менее подражали или собираются подражать.
Как возникли все мировые царства? Конечно, только при помощи грабежа со стороны завоевателей, путем ограбления свободы, источников существования и имущества других народов! Этой темой, исчерпанной нами уже почти до тривиальности, мы не станем опять заниматься подробно, но, конечно, при всяком удобном случае будем настойчиво напоминать об истине, связанной с этой темой. Слишком привыкли все жить среди всё расширяющихся мировых царств и колоссальных государств, чтобы не являлось повода вновь и вновь проанализировать то безобразие, которое прямо лезет в глаза в сотнях и тысячах примеров, и поучиться оценивать это безобразие во всех его отвратительных чертах.
Что представляют собой подобные колоссальные царства, как не признак слабости угнетенной ими части мира? Человечество кажется невыразимо ничтожным и обиженным природой, когда взвесишь, что оно повсюду было добычей таких политических плезиозавров. Его единственная надежда должна состоять в том, что оно, пережив так называемых допотопных чудовищ, так же оставит за собой и государственных монстров, и погребет их под их же развалинами, а остатки от разрушения превратить когда-нибудь в плодородную почву. Мы уже и теперь можем найти нравственное утешение в чудовищной и слабой конституции этих монстров, которая уже довольно часто трещит по всем швам и сама невольно возвещает о своем будущем распаде.
7. Схема гоббсовского Левиафана пока еще, однако, охватывает всех и вся. Нельзя привести ни одной отдельной политической уродливости, чтобы не вспомнить об этом вредном чудовище. Наипростейшие с виду стороны и противоположности хозяйственной политики остаются непонятными, если не принять в расчет указанного колоссального уродства, хищно простирающего свое тлетворное влияние на весь мир. Ведь какой невинной, например, представляется в некоторых доктринах и системах так называемая покровительственная система с её протекционистскими и мнимо-национальными пошлинами! Слишком благодушные учения думали даже найти в системе пошлин орудие национальной ассоциации и сближения человека с человеком во взаимном общении. Под факты подводились принципы, с которыми истинные причины того что было, в действительности не имеют ничего общего. Подати в прямом смысле относятся к обычному фискализму; но запретительные и покровительственные пошлины имеют не столько податные цели, сколько, скорее, цель устранить конкуренцию. Они должны помешать конкуренции индустрий других стран, для того чтобы представители промышленности своей страны могли назначить для публики более высокие цены и хозяйничать более выгодно для наполнения своих карманов. Взращивание, или, лучше сказать, искусственное вскармливание национальной индустрии, – нарочно придуманный предлог, чтобы обелить грабительство в области пошлин. А где, кроме представителей индустрии, еще и землевладельцы (преимущественно магнаты) стремятся охранить себя от иностранной конкуренции пошлинами на хлеб и на скот, там грабительская политика таможен очевидна.
Оглядываясь на историю, можно сказать вообще, что вмешательство политики в хозяйственные дела, как на практике, так и в теории, всегда вносило порчу. Сам Адам Смит, столь отрицательно относившийся вообще к политике, в некоторых случаях тоже впадал в заблуждение. С точки зрения политики хотел он, например, оставить в силе монопольные билли Кромвеля о мореплавании, тогда как из чисто хозяйственных соображений он не мог бы оправдать их с точки зрения своей собственной системы.
На дверях истинного учения о народном хозяйстве следовало бы сделать надпись: сюда не допускается политика! Естественно, это нужно понимать только в положительном смысле: чтобы очистить учение о народном хозяйстве от политического извращения, прежде всего нужно указать на то, что по большей части оно было именно замаскированной политикой, но не теоретической истиной. Мне было довольно трудно, и для отдельных частей понадобился ряд лет, чтобы справиться с грудой политических софизмов, сделавших эту отрасль знания сомнительной и неузнаваемой почти до полного исчезновения её истинной сущности. Политическая или, лучше сказать, антиполитическая критика, с которой я давно уже выступил (хотя вначале не в полной мере), оказала мне решительные услуги: она позволила мне, наконец, распознать всюду хозяйственное хищничество в самых различных его одеяниях и сорвать с него маску. У теоретиков можно найти иногда добрую веру в то, что на практике ни на волос такой веры не внушает. Против такой веры и нужно быть больше всего настороже. Она опаснее каких бы то ни было коварных доктрин, по повадкам и аллюрам которых все-таки легче узнать, откуда они родом.
8. Если хозяйственная политика является областью господствующего грабежа, лжи и обмана, то что же можно сказать о финансовой политике в тесном смысле слова, т. е. попросту о государственных финансах? Имеют ли финансы этимологическую связь с тонким обманом – этот вопрос можно оставить в покое. Исторические факты и без того вышли достаточно знаменательными. В некоторых особенно уродливых формах все взимание податей имело даже вид форменного систематического грабежа. Хищничество здесь несомненно имело место в многочисленных и многообразных видах. Но чего не знали или, по крайней мере, не признавали, – это неизбежной примеси такого милого качества во все политические дела, в особенно же сильной степени – во все специфически-финансовые дела.
Стоит только произнести слово «деньги» и противопоставить ему натуральные ценности, чтобы тотчас же схватить нерв всего дурного хозяйничанья. В сочинении «Оружие, капитал, труд» я уже указал на следствия из той формы теории денег, которая создана мной. Это – теория антиконвенционализма и вместе с тем теория антигосударственная; эта теория более, чем какая-либо другая, раскрывает в действиях исторического государства действия фальшивого монетчика. Но, кроме того, нужно взвесить еще одно обстоятельство, а именно что натуральное владение, в противоположность владению деньгами, не только преобладало прежде, но и ныне образует широкую основу всех хозяйственных дел. Привнесение чисто-денежных отношений, правда, стало более значительным, но деньги отнюдь не могут заменить всего. Податное обложение уже и теперь, даже в самых отсталых странах вроде России, все ценности трактует так, как если бы это были деньги; оно выжимает деньги из тех, кто обладает только натуральными ценностями, производя расчеты по их измышленной денежной ценности и не заботясь о том, из чего такие люди должны создавать деньги или откуда их брать. Именно такое поведение-то и примечательно.
Этим, конечно, не сказано, что прежние обложения натуральными повинностями уже потому только, что не требовали денег, были справедливыми или хорошими. Хищничество равным образом принимало там свое участие; но нынешнее исключительное выжимание денег все-таки гораздо более безобразно. Сила преимущественно денежных классов стала в еще более благоприятные условия и решительным образом возросла. Натуральное владение вынуждено одолжаться у профессионально-денежных сословий, часто для того только, чтобы уплатить налоги. Примером наиболее уродливого из всех налогов служит налог на наследства; он ложится на натуральные ценности, причем не ограничивается даже текущими годовыми доходами, но распространяется и на основные ценности. Этот налог устроен так, как будто бы землевладение заключалось