Статуэтка мирно стояла на столе. Ониксовый не подавал признаков жизни. Как будто ничего и не случилось. Саба торопливо надела балахон, нахлобучила парик; возиться с липовым горбом и усами не было времени. Торопливо сунув в карман статуэтку, она вышли из дома.
Понемногу ее отпустил страх, вернулось ощущение реальности. Домой возвращаться не хотелось, возможно, там ее поджидал разгневанный Пролаза, а к разговору с ним она еще не была готова. Ноги сами собой несли ее по шумной людной улице к базару. Все чаще по пути встречались попрошайки всех мастей — слепые, безногие, безумные, покрытые жуткими язвами. Уличные музыканты играли на самых диковинных инструментах, фокусники превращали медные монеты в разноцветных жуков, которые тут же разбегались, крупный попугай лупоглазой разряженной гадалки предсказывал судьбу, чередуя пророчества с площадной бранью, длинноволосый худощавый бретер с болезненной бледностью на лице прямо на мостовой давал урок фехтования толстому и неуклюжему купчику, трясущаяся от старости немедийка заговором лечила чирей на ноге бедному странствующему дворянину. В Шадизаре всегда хватало желающих заработать нетрадиционным способом.
Саба, предусмотрительно сберегшая пригоршню монет из кошелька Пролазы, вспомнила, что страшно голодна и хочет пить — с утра маковой росинки во рту не было. На базаре, поторговавшись для приличия, она купила горячую пшеничную лепешку с шафраном, жареную гусиную грудку и кувшинчик слабого пива и отошла в тень раскидистого дерева, где уже сидели прямо на земле несколько мужчин и женщин и подкреплялись кто купленной, а кто украденной снедью. Никто из них не обратил внимания на седую нищенку, лишь молодому крепышу в неброской одежде ее лицо показалось знакомым. Может, и впрямь только показалось? Следя за старухой краем глаза, крепыш сдвинул на глаза соломенную шляпу и почесал бритый затылок. «Где же я ее видел?»
Губар наслаждался покоем. В последние дни навалилась уйма хлопот, вдобавок ко всему прочему приходилось гоняться за Конаном и пресмыкаться перед Пузом. Он считал, что заслужил отдых. В целом дела шли неплохо, у Губара даже возникла мысль отправить на запад, в богатую Аквилонию, караван с шадизарскими товарами. Как всегда и везде, деньги делали деньги, но чем быстрее росло богатство Губара, тем беспокойнее было у него на душе. Увы, даже деньги не могли решить все проблемы на свете.
Все чаще он мечтал снискать уважение бандитов Шадизара. Но мечта эта даже ему самому казалась несбыточной. Для таких заправил преступного мира, как Пузо, он был всего лишь мальчишкой на побегушках. Но ведь Губар давно уже не мальчик, у него борода с проседью, лицо как печеное яблоко. И ростовщик из кожи вон лез, чтобы в высших кругах шадизарской знати его считали своим. Дабы не ударить перед аристократами лицом в грязь, он тратил огромные суммы. Построил и с роскошью обставил великолепный загородный особняк, обзавелся породистыми лошадьми и шикарной каретой. Последним его приобретением был… гарем. Да, ему по карману содержать четырех красавиц, и пусть лопнут глаза у завистников! Другое дело, что жены ему не нужны, он вообще не питает интереса к женщинам, но об этом никто и никогда не узнает. Пускай все думают, что он греховодник под стать Пузу. В Шадизаре каждый мало-мальски уважающий себя аристократ имеет наложниц.
Пузо покачивался в гамаке под сенью высоких кустов жасмина. Кругом благоухали яркие цветы, а в небольшом пруду прямо перед ним плескались, точно русалки, четыре обнаженные женщины. Все они были молоды и красивы, и все принадлежали к разным народам. Жен для Губара подыскивал евнух Хаггари, не жалея денег на выкуп и в точности исполняя все указания хозяина, и в загородном особняке ростовщика поселилась смуглая крутобедрая вендийка, похожая на желтую кувшинку дочь Кхитая, черная как ночная мгла кушитка и некогда гордая рыжеволосая бритунийка. Они были обречены провести остаток своих дней (в лучшем случае — остаток дней Губара) в этом столь же негостеприимном, сколь и богатом поместье; единственной их обязанностью было вызывать черную зависть у редких гостей, На ночь их запирали в павильоне, а днем выпускали в сад.
Прислуживал им евнух Хаггари — неописуемо жестокий, рано обрюзгший и женоподобный. В детстве его украла и тайно увезла в чужую страну жрица из некой изуверской секты. Эта жрица и ее сподвижницы видели свою святую миссию в том, чтобы оскопить всех мужчин на свете. Впоследствии жриц переловили поодиночке и безжалостно умертвили, но перед тем они успели изувечить несколько десятков взрослых мужчин и без малого тысячу мальчиков. С тех пор к женщинам Хаггари относился, по словам Губара, «с некоторым закономерным предубеждением», а попросту говоря, боялся их, презирал и ненавидел и никогда не упускал случая отомстить им за свои давние страдания. Когда его мучительница, сделав свое черное дело, бросила маленького Хаггари на произвол судьбы, он едва не умер от голода, затем прибился к шайке малолетних грабителей и убийц и сразу проявил такую лютую жестокость, что устрашил даже своих товарищей. Шайка рассеялась, Хаггари снова остался один и мыкался на шадизарских улицах, пока Губар не застал его за невиннейшим из любимых занятий — Хаггари распарывал живой кошке живот, чтобы зашить в нее живую мышь. Примечательно, что и кошка, и мышь были самками.
Узнав о беде мальчика, Губар решил, что такой человек в его гареме просто незаменим. Юному Хаггари было запрещено покидать владения Губара, да он и сам к этому не стремился, — на улицах Шадизара его ждали только насмешки. За верную службу ростовщик раз в месяц отдавал ему одну из своих жен на целую ночь. Хаггари мог делать с ней все, что захочет, не поощрялись только физические увечья. По меньшей мере четырежды в месяц из его каморки всю ночь напролет доносились истошные женские вопли. Но утром жизнь шла своим чередом, на теле жертвы не оставалось никаких следов пыток — Хаггари дорожил своим местом.
Губар считал, что безумный страх его жен перед злобным евнухом — лучшая гарантия их повиновения. За любой проступок бедняжек карали внеочередной ночью в сторожке Хаггари. Когда к ростовщику наведывался с визитом знатный гость, красавиц наряжали в дорогие одежды и драгоценности; сразу после ухода гостя богатое убранство отправлялось в сундук до нового приема.
Убежать от Губара было практически невозможно, дом и сад были буквально напичканы смертоносными ловушками. Их было великое множество, и чуть ли не каждый день появлялись новые, еще более опасные и хитроумные; в памяти Губара уже не умещались местонахождение и принцип действия их всех. В последние дни он то и дело ловил себя на боязни посещать некоторые участки дома и сада. Что уж тут говорить о слугах! Каждому из них дозволялось знать только свой маршрут, малейшее отклонение от него (из любопытства или по расхлябанности) заканчивалось плачевно. Если бы ростовщик не заставлял своих слуг брить головы, у них бы, наверное, все время стояли дыбом волосы.