Читать интересную книгу Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг - Чарльз Тилли

В высшей степени коммерциализованные государства, однако, получают от этих отношений немалые преимущества. При определенном уровне монетизации налоги, стремящиеся к высшему уровню нашего континуума, сравнительно эффективны. Они строятся на тех же мерках и наглядности, какие товарная экономика применяет к собственности, товарам и услугам. Участники рыночного обмена в значительной степени уже осуществляют необходимый надзор, устанавливая цены и трансферты. Достаточно социализованные граждане затем начинают считать моральным — платить налоги; они следят за собой и друг за другом, почитая уклоняющихся от налогов фрирайдерами (лицами, которые пользуются общественными или групповыми благами, не участвуя в их оплате или создании). Налоги на потоки, на капитал и, в особенности, подоходные приносят больше, дают более высокий возврат относительно усилий по их сбору и легче адаптируются к переменам в политике государства, чем ренты и дань. При менее коммерциализованной экономике государство встречает больше сопротивления сбору налогов; собирает их менее эффективно и поэтому вынуждено создавать более громоздкий аппарат контроля. Если два государства примерно одинакового размера, но разной степени коммерциализации вступают в войну и пытаются изымать сравнимые суммы денег у своих граждан посредством одинаковых налогов, менее коммерциализованное государство создает более крупную государственную структуру, когда оно воюет или оплачивает войну. Более коммерциализованное государство обычно делает то же самое с помощью меньшей административной организации.

Прямое снабжение армий, обложение налогами и управление королевским кредитом — все было легче в коммерциализованных, богатых капиталом, экономиках. Однако повсюду (при любой экономике) они преумножали количество государственных чиновников. Более или менее значительное усилие по подготовке войны обыкновенно приводило к устойчивому расширению центрального аппарата (органов управления) государства — количества постоянного персонала, разнообразных институтов, размеров бюджета, величины долга. Когда Голландия и Испания достигли перемирия в их изнурительной войне в связи с требованием голландцев независимости в 1609 г., с обеих сторон многие ожидали, что наступит облегчение от высокого налогообложения, которое было введено в предшествующее десятилетие. Но оказалось, что обслуживание долга, строительство фортификационных сооружений и другие виды деятельности государства с легкостью поглощали доходы, освобожденнные военной демобилизацией. Ни в одной из двух стран налоги существенно не уменьшились (Israel, 1982: 43–44).

Некоторые историки говорят об инерционном эффекте (ratchet effect), когда раздутый военный бюджет не возвращается к довоенному уровню (Peacock, Wiseman, 1961; Rasler, Thompson, 1983, 1985a). Это происходит не повсеместно, но достаточно часто, в особенности, в государствах, которые не понесли больших потерь в закончившейся войне. Отмечаемый эффект обусловлен тремя причинами: поскольку усиление государства в военное время дает властям новую возможность изъятия ресурсов, обращения к новым видам деятельности и сопротивления экономии средств. Потому что войны создают или обнаруживают новые проблемы, требующие внимания государства; и потому что произведенные в военное время долги становятся новым грузом для государства.

Национальный долг обычно возникает именно из займов для войны и во время войны. Возможность занять на военные расходы существенно влияет на способность государства успешно вести военную кампанию. Так в XVII в. Голландская республика, обратившись к банкирам Амстердама и других крупных торговых городов, смогла (будучи небольшим государством) быстро собрать невероятные суммы денег на армию и флот и стать ведущей на то время европейской державой. Важнейшие инновации произошли раньше в 1515– 1565 гг., когда принадлежащие Габсбургам Генеральные штаты Нидерландов (из которых северные провинции стали после восстания 1568 г. Голландской республикой) предприняли шаги по выпуску государственных рент (annuities), обеспеченных специальными новыми налогами и приносящих значительный доход (Tracy, 1985). Теперь «в случае необходимости Голландская республика могла занять 1 000 000 флоринов всего лишь под 3% за два дня» (Parker, 1976: 212– 213). В результате государственные ценные бумаги стали излюбленной инвестицией для голландских рантье, чьи представители облагали к своей выгоде налогами всю экономику. И в самом деле, слово «капиталист» в его теперешнем значении, кажется, восходит к названию тех голландских граждан, на кого распространялась наивысшая налоговая ставка на человека, посредством чего они заявляли о своем богатстве и кредитоспособности.

Голландские банкиры, богатые, сведущие и независимые, после 1580 г., когда еще северные Нидерланды воевали со своими бывшими испанскими хозяевами, сумели подработать перевозкой серебра (направляя его в Антверпен), где этим серебром оплачивались испанские расходы на войну (Parker, 1972: 154–155). Когда в 1608 г. Испания предложила признать независимость Голландии, если та уйдет из Ост–и Вест–Индии, участвовавший от имени голландцев Олденбарневелт «ответил, что нельзя просто уйти из Ост–Индской компании, поскольку с ней связано слишком много выдающихся граждан Республики» (Israel, 1982: 9). Но в целом богатство купцов шло на благо их голландского государства. Интенсивная коммерческая экономика позволила голландскому государству пойти в XVII в. по пути, который был закрыт для соседней Пруссии и по которому, подражая, пошла Англия в 1690–е гг., получив себе на радость голландского короля. Переняв голландскую технику взимания налогов, англичане смогли ослабить свою зависимость от голландских банкиров, а со временем и победить Голландию в войне.

Голландия XVII в. находилась в наивысшей точке на оси коммерциализации. Другие государства с интенсивным капиталом, как итальянские торговые государства Генуя и Венеция, также организуют вооруженные силы с помощью государственного кредита и налогов на потоки и товары. В регионах с интенсивным принуждением ресурсы, которые могли бы быть использованы для военных целей, остаются привязанными к сельскому хозяйству и в руках магнатов, которые сами обладают значительными и самостоятельными силами. Здесь изъятие военных ресурсов, конечно, принимало совершенно иные формы: это были разного рода комбинации экспроприации, кооптации, отношения патрона и клиента, воинской повинности и грубого силового сбора налогов. Между этими двумя крайностями в областях, где имел значение и капитал и принуждение, большее равновесие между капиталом и принуждением позволяло правителям играть на их противоречиях. Здесь применяли купленные войска для сдерживания тех, у кого были собственные армии, а национальные армии — для давления на владельцев частного капитала. В долгой перспективе, по мере того как росли военные потребности, указанные факторы стали определять решительное преимущество в военных делах правителей государств, шедших по пути капитал + принуждение. Так что их тип государства — национальное государство — одержало верх над городами–государствами, империями, союзами городов и другими формами государств в Европе.

Длинная (и могущественная) рука империи

К концу XVII в. значительная часть европейских войн, включая войну между сопредельными Голландией и Англией, шли на море далеко от континента. Борьба за морскую империю завершала европейские войны на суше, формируя характерные типы европейских государств. Но еще до создания национальных государств европейцы имели большой опыт строительства империй. Скандинавы создавали (недолговечные) империи задолго до 1000 г. Большую часть Европы веками занимали Монгольская, Российская, Оттоманская, Шведская, Бургундская и Габсбургская империи. Большие торговые города, как Генуя и Венеция, покорили или купили себе собственные империи (правда, разбросанные). Громадную европейскую империю (хотя и ненадолго) создал Наполеон. Оттоманская, Австро–Венгерская, Российская и Германская империи просуществовали до Первой мировой войны. Но с течением времени, конечно, европейские империи все больше напоминали национальные государства. Перед этими империями при их неоднородности и пережитках непрямого правления (через вице–королей и других наместников) стояли, однако, особые проблемы контроля над подданными.

Начиная с XV в. европейские державы создают империи далеко за пределами своего континента. На своем краю полуострова португальские христиане покончили с последним мавританским царством в 1249 г. В следующие полтораста лет они сосредоточили морские действия на торговле в Европе и Африке; но в 1415 г., после захвата Сеуты на Марокканском побережье, они начинают экспансию, которая не прерывалась затем 200 лет. Ко времени смерти принца Генриха (так называемого Мореплавателя) в 1460 г. его войска распространили свой контроль, и политический, и коммерческий, так далеко вдоль западного побережья Африки, что захватили Мадейру и Азорские острова на Атлантике. С помощью генуэзских кондотьеров и предпринимателей они начинают практически немедленно создавать новые жизнеспособные (в коммерческом отношении) колонии. И еще до конца века Васко да Гама обогнул Африку и приплыл в Калькутту, распространив португальское влияние на Индийский и Тихий океаны.