Перепуганный Конгресс поспешно выделяет «Дабья» 7,1 млрд долларов на борьбу со смертельной угрозой «птичьего гриппа», из которых 2 млрд идут прямиком на закупку 20 млн доз Tamiflu по 100 долларов за штуку! Продажи Hoffmann-La Roche молниеносно вырастают с 254 млн (в 2004-м) до миллиарда (в 2005-м), после того как истерические закупки США поддержали правительства Великобритании, Японии и Израиля.
Читатели помнят, что эпидемия птичьего гриппа канула в никуда так же неожиданно, как и появилась на свет — едва ли не на следующий день после удачного распила выделенных на борьбу средств. Все то время, что «Дабья» стращал человечество апокалипсическими перспективами, за его спиной находился Дональд Рамсфелд, который, скромно потупив очи, подсчитывал прибыль от мажоритарного пакета акций Gilead Sciences, находящихся в его распоряжении (по прикидке журналистов — на сумму от 5 до 25 млн долларов). Не удивительно, что стоило в 2009 году сценарию практически дословно повториться со «свиным гриппом», как общественность, раздраженная дежавю, тут же припомнила Рамсфелда, тем более что и панацея оказалась знакомой — Tamiflu.
Рамсфелда сразу же обвинили во всех смертных биохимических грехах: и в том, что он якобы раскрутил вреднейший для здоровья аспартам в конце 70-х годов, и то, что выпустил из секретных лабораторий Пентагона «чуму ХХ века» СПИД, а заодно синтезировал птичий грипп, а теперь — еще и свиной. Именно это последнее обвинение, точь-в-точь повторяющее предыдущие, наполнило меня скепсисом и подвигло на более глубокое изучение биографии Дональда Рамсфелда.
Дело в том, что ситуация с рукотворными эпидемиями, лекарствами и политиками в 2009 году коренным образом отличается от той, что была в 2005-м. Когда население планеты спасали по первому кругу от птичьего гриппа посредством миллиардодолларовых закупок Tamiflu (сделанные тогда запасы поныне пылятся невостребованными на стратегических складах), Рамсфелд работал министром обороны, был правой рукой Буша и патроном-покровителем Gilead Sciences, а Hoffmann-La Roche эксклюзивно грузила мировые правительства волшебными пилюлями по заоблачным ценам.
В 2009-м все по-другому: Рамсфелд пишет мемуары, заседая в почетных фондах в статусе пенсионера, Gilead Sciences вяло и тщетно переругивается с Hoffmann-La Roche на предмет отзыва лицензии на эксклюзивное производство Tamiflu, а сами швейцарцы давно потеряли контроль над рынком: дженерики волшебного лекарства производят Вьетнам, Таиланд, Китай и Индия. Последний случай особенно показателен: фармацевтическая компания Cipla обвинила в индийском суде Hoffmann-La Roche в преступном укрывательстве от человечества противогриппозной панацеи и потребовала разрешения производить собственный дженерик вообще без всякой лицензии. В декабре 2008 года Cipla дело выиграла, а в мае 2009-го Всемирная организация здравоохранения официально признала, что ее дженерик «Antiflu» не уступает Tamiflu по эффективности, и включила индийский препарат в рекомендательный список.
Ну и где же во всей этой истории конспирология? Тем паче — в контексте Дональда Рамсфелда как отца всех современных биохимических надругательств? Да, подсобил родному предприятию, будучи министром обороны. Случалось такое и ранее. Даже так: подсоблял при малейшей оказии всегда, когда только мог. Так ведь это ж естественно! Взгляните на то, что вытворял в Ираке Дик Чейни со своим Halliburton’ом, не говоря уж о Goldman Sachs, щупальца которого, кажется, торчат из каждого правительства Западной Европы (об Америке вообще речи нет — там у «Сакса» все схвачено сверху донизу). Так что подобными подвигами сегодня никого не удивишь.
Между тем фигура Дональда Рамсфелда — не проходная во всех отношениях. Скажу больше: трудно назвать второго деятеля современной истории, который добился бы столь уникальных результатов одновременно в политике, идеологии и бизнесе. Дональд Рамсфелд, оставаясь всю жизнь на вторых ролях в тени харизматичных своих товарищей, достигал результатов, которые харизматичным товарищам даже не снились. Постараюсь продемонстрировать свою гипотезу на биографическом материале.
* * *
Жизнь Дональда Рамсфелда начиналась без гандикапов. Никаких тебе родовых замков, никаких жизнеутверждающих связей, и главное — никакой генетической форы. Последнее обстоятельство больше всего опечалило конспирологов примитивного толка: покопавшись в генеалогии и узнав, что Рамсфелд, вопреки многообещающей фамилии, не иудей, сторонники «мата в два хода»3 опустили руки. Мучительно узнавать, что вот так, прямо с улицы, человек становится членом попечительского совета Института Гувера, членом правления Freedom House, членом правления корпорации RAND, председателем Комитета за свободный мир, соучредителем Проекта за новый век Америки и членом Богемского клуба.
