У меня опустились руки. Я умоляюще посмотрела на бабушку. Она поняла.
- Олежек, - сказала бабушка, - я стара, и ты послушай меня. Путь твой опасен. Ничего не бери с собой. Кто тебе верил, что ты комсомолец, - будет верить всегда. Вернёшься - возьмёшь свой билет и бланки эти... Мы их тут так спрячем - сам Гитлер не найдёт. Давай-ка всё сюда...
- Нет! - отрубил Олег. - Нет и нет! И давайте об этом больше не говорить...
Дрожащими пальцами мама зашила билет в пальто Олега. Несколько бланков комсомольских удостоверений Олег зашил в пальто сам.
Настало время прощаться. Бабушка подошла к Олегу, положила ему руки на плечи:
- Олежек... если поймают тебя и полиция станет говорить, что твоя мать, или бабушка, или дядя Николай арестованы и что они, мол, признались во всём, - не верь, ни одному слову катов не верь!
И бабушка заплакала. Олег крепко обнял её.
- Мама, - сказал он мне, - сожги все бумаги, дневники, тетради с протоколами заседаний... ну и... стихи. Пересмотри все книжки - может, в них остались какие-нибудь записки. Не хочу вас подводить... Бабушка, приёмник отнеси и спрячь получше. Он ещё пригодится нам. Да смотри осторожно всё сделай! Попадёшься с приёмником в лапы к немцам - знаешь, что будет?.. Ну, мама...
Сердце моё остановилось. Уходит сын, единственная надежда... Хотелось прижать его к груди и не пустить от себя. Всё, всё заглушила я в себе, обняла, поцеловала сына, почувствовала на губах его мягкие волосы:
- До свиданья, Олег! Да берегись же там...
Зато, когда мы остались одни, наплакалась и нарыдалась, сколько хотела...
Со своей пятёркой Олег пошёл на хутор Шеверёвку, за семь километров от Краснодона. Переночевали у знакомых. Утром, перед тем как отправиться дальше, выяснилось, что у Сергея Тюленина обувь совершенно сваливается с ног. А мороз всё крепчал. Сергей и Валерия возвратились назад. В Краснодоне они пробрались в свой подвал. Сергей обул сапоги, и они снова пошли на Шеверёвку.
Но в условленном месте, у скирды сена, уже не застали никого. Только снег был тут притоптан. Ждали до вечера. Потом, не дождавшись товарищей, пошли одни. Но и тут их постигла неудача - они не нашли "Данилу". Оставалось одно разумное: пробираться к линии фронта; он был в ста двадцати километрах от Краснодона.
"ОЛЕГ, ГДЕ ТЫ?"
Первого января к вечеру была арестована уже половина молодогвардейцев. Этот день Нового года тянулся для нас, как вечность. Около десяти часов вечера к нам постучали.
"Пришли!" - подумал каждый из нас.
Брат открыл дверь.
В комнату вошли двое полицейских. Они были настолько пьяны, что мы едва разобрали только одно слово:
- Ко-шовой...
Полицейские спрашивали об Олеге. Мы ответили, что дома его нет, пошёл в кино. Не сказав больше ни слова, полицейские повернулись и, пошатываясь, пошли по двору.
В невыразимой тревоге прошло ещё четыре дня.
Полиция больше не являлась. И мне вдруг пришла страшная мысль: Олега поймали! Я хотела бежать в полицию, но брат не пустил и стал убеждать:
- Будь покойна, если бы Олега арестовали, давно бы уже пришли с обыском!
Четвёртого января под вечер брат с женой ушли за дровами, а мы с мамой отправились к Лидии Макаровне Поповой - поделиться с ней своим горем. Возвращались домой. Вдруг бабушка схватила меня за руку:
- Смотри, Лена!
В моей комнате был свет и полно полицейских. Стояли они и во дворе. Я переборола страх и опасения, подошла к дверям, спокойно и даже стараясь быть возмущённой спросила:
- Кто это тут в моей квартире хозяйничает? Что вам здесь нужно?
Из комнаты выскочил заместитель начальника полиции Захаров.
Это был изменник Родины, предатель, изувер и жестокий палач. Его отец был судим когда-то нами как крупный кулак. Сын пошёл ещё дальше отца. Он ненавидел Советскую власть, но, чуя её силу, притворился, служил в наших учреждениях, а нож держал за пазухой. И только ждал случая, чтобы его выхватить. Как только пришли немцы, Захаров сейчас же побежал к ним служить, стал выдавать коммунистов, сам же и допрашивал их, мучил и убивал. Здоровый, сытый, белобрысый, со светлыми холодными глазами, верный слуга фашистов, предатель своего народа, он был отвратителен.
- А ты кто такая? - грубо спросил у меня Захаров.
- Я хозяйка этого дома.
- Как твоя фамилия?
- Кошевая.
- А-а, Кошевая! Тогда скажи, где же твой сын Олег Кошевой? Куда ты его девала?
- Сын пошёл в кино, и прошу вас, не кричите на меня.
Захаров заговорил со мной более спокойным тоном. Он даже пригласил меня в комнату.
- Зайдите-ка, поговорим кое о чём важном.
В комнате всё было перерыто, перевёрнуто вверх дном. Взломав двери, полицейские старательно пересмотрели все вещи. К счастью, ожидая к себе этих гостей, я сожгла уже всё подозрительное. Захаров снова спросил об Олеге:
- Я хочу только поговорить с юношей. Если окажется, что он невиновен, или... если он во всём признается, сразу его отпустим. Поверьте мне!
Я спросила:
- А что случилось, что вы пришли за Олегом? Арестовать его хотите, что ли? Мой сын никогда ничего плохого не делал.
- Не делал? - начал терять выдержку Захаров. - Значит, вы плохая мать, если не знаете, что ваш сын вытворял здесь в продолжение шести месяцев! - И вдруг в упор спросил меня: - Вы... Мошкова знаете?
- Нет, не знаю, - ответила я как можно спокойнее.
- Не знаете? Так он знает вашего сына и даже привёл нас сюда. Хотите увидеть его? Мошков стоит на крыльце. Очень забывчивый парень! Никак не мог вспомнить, где живёт его комиссар... пока не обломали ему руки. Тогда сразу вспомнил!
Всё онемело во мне. Мошков - предатель? Нет, нет! Он был и до конца останется честным, стойким. В этом я была уверена. В то, что полицейские обломали ему руки, я, конечно, могла поверить, но чтобы Мошков предал Олега, своих... нет, никогда! И я вспомнила, как мы с бабушкой сами же предупреждали Олега о провокации.
- Ну ладно! Только знайте, - холодно блеснули свиные глазки Захарова, - если ваш сын будет вести себя так же, как его друзья, ему будет то же, что и им. Переломаем ему все кости. Вы поняли меня?
Захаров приказал полицейским разойтись по своим местам, а двум остаться ожидать, пока Олег возвратится из кино.
В душе я издевалась над этими головорезами: я была уверена, что мой Олег уже далеко отсюда. Видно, он успел уже спрятаться, а может быть, и перешёл линию фронта.
Наступила тревожная, без сна, ночь. Утром полицейских сменили новые, а тех - снова другие. Трое суток просидели они в нашей квартире, ожидая возвращения Олега.
На четвёртый день меня вызвали в полицию. Я попала к следователю Кулишёву, такому же выродку, как и Захаров. Он со злобой сказал мне:
- Ну, запрятала сынка? Так садись за него сама! А то какая ты мать, если не знаешь, где твой сын?