— Где. Моя. Группа?
Все завозились в своих телефонах, чтобы мгновенно убедиться: от группы «Отгадка рядом» не осталось и следа. От чатика, личек и общих папок в облаке тоже.
— Фигасе, — пробормотал Марк. — Карим, ты бэкапы не сохранил? Я потёр, когда Atomic Heart ставил…
— Если и есть, то на домашнем выносном диске… — начал Карим.
Тинатин оттолкнула его и заскрипела к дому с такой скоростью, что скрежет снега слился в сплошную тоскливую мелодию. Эта тоска будто проделась сквозь грудную клетку, душу и хребет Али, лишив ее дара речи, так что просипела она еле слышно:
— Ты куда, нельзя!..
Но Тинатин уже рванула дверь и скрылась в домике. Карим бросился следом, остальные за ним — и Аля, прижимая шарф к будто и вправду проткнутой грудине, тоже.
Лучше бы она не успела.
Лучше бы она не видела, как это бывает не в игре, а вне игры, в жизни, на самом деле или где там она встряла столь стыло и ненужно.
Тинатин была уже на кухне и наскакивала на Володю, выкрикивая:
— Ты удалил, говори? Возвращай быстро! Нос на пятку натяну!
— Тинатин, ну ты чего, ну хорош уж, — говорил Володя, отступая и уворачиваясь вроде неловко, но так, что та не могла схватить его ни за грудки, ни за рукав, ни шлепнуть хотя бы по касательной. — Ребят, давайте я шашлык добью, а потом уже поиграем.
— Я тебя сама добью, Гендель штопаный! — рявкнула Тинатин и замерла, стиснутая вроде бы небрежным хватом Володи. — Отпустил быстро!
Володя застыл, повел глазами, в секунду, кажется, сканировав пространство, на которое у Карима ушло несколько минут, и сказал:
— Но если не голодные, можно и сразу поиграть.
Тинатин выгнулась, зашипев от боли, хотя Володя, кажется, даже не шевельнулся, и ребята, толпившиеся в двери, с криками рванули к нему.
«Не надо!» — попыталась, но не успела крикнуть Аля. Володя очень быстро и очень громко ударил Тинатин головой о столешницу и швырнул ее навстречу Марку. Тот повалился на пол, пытаясь перехватить Тинатин и уберечь ее в падении, а Карим, обогнув его, прыгнул к Володе, полностью скрыв того из вида, ударил без замаха, но, кажется, сильно, и застыл. Звука удара Аля не услышала, но услышала то ли хруст, то ли треск, с каким режут плотную ткань. Карим попятился и осел на пол.
Володя тряхнул кистью, из которой небрежно торчало небольшое, но пугающее даже на расстоянии зазубренное лезвие, и бросился к Алисе.
Алиса взвизгнула, Аля взвизгнула тоже, рванула ей навстречу и в дверях сшиблась лоб в лоб с выбегавшей из кухни Алиной. Удар, лишивший Алю зрения, дыхания и равновесия, ее даже слегка обрадовал. Мгновенную боль легко вытерпеть, особенно если знаешь, что сейчас оторвешь невредимый лоб от спинки переднего сиденья.
Только Аля не потеряла сознание. Дыхание и зрение вернулись к ней, пусть и ненадолго. Зато боль, когда подошел Володя, оказалась чересчур долгой. И совершенно нестерпимой.
5. То есть мы все уже мертвые
Есть такое предупреждение: «Не повторять, выполнено профессионалами». Имеется в виду, что у вас не получится, а у профессионала получилось. Потому что профессионал — он это умеет. Этим он зарабатывает на жизнь, в этом он натренирован, за это он уважаем.
Алю за постоянные умирания и оживания никто не уважал, да и не мог. Тренироваться в этой дисциплине она не желала, а зарабатывать не могла. Но кто в этом профессионал, кроме нее?
Только ведь «профессионал» не значит «самоубийца».
Аля очень не хотела нарываться. Очень не хотела переживать такую же боль. И очень не хотела подходить к Володе и тем более заводить с ним разговоры.
Но что оставалось-то? Как еще выдернуть кончик ниточки, потянув за который можно прийти к центру клубка, если не потеребив как следует единственный пригодный для этого кусок? Все остальные — игра, дом, электричка, лес, прошлое, чатик — оказались либо непригодными, либо недоступными. Они то ли есть, то ли нет, то ли небрежная имитация действительности, то ли слепленная из пикселей виртуальная реальность, а может, и просто битый или затертый кластер памяти.