Бог с ними, со звездными политическими должностями: в конце концов, политики на всеобщем обозрении, как правило, — марионетки. Однако каждая из перечисленных выше организаций — это святилище подлинной мировой власти, неприметная кузница магистральных векторных решений, по которым развивается вся политика последних 50 лет. Факт все же остается фактом: Дональд Рамсфелд засвидетельствовал свое присутствие во всех святилищах и кузницах благодаря неким важным обстоятельствам.
Что за обстоятельства? Пойдем по порядку. Отец — Джордж Рамсфелд, скромный агент по продаже недвижимости, мать — Джанетт Хастер, домохозяйка. Прадедушка перебрался в Соединенные Штаты в 1876 году из немецкой деревушки близ Бремена. Две великие добродетели наполняли дом, в котором появился на свет Дон: яростное трудолюбие и религиозное благообразие вплоть до самопожертвования.
Спросите меня, что придало главный жизненный импульс Дону Рамсфелду, и я без колебаний отвечу: пресвитерианская церковь! Именно эта кузница кальвинистских добродетелей служит последние сто лет главным источником пополнения неисчерпаемых резервов атлантистской пассионарности. Если оставить за кадром общее для протестантизма представление о божественном предопределении и спасении через веру, энергетический стержень пресвитерианства явно просматривается в таком элементе доктрины, как групповое действие.
Попадая в богоизбранный круг через крещение, которому в пресвитерианстве придается особое символическое значение, член паствы обретает пожизненную круговую поруку, выражающуюся в деятельной взаимовыручке и поддержке. Групповой дух пресвитерианства усиливается и жесткой структуризацией паствы по линии: церковный приход — конгрегация — пресвитерия. Короче, перед нами идеальная церковь для свершения великих мирских дел.
Пресвитерианский приоритет группового действия с детства определял формы самовыражения Дона Рамсфелда: юноша никогда не замыкался в себе, не мучился индивидуализмом, не противопоставлял себя общественному мнению, а напротив — стремился постоянно быть в коллективе и завоевывать авторитет популярными методами, например, спортивными достижениями и успехами по «комсомольской» линии. В 18 лет Дона удостоили Знака отличия Орла-скаута, присуждаемого Всеамериканской ассоциацией скаутов. В девятнадцать Рамсфелд уже вожатый в одном из пионерлагерей родного Иллинойса, еще через год — рейнджер4 во всесоюзном лагере в штате Нью-Мексико.
Спортсмена и общественника Дона Рамсфелда заприметила Служба вневойсковой подготовки офицеров резерва ВМС США: стипендия этой почтенной организации позволила перспективному юноше поступить в Принстонский университет, в котором он возглавил одновременно команды по борьбе и футболу. В свободное от спорта время Дон Рамсфелд изучал «гуманитарные науки»5.
В Принстоне Рамсфелд открыл для себя второе — после пресвитерианского группового действия — обстоятельство жизненного успеха: студенческое общежитие! Соседом Дона по комнате оказался Франк Карлуччи — будущий министр обороны в кабинетах Рейгана и Буша-старшего. Когда долгожданный час Х пробил в судьбе Дона Рамсфелда, букет недокументированных связей, полученных в общежитии Принстонского университета, стал идеальным трамплином для старта в большой политике.
После окончания Принстона Рамсфелд честно вернул долг родным ВМС: отслужил три года на флоте в авиационном подразделении. В 1957 году «фактор общежития» выдержал тестовое включение: Дон отправляется в Вашингтон, где три года стажируется на подхвате в аппарате конгрессмена от родного штата (Иллинойс).
В 1960 году Рамсфелд внешне неожиданно, а по сути — вполне программно — переключается на бизнес и проходит двухлетнюю подготовку в инвестиционном банке A.G. Becker.
Через два года все готово к началу Большого Отчета: Дон баллотируется на должность конгрессмена от местечка в пригороде Чикаго по линии республиканской партии и выигрывает. В 1962 году он возвращается в Вашингтон — на сей раз уже в статусе полноправного фигуранта Великой Шахматной Доски. Близкий кореш, конгрессмен Роберт Элсворт, с ходу выделяет фантастическую бронебойность молодого Рамсфелда: «Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — перед тобой чемпион по спортивной борьбе. Это проявлялось во всем: в его походке, в том, как он занимался политикой. Очень агрессивно, очень умело, очень жестко».