Скоро я получу ответы на многие из своих вопросов, но я не уверена, что готова к этому.
Тедди наконец-то доедает свой обед, и я отправляю его наверх на тихий час, а сама спешу в кабинет и включаю в розетку родительский блок. Комната Тедди находится прямо над кабинетом, так что качество звука и видео превосходное. Камера направлена на кровать, но позволяет видеть и большую часть пола – это те два места, где он больше всего любит рисовать.
Я слышу, как открывается и закрывается дверь комнаты. Тедди появляется в кадре справа, подходит к письменному столу и берет оттуда альбом и коробку с карандашами. Потом забирается на кровать. Негромкий скрип матрасных пружин доносится до меня сразу из динамика и через потолок над моей головой – как будто в режиме стереовещания.
Тедди усаживается на кровати, прислонившись к спинке, согнув ноги и положив на них альбом. Потом раскладывает в ряд на прикроватной тумбочке карандаши. Затем достает миниатюрную точилку – с прозрачным пластиковым контейнером для стружек. Он несколько раз прокручивает карандаш внутри – скрип-скрип-скрип, – вынимает его, придирчиво осматривает кончик грифеля и решает, что он недостаточно острый. Снова засовывает карандаш в точилку – скрип-скрип – и приходит к выводу, что им можно пользоваться.
Я на мгновение отрываюсь от монитора – ровно настолько, сколько требуется, чтобы сделать глоток воды, – а когда снова устремляю на него взгляд, картинка подергивается, застывает и пропускает кадры, как будто не поспевает за звуком. Я по-прежнему слышу скрип затачиваемых карандашей, но видео застыло на кадре, где Тедди тянется за карандашом.
А потом до меня доносится одно-единственное слово, произнесенное едва слышно, почти шепотом:
– Привет.
И сразу же слышится шипение помех. Видео на мгновение оживает, затем застывает снова. Изображение расплывчатое, нечеткое. Тедди оторвался от своего альбома и смотрит вперед и вверх, в направлении двери в комнату, на кого-то или что-то то, находящееся сразу за дверным проемом.
– Я точу карандаши, – со смехом сообщает он. – Карандаши. Чтобы рисовать.
И снова шипение помех, на этот раз более продолжительное. Шум нарастает и утихает в ритме, который напоминает дыхание. В микрофоне что-то трещит и щелкает, и картинка снова на мгновение оживает и перескакивает вперед: теперь Тедди смотрит прямо в камеру, только голова у него увеличилась в размере раза в два. Это как отражение в кривом зеркале: пропорции искажены до невозможности, вместо ручек коротенькие плавники, зато лицо огромных размеров.
– Осторожнее, – шепчет он. – Аккуратно.
Шуршание помех становится громче. Я пытаюсь уменьшить громкость, но, сколько ни кручу ручку, ничего не происходит: звук становится все громче и громче, пока не заполняет собой все пространство вокруг меня, как будто он каким-то образом вырвался из динамика и распространился по комнате. Картинка перескакивает вперед, и я вижу Тедди, распростертого на постели с широко раскинутыми руками. Все его тело содрогается в конвульсиях, а ножки кровати выбивают по полу дробь.
Я выскакиваю из кабинета, бегу через холл и взлетаю по лестнице на второй этаж. Я дергаю ручку двери комнаты Тедди, но она заела и не поддается, дверь заперта.
Или что-то удерживает ее изнутри.
– Тедди!
Я молочу кулаками в дверь. Потом отхожу на шаг назад и с размаху бью по ней ногой, как показывают в фильмах, но лишь отбиваю себе пятку. Тогда я пытаюсь с разбегу высадить ее плечом, но боль оказывается такой сильной, что я оседаю на пол, схватившись за бок. И тут я понимаю, что могу заглянуть в комнату. Под дверью зияет небольшая щель, буквально в полдюйма шириной. Я ложусь на бок, кладу голову на пол, зажмуриваю один глаз и заглядываю в щель. В нос тут же ударяет оглушительный запах – едкая вонь концентрированного аммиака, густой теплой волной исходящая из комнаты. Вонь заполняет мои ноздри, и я откатываюсь прочь, давясь кашлем и хватаясь за горло, как будто получила в лицо заряд перцового спрея. По щекам катятся слезы. Сердце колотится так, как будто я пробежала милю за минуту.
И тут, лежа на полу в коридоре, утирая слезы и сопли и пытаясь очухаться и найти в себе силы, чтобы просто-напросто принять сидячее положение, я слышу, как язычок дверного замка негромко щелкает.
Я кое-как поднимаюсь на ноги и открываю дверь. И снова меня едва не сбивает с ног волна вони – запах мочи, сконцентрированный до предела и висящий в воздухе, как пар от горячего душа. Я задираю футболку и прикрываю краем рот и нос. Тедди, судя по всему, запах никак не беспокоит; он словно и не слышит моих криков. Он сидит на постели с альбомом на коленях и карандашом в правой руке и быстро рисует, размашисто штрихуя альбомный лист жирными черными линиями.
– Тедди!
Он даже не поднимает на меня глаз. Кажется, он вовсе меня не слышит. Его рука продолжает двигаться – затемняя бумагу, наполняя ночное небо чернотой.
– Тедди, послушай меня, у тебя все в порядке?
Он продолжает меня игнорировать. Я подхожу поближе к кровати и наступаю на одну из мягких игрушек, плюшевую лошадку, которая издает пронзительный ржущий звук.
– Тедди, посмотри на меня.
Я кладу руку ему на плечо, он наконец отрывается от своего рисунка и вскидывает на меня глаза, и я вижу, что они совершенно белые. Зрачки его закатились вверх, но рука по-прежнему продолжает двигаться, вслепую штрихуя бумагу. Я хватаю его за запястье и поражаюсь тому, какая горячая у него кожа и какая сила в его руке. Обыкновенно тело у него мягкое и расслабленное, как у тряпичной куклы. Я частенько шучу, что у него полые кости: он такой легкий, что может, подпрыгнув, оторваться от земли и сделать в воздухе полный оборот. Сейчас же под кожей у него пульсирует странная энергия: кажется, что все его мускулы напряжены, как у питбуля, готового броситься.
И тут его зрачки возвращаются на свое место.
Он растерянно моргает.
– Мэллори?
– Что ты делаешь?
Тедди осознает, что держит в руке карандаш, и тут же бросает его.
– Я не знаю.
– Ты рисовал, Тедди. Я видела это своими собственными глазами. Тебя всего трясло. Как будто у тебя были судороги.
– Прости…
– Не извиняйся. Я не сержусь.
Его нижняя губа начинает дрожать.
– Я же попросил прощения!
– Просто расскажи мне, что произошло!
Я понимаю, что кричу, но уже не могу остановиться. Я до смерти перепугана всем, что только что увидела. На полу лежат два рисунка, и еще один, неоконченный, находится в альбоме.
– Тедди, послушай меня. Что это за девочка?
– Я не знаю.
– Это Анина дочка?
– Я не знаю!
– Почему ты рисуешь эти картинки?
– Я их не рисовал, Мэллори, честное слово!
– Как тогда они появились у тебя в комнате?
Он делает глубокий вдох.
– Я знаю, что Аня не