А Володя — вот он. Настоящий. Застенчивый. Страшный.
Странно, что теребить его Аля сообразила только теперь, но лучше хоть когда-то, чем никогда. Часики-то тикали. Наверное. Точно Аля не знала — в игру войти она могла теперь лишь разок из пяти или шести, уже и сама не помнила. Остальные четыре или пять раз Володя ее убил. Дважды тихо и сразу, один раз опять вместе со всеми, и еще дольше и больнее, и еще один или два — а, нет, три, значит, всего семь было, — он просто засмеялся и вышел из кухни, из комнаты, со двора — да, Аля подкарауливала его с вопросами везде — и ни догнать его, ни дождаться, ни заметить, куда он делся, не получилось, а потом Аля проснулась лбом в спинку кресла. Так и не поняв, как и чем убита. Спасибо хоть безболезненно. Кем убита, гадать не приходилось.
Осторожные расспросы не срабатывали, наезды не срабатывали, попытки навалиться всей толпой, обездвижить и допросить как следует не срабатывали — Володя был как будто не человек, а робот или прибор, знающий всего два режима: добродушно-угодливый в любой нормальной ситуации либо истребительный — в любой ненормальной.
Из этого правила нашлось всего одно исключение — на седьмой, вот этот, раз.
Аля додумалась поменять условия. Не бегать по навсегда затверженному маршруту от вешки к вешке, пытаясь раскачать какую-нибудь из них, а попробовать убрать хотя бы одну из вешек. Ребята согласились соучаствовать удивительно быстро, даже Тинатин. Они вообще с каждым разом быстрее улавливали суть: то ли аргументы Али огранились и отшлифовались до уровня fatality, то ли падали, как на старые дрожжи, в следовые остатки прежних витков.
Ребята смогли заменить всё съестное и выпиваемое в пакетах мусором и поленьями, а продукты и напитки вынести под одеждой к карьеру. Аля и Тинатин сразу вернулись, чтобы понаблюдать из-за дальнего забора за тем, как Володя без куртки и с непокрытой головой мечется по двору, взрывает сугробы и заглядывает в кабину внедорожника, пытаясь разглядеть, не выпал ли эдак случайно и незаметно на пол салона пуд соли и прочих яств. Тинатин наблюдала, держа телефон наготове, чтобы не выдать себя сигналом, когда Володя догадается позвонить ей как начальнице. Але хотелось орать и плакать: сквозь нелепые метания Володи то и дело проступала чеканность движения, которая до сих пор оборачивалась болью и смертью. Больше ничем.
Володя не позвонил. Он вернулся в дом, вскоре вышел уже одетым, неторопливо повел подбородком от плеча к плечу, будто фиксируя панораму, — Аля и Тинатин с трудом удержались от того, чтобы присесть, хотя сразу ведь условились не двигаться, потому что в статике малозаметны, а движение он точно засечет, — вышел со двора и поскрипел к выезду с базы.
— Проследим? — вполголоса предложила Тинатин.
— Нет, — сказала Аля. — К сообщникам он точно не приведет, если и встретится с ними, то за воротами где-нибудь, вызвонит, чтобы подъехали. А нас заметит, с гарантией.
— Ну и заметит… — начала Тинатин, запнулась и деликатно продолжила: — Аль, больно.
Аля посмотрела на свои пальцы, стиснувшие запястье Тинатин, поспешно разжала хватку и извинилась.
— Ладно, — сказала Тинатин, растирая запястье. — По пути к карьеру деталей добавишь. А Володя, если такой имба[15], как ты рассказываешь, может, к нашему возвращению новый хавчик раздобудет, больше и лучше прежнего.
К возвращению ребят Володя ничего не раздобыл и сам не вернулся. Телефон его был выключен.
Тинатин прошла сквозь гостиную к кухне и обратно, позаглядывала в разные углы, неравномерно освещенные косыми пыльными лучами, и спросила:
— Растяжек, мин-лягушек, кассетных бомб надо опасаться?
Аля пожала плечами и предположила:
— Им естественность нужна. Утечка газа, пожар, отравление, в таком духе.
Карим потопал проверять газовый баллон и котел. Марк, пробормотав: «Снег можно растапливать, наберу сейчас», рванул было во двор, но Тинатин удержала его за рукав.