вновь перевел взгляд на моего друга и отложил спичку в сторону, взял другой рукой следующую спичку и вновь, не сводя глаз с моего друга, начал ковырять — на этот раз в его правом ухе.
И снова посмотрел на то, что выковырял из уха. Он отложил спичку в сторону и сказал: «Теперь можешь идти!»
Я потеряла дар речи.
Лишь много позже, когда я услышала от своего друга о том, какие глупости рассказывали ему о Бабаджи какие-то люди где-то в Дели, то сразу поняла, чтó Бабаджи показал этому моему другу, который приехал в Хайракан с этим дерьмом в ушах.
Я — твоя помощь
Когда я еще раз получила разрешение погулять с Бабаджи в долине, с моего плеча упала сумка. Всё её содержимое рассыпалось по камням и по земле: расческа, мыло, носовой платок, вместительное портмоне, цветные карандаши, блокнот…
Я очень смутилась и хотела как можно быстрее собрать всё. И тут Бабаджи наклонился и помог мне: «Я — твоя помощь».
ОМ намаа Шивайя!
Соты
Факирули и я жили в одной комнате. На следующее утро, насмотревшись за ночь очень интересных снов, она дала мне дружеский нагоняй: «Ты боишься Бога? Ты носишь в себе слишком строгий образ Божий. Ты всегда должна быть идеалом! Бог есть любовь!» И так далее на ту же тему.
Я сразу же отправилась к Бабаджи, который сидел в саду ашрама на каменной скамье, поклонилась ему. Он дал мне соту, принесенную ему кем-то еще. Я села рядом с ним и долго ела её, пока не съела всю.
Тогда он еще раз подал мне знак рукой: «Иди сюда», — дал мне еще одну большую соту!
«Боже мой, как я смогу справиться с ней?» — спрашивала я саму себя. «Ешь!» Что ж, я сгрызла и вторую соту — я ела её еще дольше, поскольку у меня во рту уже всё слиплось. Было действительно очень вкусно. Едва я доела вторую соту, Бабаджи махнул рукой и дал мне третью!
Если раньше до меня не доходило, то теперь дошло: Бог есть любовь, полная сладости, он настолько богат любовью, что мы иногда не можем принять её!
После третьей соты я почувствовала, что сейчас лопну.
Всё было незабываемо ясно. Как он мог показать мне это еще яснее?
Мундан, двадцать дней молчания и термос
Вскоре после того, как в феврале 1980 года я в третий раз приехала в Хайракан на три месяца, Бабаджи повелел мне вскоре совершить мундан. Я должна была молчать целых двадцать дней! Мне было позволено разговаривать лишь с ним. И еще: я должна была есть и пить только то, что мне подадут, кроме воды из Гаутама Ганги, которую я могла пить, когда и сколько хотела.
Зачастую было довольно холодно, но, к сожалению, никому не пришла в голову мысль подать мне горячего чаю, а я с удовольствием выпила бы чего-нибудь горячего.
Я рисовала у храмов на стороне Кайлаша, на этот раз — позади одного из храмов. Было холодно, и я чувствовала себя одинокой.
Поэтому однажды утром решила купить себе термос и попросить наполнить его восхитительным горячим чаем. Я несла его под пончо, идя в сторону Кайлаша. И кто же сидел там у своей пещеры? Бабаджи!
Он жестом приказал мне подойти, и я поклонилась ему. Но он лишь смотрел на меня, молча, глазами, полными печали. Я знала, почему.
«Мне нравится твой цвет!»
Это было в начале 1980-х. Кроме храма Божественной Матери и божественной пары Рамы и Ситы, а также Радхи и Кришны, у подножия горы Кайлаш были выстроены еще два новых храма. Храм Бога Даттатреи — воплощения единства Брахмы, Вишну и Шивы — и Гуру Горакнатха, прежнего воплощения Бабаджи.
Я сразу же захотела с великой преданностью расписать храм Даттатреи — ведь я знала, что Мунирадж, по словам Бабаджи, является воплощением Даттатреи.
Однако нашелся еще один человек — индус, который тоже непременно желал расписать этот храм. К сожалению, наши представления о цветовой гамме кардинально расходились. Что же делать? Делу мало помог тот факт, что я сказала ему, что я художница. Тот ответил мне, что он и сам художник.
В то время я понятия не имела, что это был именно тот индус, который вырезал мурти — статую старого Хайракан Бабы, которую Бабаджи передал мне летом 1978 года через мою подругу в Германию со словами: «Она должна быть там, где её многие увидят», и теперь она стояла в моем маленьком храме.
К сожалению, мы с индусом никак не могли прийти к согласию, из-за чего у меня от возмущения неожиданно поднялась температура.
Во время обеденного перерыва я осознала свой гнев как причину этой лихорадки и решила передать инициативу в руки другого, предпочитая, чтобы он расписал храм Гуру Горакнатха. Потому что это, слава Богу, полностью развязывало мне руки!
С высокой температурой я поднялась в храм по высокой лестнице и хотела начать расписывать свод храма Гуру Горакнатха небесно-синей краской, не зная, что ни один из куполов храма не был окрашен изнутри.
Купола кверху сильно сужаются, и я стояла там с очень высокой температурой, окруженная интенсивными запахами краски и скипидара. Я не допускала для