Читать интересную книгу Водоворот чужих желаний - Елена Михалкова

– Я замужем, – пробормотала Катя. – Мой муж сидит в чужой квартире взаперти, потому что попал в беду из-за меня. А я думаю о романе с другим.

Ей стало стыдно. Не таким стыдом, который она испытывала, представляя Таможенника раздетым, а другим – горьким, противным. «Гадость какая», – отчетливо сказал внутренний голос с оттенком брезгливости, и Катя покорно согласилась с ним. «Гадость, правда. Я больше не буду», – пообещала она.

Вечером Катя хотела уйти домой пораньше. Ее мучила совесть. Совесть напомнила, что она каждые выходные находит предлог и уезжает из дома, что она отворачивается от мужа, пытающегося приласкать ее, что она чуть не дала ему пощечину, когда он поцеловал ее. «Ты виновата перед ним, – сказала совесть. – Он полностью зависит от тебя. Неудивительно, что иногда он не может сдерживаться и позволяет себе лишнее. Но он твой муж».

Катя собиралась уйти вовремя, чтобы поужинать с семьей и провести вечер с Артуром. Они не проводили вместе… Она задумалась, вспоминая. «Не может быть! За последний месяц мы ни разу не ужинали вместе. Что мы вообще делали вместе последний раз?»

Но уйти вовремя у нее не получилось. Эмма Григорьевна Орлинкова, похожая на разгневанную Афину, потребовала, чтобы Катя помогла ей, потому что Алла Прохоровна занята. И Викуловой пришлось два часа заверять копии для налоговой, слушая рассказы Эммы Григорьевны о жизни.

Возвращалась Катя уже поздним вечером. Выйдя из метро, она накинула капюшон и привычно поежилась. «Кажется, мой пуховик худеет. Из него как будто все перья вылезли. Или что там внутри – пух? Пух разлетелся. Поэтому я постоянно мерзну в нем».

Она проводила тоскливым взглядом забитый трамвай и побрела по тропинке вдоль рельсов, увязая в свежевыпавшем снеге.

Диана Арутюновна докурила сигарету, разогнала дым, все-таки ворвавшийся в кухню, и торопливо закрыла форточку. «Бр-р-р! Холодно».

– Сейчас она придет, а ты куришь, – язвительно заметила Седа, бесшумно подошедшая к матери. – Воняет!

– Что Артур делает? – Диана Арутюровна пропустила замечание дочери мимо ушей.

– Перед телевизором валяется. Что еще он может делать?

– Помоги мне на стол накрыть. Сегодня ужинать вместе будем.

– Ты чего? Все уже поели.

– Значит, еще раз поедим.

Она обернулась к дочери, и та поняла по ее лицу, что спорить с матерью на этот раз бесполезно.

– Чего ты придумала? – брюзжала она, расставляя тарелки. – Праздник хочешь устроить, что ли? Не получится у тебя ничего, и не старайся!

В кухню вошел Артур в майке и трусах, потянулся, повел носом. Диана Арутюновна нежно погладила сына по плечу.

– Иди, Артурчик, иди. Скоро жена твоя придет, переоденься. Поужинаем вместе.

– А переодеваться-то зачем?

– Я сказала, переоденься. – В голосе матери зазвучали стальные нотки, и сын подчинился.

В комнате повисло что-то тяжелое, невысказанное.

– Подлизаться к ней хочешь, да? – тихо спросила Седа, наблюдая, как мать аккуратными скупыми движениями режет хлеб. – Зря стараешься. Она нам чужая.

– Суп подогрей, – угрожающе сказала мать. – И хватит болтать попусту.

– Чужая! Куда она каждые выходные уезжает, а? У нашего Артура давно рога растут, а ты хочешь, чтобы я с ней за один стол садилась, хлеб делила!

– Седа, прекрати!

– А вот не прекращу! Что ты мне сделаешь? Из квартиры меня выгонишь, что ли?

Девушка издевательски расхохоталась. Звонкая пощечина оборвала ее смех, и она возмущенно уставилась на мать.

– Ты… меня… из-за нее?!

– Дура! – воскликнула Диана Арутюновна, тяжело дыша. – Ты с нее пылинки должна сдувать, идиотка!

– Из-за этой швабры!..

Прозвенел звонок в дверь, и обе замолчали.

– Я открою, – спустя паузу сказала Диана Арутюновна почти спокойным голосом. – Умой лицо, у тебя щека красная.

Час спустя любой, заглянувший в квартиру, в которой временно проживала семья Ашотянов, увидел бы почти идиллическую картину. Во главе стола сидела красивая полноватая женщина, а по обе стороны от нее – дети, очень похожие на мать. Возле взрослого сына с видом радостным и спокойным хлопотала его молодая жена, приветливо улыбаясь на каждую реплику своей золовки. И что с того, что посуда была битой, штукатурка на стенах облезала грязными синими клочьями, а занавесок на окне не было, и зимняя чернота заглядывала в крохотную кухоньку на пятом этаже? Разве не главное, что семья собралась вместе?

