твори, как я тебе наказывал. Никого не бойся, сие дело из всех дел важнейшее. Понял?

Парень качал головой.

Потом опять ехали молча.

Старец сидел в телеге, правил лошадьми, вздыхал и крестился. Уже около самого села он посмотрел на Дюпина и еще раз покачал головой.

— Зря ты не в свое дело суешься, — сказал он. — Ах, как зря. Ну, пусть бы Серебряков с Герасимовым ехали, да головы позакладывали, они молодые, воины. А тебе что — жизнь надоела?

— Ничего, отец.

— Ничего! — прикрикнул старик. — То-то ничего! Я не тебя, дурака, жалею, а твою семью. У тебя изба полна ребят, а ты вон за какие судные дела берешься.

В этот день старец переночевал у Серебрякова и к Державину не пошел.

О деле они не говорили.

IX

На другой день и произошел первый разговор Державина со старцем Иовом. Когда Дюпин обещал привезти ему раскольничьего пустосвята, он представлял себе кряжистого широкоплечего старика, с длинной зеленоватой бородой, косматыми ноздрями и быстрыми юркими глазами. Таких старцев он встречал среди раскольников без счета, с таким он и готовился к разговору.

Но Дюпин неожиданно вернулся с худеньким старичком, очень аккуратно одетым, живым и голосистым. Войдя в горницу, он моментально обшарил глазами ее стены, задержался на висящем оружии, украдкой заглянул даже за ширмы и только потом, как будто только что заметив Державина, почтительно и вместе с тем развязно, кивнул ему головой.

— Желаю здравствовать, ваше благородие, многие лета, — сказал старец и даже голову склонил набок.

— Здравствуй, — сказал Державин, не сводя глаз со старика. — Ты, значит, и есть старец Иов?

— Раб божий Иов, так зовут меня добрые люди.

Державин взглянул на Дюпина.

— Ну что ж, разговаривать будем? — спросил он.

И Дюпин кивнул ему головой, и опять все трое замолчали, разглядывая друг друга.

Державин заметил про себя ту необыкновенную легкость, с которой старик вставал, ходил, садился на табуретку. Казалось, он ни одну минуту не мог пробыть неподвижно. Так и сейчас, только он сел на лавку, как его пальцы быстро забегали по краю стола, приподнимая и ощупывая какие-то обрывки бумаги, мелкий сор, сломанные и погнутые гусиные перья.

— Так вот какое дело, отец, — сказал Державин. — Надо пробраться в пугачевское становище и все там по порядку узнать.

— Это дело мне понятное, — сказал старец.

— Будут вам на дорогу деньги даны...

— Без денег там ничего не сделаешь, — сказал старец. — Такое дело деньги требует, чтобы у людей совесть, страх и разум откупить.

— Приехать вам надлежит в станицу Берды и там распустить о себе такие слухи... — он мельком, но значительно поглядел на старца, — такие слухи, что вы приехали от старца Филарета, коий его, вора Емельку, однажды на царство благословил. Понятно?

Старик мотнул головой.

— Ну, а мне непонятно, как вы там управитесь, что скажете, каким путем пойдете.

— Да ай мы, батюшка, ваше благородие, сказать не сумеем? — сказал старец и усмехнулся. — Не таких орлов, как твой Емелька, вокруг пальца обводили, когда нужно было.

Державину очень не понравилось чрезмерное оживление старика.

Он снова нахмурился.

— Ну, а например, — сказал он, глядя на старца, — вот я — Пугачев, а ты — посланный ко мне. Вот я сижу на троне и на тебя смотрю, а ну ж, что ты мне, старец Иов, сказать можешь?

Прошла только одна секунда, но наружность старца вдруг совершенно изменилась. Он стал ниже ростом, наклонил к земле маленькую, злую голову и, искоса глядя на Державина, запел: