Губар бережно прижал к груди статуэтку Бела и, ступая по толстому мягкому ковру, направился к выходу. Языческие кумиры на полке проводили его мрачными взорами.
Глава VIII «Кумир, павлин, друг»
Жара отхлынула, покрасневшее солнце стремительно опускалось к горизонту. Конан спешил к дому Пуза, стараясь лишний раз не попадаться на глаза бандитам. На его пути стоял храм Иштар, площадь была запружена народом и гудела, как растревоженный улей. Заинтересованный, Конан решил заглянуть в храм, для этого пришлось пустить в ход локти. Здание было набито битком, прихожане буквально сидели друг на друге и говорили только о сегодняшнем знамении.
— Представляешь, почтенный Банк, — говорил один седой старец другому, — из головы Урука выскочила огромная голубая звездища и заметалась по всему храму, словно искала праведную голову, чтобы опуститься на нее. Потом замерла на миг и вылетела в двери. Видимо, мы недостаточно праведны, если божество не снизошло до того, чтобы остаться с нами.
— Может, десяти жертвенных баранов ему показалось мало? — предположил Банк.
— Двадцать баранов! — сердито поправил сосед. — Двадцать жирных баранов закололи жрецы на его алтаре, а он…
— Да какие там двадцать! — вскричал пылкий юноша в небольшом отдалении. — Тридцать баранов! Я сам считал!
— Я тоже считал! Их было не меньше полусотни! — загалдели рядом.
— Ну, ты загнул! Какие там полсотни! Правильно было сказано, тридцать, но не баранов, а огромных породистых коров! Я пожертвовал на них последнюю горсть золота и теперь остался ни с чем!
— И я!
— И я!
— Жрецы! Верните наши деньги! Где вы прячетесь, нечестивые мошенники! А ну, выходите, а то мы весь храм по камешку разнесем!
В храме Иштар назревала буря. Конан посмотрел на Урука. В глазах медного идола больше не теплилась жизнь. «Похоже, я снова опоздал», — с этой мыслью Конан двинулся к выходу.
— Вернись, Урук! — вопили разъяренные прихожане, швыряя в идола всем, что попадалось под руку. — Ты обещал сделать нищих богатыми. Ты не должен бросать нас, это непорядочно!
— Во всем виноваты жрецы! — крикнул кто-то. — Это они не удержали Урука! Он насмотрелся на этих воров, обжор и прелюбодеев и решил, что каков поп, таков и приход.
— Бей жрецов!
Когда Конан вырвался на площадь, в храме уже бушевал праведный гнев толпы, которому позавидовал бы любой ураган.
Вот и дом Пуза. Конан остановился у высокой каменной ограды. Как теперь быть? Войти открыто? Почти без утайки рассказать о своих скромных успехах и попросить глаз идола? А вдруг успехи покажутся Пузу настолько скромными, что он придет в бешенство и прикажет слугам умертвить Конана на месте? Вдруг он уже пронюхал, что Конан вступил в сговор с ворами, которые разбили Ониксового? Вдруг толстый бандит считает, что вреда от киммерийца больше, чем пользы?
А что, если незаметно перелезть через ограду, разыскать Пузо, залечь неподалеку и последить за ним, послушать, о чем он говорит с холуями? Выяснить, в каком он настроении. Вечер погожий, хозяин дома, наверное, отдыхает в саду. Понадеявшись на это, Конан больше не раздумывал. Ограду он преодолел беспрепятственно, но потом пришлось затаиться в кустах — подождать, пока мимо пройдут двое стражников с длинными ножами на поясах. Конан много раз бывал в этом саду и хорошо запомнил маршруты караула. Бесшумно, как летучая мышь, киммериец скользнул под соседний куст, потом ползком между клумбами двинулся к большой беседке, обсаженной розами. В беседке горел свет и виднелись человеческие силуэты. Осторожно раздвинув стебли, Конан втиснулся между розовыми кустами и дощатой стенкой. Розовые колючки вмиг покрыли его лицо и руки мелкими царапинами," но стоило пойти на такую жертву ради уверенности, что никто из охранников не заглянет сюда. И в самом деле, кому придет в голову, что человек в здравом уме способен забраться в розовые кусты?
Конан напряг слух и прежде всего услышал сосредоточенное чавканье и хруст разгрызаемых костей. Из беседки умопомрачительно пахло копченым кроликом. У Конана потекли слюнки, он вспомнил, что с утра ничего не ел. В животе забурчало так громко, что он встревожился: вдруг услышат? За дощатой стенкой раздалось аппетитное бульканье, затем трапезничающий блаженно рыгнул и со стуком опустил посудину. Конана охватила черная зависть.
— Хозяин, — послышался вдруг подобострастный голос, — есть новости.
Ответом было молчание. Конан предположил, что Пузо жестом велел слуге излагать.
Губар схватил воровку Дану.
— Дану? Эту подлую суку? Попалась наконец! — Судя по голосу, Пузо несказанно обрадовался. — Ну, так в чем дело? Почему она еще не здесь?
— Твоя светлость, дело в том, что Губар ее прячет. Наш человек из его охраны шепнул…
— Прячет? Он что, умом тронулся? Да я его в бараний рог!
— Это еще не все, хозяин. Циркач Маагр укрывал у себя другую воровку, Дориду. Ту, которая наших парней оглушила, когда идола твоего умыкнули.
— Маагр? Старый пьяница? Да как он посмел! Ну, теперь ему не сносить красноносой башки!
— И это еще не все, твоя светлость. Северянин Конан, которому ты дельце поручил, Дориду из цирка увел и где-то спрятал.
— И Конан? То-то он как в воду канул. Предал меня, значит. Что ж они, сговорились? А? Почуяли слабину, да и решили втроем навалиться? Неужто… — В голосе Пуза зазвучала растерянность. — Неужто их Ониксовый переманил?
— Ониксовый, хозяин? — тупо переспросил слуга.
— Проклятье! — кипятился Пузо. — Никому верить нельзя. Пока ты силен, все тебе пятки лижут, а как… Ну, что стоишь? — заорал он на слугу. — Конана найти! Маагра за шкирку и сюда! Сам поезжай к Губару, скажи, с огнем он играет! Чтобы живо Дану ко мне доставил, иначе пусть пеняет на себя!
Раздался частый топот — слуга побежал исполнять поручения.
— Эх, натура людская, подлая, — сокрушенно произнес Пузо. — Никому верить нельзя. Ты о них как о родных детях заботишься, а они…
Он машинально потянулся к блюду, оторвал кусок кроличьего мяса и вонзил в него зубы. Да так и замер от неожиданности.
— Ты хотел меня видеть? — Конан быстро и бесшумно приблизился к главарю шадизарских преступников.
Пузо смотрел на него вытаращенными глазами. Нижняя челюсть отпала, крольчатина вывалилась изо рта. Руки Конана потянулись к его горлу, и Пузо, сипя от ужаса, заслонился жирными руками.
Пальцы киммерийца коснулись его груди, сомкнулись на большой бледно-желтой бусине, рванули. Золотая цепочка лопнула почти беззвучно.
— Стража! — пискнул Пузо. — Грабят.