«Что с ними случилось? – думала Катя, улыбаясь через силу Седе, рассказывавшей очередную байку про свою подружку, и терпя поглаживания Артура под столом. – С утра Капитошин, теперь они… С атмосферным давлением нынче что-то не то?»

Совместный ужин поначалу изумил ее, а последние десять минут откровенно тяготил. Внешне все выглядело более чем пристойно, и Катя поначалу даже обрадовалась тому, что намерения мужа и свекрови так совпали с ее собственными мыслями. Но очень скоро пожалела о том, что Орлинкова задержала ее всего на два часа, а не на четыре.

В воздухе висела фальшь. Как будто за столом, покрытым дешевой пестрой клеенкой, собрались актеры, и каждый из них играл свою роль. Но актеры были посредственными и играли бездарно. А может, просто не успели выучить слова.

Кате чудилось, что Седа излучает ненависть, Артур – равнодушие, а сама она улыбается так неискренне, что не смогла бы обмануть даже слепого. И только свекровь держалась, как подобает – изображала главу маленькой семьи, из-за ужасного стечения обстоятельств вынужденную терпеть лишения. Но терпеть героически, не ноя и не жалуясь на жизнь. Она любезно спрашивала Катю, не подложить ли ей макарон, к которым они с дочкой сделали прекрасный соус, заботилась о том, чтобы Артуру не дуло из форточки, посмеивалась над рассказами Седы. Именно посмеивалась, а не смеялась, и потому не переигрывала.

«Господи, скорее бы это закончилось. Я не хочу больше с ними сидеть».

Как ни уговаривала себя Катя, что должна радоваться, ничего не получалось. Ей не о чем было говорить с людьми, которые назывались ее семьей. «Но о чем же я говорила с ними раньше? – с ужасом спрашивала она себя. – Почему же я не могу сделать этого сейчас и только глупо растягиваю в улыбке рот, слушая Седу?»

«Потому что ты никогда не разговаривала с ними раньше, – ответил ей один из голосов – похоже, Циничный, но он был непривычно грустным. – Разве ты не замечала? Ты рассказывала им что-то, как и они тебе. Вы обменивались информацией – как прошел день, куда ты съездила, что сказала тебе подружка, когда увидела твое новое платье… Как только исчезла информация, вам стало не о чем говорить».

«Но я могу рассказать им про „Эврику“! – горячо возразила голосу Катя. Но тут же поняла, что лукавит. О ком она стала бы рассказывать? О Капитошине? О Наталье Гольц, благодаря которой ее приняли на работу? „Они даже не знают, как именно я устроилась. Я им не говорила об этом“.

– О чем задумалась, котенок? – Артур погладил ее по руке.

„Мне не нравится, когда меня называют котенком. Мне это кажется пошлым и глупым. Почему я не говорила ему об этом раньше?“

– Да так… ни о чем. Спасибо, все было очень вкусно.

После ужина Катя мыла посуду, с трудом отделавшись от навязчивой помощи свекрови. Она не любила мыть посуду, но ей хотелось остаться одной. Артур предложил посидеть с ней на кухне, развлекая ее разговорами, но Кате показалось, что он не очень огорчился, когда она отказалась.

– Жду тебя в постели, – прошептал он ей на ухо и нежно прикусил мочку уха.

Она еле сдержалась, чтобы не дернуться. Господи, ну почему он стал так раздражать ее?! Это неправильно, с этим нужно что-то делать!

Она поставила на полотенце последнюю тарелку и глубоко вздохнула. „Завтра нужно позвонить маме. Опять врать…“ Неприятное ощущение царапнуло ее, но Катя не поняла, что именно. Катя методично вытерла посуду с тайной надеждой, что пока она копается на кухне, Артур уснет. Открыла шкафчик, в который собиралась спрятать вилки, и снова замерла.

Что-то было не в порядке. Даже не то чтобы не в порядке – просто не так, как должно быть.

– Может, все дело в ужине? – пробормотала Катя, оглядываясь. – Может, после него мне все кажется странным?

Собрала звякающую охапку вилок, сунула в шкафчик. Противное ощущение не исчезло. Катя даже проверила, не подглядывают ли за ней – подошла к окну, придирчиво осмотрела окна в доме напротив.

– Вот так и начинается паранойя, – пробормотала она, не увидев ничего подозрительного.

„Черт возьми, что мне здесь так не нравится?“

Она обошла кухню по периметру.

– Крыса прошуршала?

Нет. Крыса была бы неприятностью, но вполне объяснимой неприятностью. Катя чувствовала, что дело в другом.

– Седа подстроила какую-нибудь гадость? С нее станется…

Снова обошла кухню, задержавшись возле шкафчика.

И вдруг поняла, что именно насторожило ее.