– А, не забыл? – удар в скулу швырнул посеревшего и что-то лепетавшего крестьянина на землю. Он бы с нее и не поднимался, но сильная рука оторвала его от нагретой солнцем шершавой поверхности и рывком поставила на ноги.
– Что ж ты такой хилый? – вслед за издевательским вопросом огромный кулак булыжником впечатался в живот кмета, согнувшегося пополам. Конан ухватил его за волосы и развернул лицом к себе, а затем нанес несколько быстрых прямых ударов, сломавших бедняге нос и превративших зубы в какое-то хрустящее крошево. На этом мучения вроде прекратились – киммериец выпустил свою жертву и просто стоял да смотрел, как его враг, скуля, ползет по земле и размазывает кровь по лицу. Впрочем, какой это враг? Так, придорожное дерьмо, о которое и меч пачкать жалко…
Крестьянин, задыхаясь, с трудом простонал:
– Пощади… У меня трое детей…
Клинок с легким шелестом покинул ножны.
– Встань! – потребовал Конан. – Прими смерть как мужчина, а не как баба!
Кмет вместо этого еще крепче прижался к земле, бормоча окровавленными губами мольбы о пощаде. На краткий миг в душе киммерийца шевельнулась жалость, но незамедлительно погасла, когда он вспомнил, сколько хороших воинов погибло, из великодушия или глупости сохранив жизнь побежденным. Он и сам однажды поплатился, пощадив предводителя разгромленной разбойничьей шайки Ольгерда. Поэтому варвар пнул корчившееся на земле и жалобно подвывавшее существо, повторив:
– Вставай, или я зарублю тебя, как бешеную собаку.
Видимо, в душе кмета что-то перевернулось, потому что он медленно поднялся, вытер рукавом кровь и выпрямился, смотря потухшими глазами в небо над головой киммерийца. Конан одобрительно кивнул и взмахнул мечом…
– Папочка! – к неподвижно замершему крестьянину с громкими рыданиями подбежала встрепанная девочка лет десяти и крепко прижалась, обхватив его ноги. Тот дернулся, попытался оторвать ребенка от себя, затем прошептал ей что-то. Девочка, не слушая, повернулась и подошла к застывшему с занесенным для удара мечом киммерийцу. Она казалась по сравнению с ним такой маленькой, но решительности ей было не занимать.
– Убей меня, северянин, – отчетливо произнесла она. – Мой папа виноват перед тобой, он был жесток, но ты отплатил ему тем же. Не убивай его, возьми лучше меня.
– Доченька… – запричитал кмет и кинулся к неподвижному варвару. Тот без замаха двинул ему навершием рукояти в лицо, отбросив в пыль, а затем убрал меч в ножны за спиной.
– Беги домой, – Конан подтолкнул девочку к выходу с площади. – Не буду я убивать твоего папу… и вообще, хватит на сегодня крови.
Девочка подчинилась, но, уходя, постоянно оглядывалась назад – выполнит ли страшный варвар свое обещание? Конан сплюнул, с досадой пнул лежавшего на земле крестьянина и отправился искать кого-нибудь из своих. Попадавшиеся ему на дороге жители Грейзи шарахались к стенам домов, бормоча молитвы и избегая даже встретиться взглядом с мрачным киммерийцем.
Возле помоста валялся труп старейшины с посиневшим лицом и вывалившимся языком. Рядом лежали обломки расщепленного посоха. Конан брезгливо обошел его, поддав обломки носком сапога, завернул в первую попавшуюся улицу и столкнулся с жизнерадостно ухмыляющимися братьями-гандерами и Велланом, бережно прижимавшим к себе спасенную лютню.
– Ты не представляешь, Конан, – восторженно заорал бритуниец, завидев варвара, – как я отвел душу на этом, с позволения сказать, музыканте!
– Ты убил его? – перебил киммериец.
– Не я, Гильом, – мотнул головой Веллан. – Оказывается, у него тоже есть слух!
– А кто прикончил старейшину? – поинтересовался Конан.
– Эрхард. Как он его душил! М-м-м… – Веллан восхищенно закатил глаза и взял на струнах торжественный аккорд. – А Эртель носился вокруг и кричал, что с них можно ваять статую «Карающее Правосудие».
– …На что десятник отвечал, что сейчас покончит с этим мерзавцем, и можно будет приступать ко второй статуе – «Смерть не в меру болтливого племянника от руки любящего дядюшки», – добавил Гарт.
– А где остальные? – спросил варвар, хмыкнув и представив себе восхитительное зрелище, которое он упустил, разбираясь с этим недоумком.
– Собираются у дороги, – и Веллан зашагал впереди, наигрывая на лютне какую-то развеселую песенку. Гандеры увлеченно подтягивали.
На околице Грейзи отряд поджидал несколько приунывший Эртель. Видимо, десятник все же вздул ехидного родственника, сполна отомстив за все шуточки, отпущенные во время вынужденного сидения на елке. Эртель вызвался показывать дорогу в поселок, и все гурьбой потянулись за ним, с хохотом вспоминая, как отомстили своим обидчикам. Конан оказался последним и шел молча – он никак не мог выкинуть из головы мысли о трусливом кмете и его маленькой дочке. Правильно ли он поступил?..
Киммериец задумался, не услышав, что его окликнули и очнулся только после чувствительного тычка в бок.
– Конан, ты чего примолк? Или спишь на ходу? – Эрхард откашлялся и смачно высморкался, но, так и не дождавшись ответа, повторил свой вопрос: – Что ты сделал с тем ублюдком, что надавал тебе по морде?
– Я его отпустил, – буркнул варвар, пристально разглядывая темно-зеленые ели, растущие по левому краю дороги. Эртель и Веллан переглянулись и насторожились, как почуявшие дичь гончие.
– И правильно сделал, Конан! – провозгласил Эртель. – Ты только подумай, может, где-нибудь на Серых Равнинах тебе зачтется единственный добрый поступок, совершенный за твою долгую и кровавую жизнь, и тебя переведут в местечко поуютнее…
– Хотя на полное прощение можешь не рассчитывать, – подхватил Веллан. – Тысячи загубленных тобой душ будут громко вопиять и умолять запихнуть тебя в самое пекло…
Они могли продолжать так до бесконечности, поэтому Конан очень вежливо поинтересовался у Веллана, не хочет ли тот испытать на своей голове твердость новоприобретенной лютни, а Эртеля ласково обнял за шею, отняв у бедняги возможность сказать хоть слово. Только когда впереди показались бревенчатые избы, киммериец отпустил пыхтевшего Эртеля, дав на прощание хороший пинок под зад и сопроводив его словами:
– Не позорить же тебя перед семейством.
– Вот спасибо, Конан, – освобожденный отвесил варвару шутовской поклон. – Век буду помнить и детям накажу!
Киммериец с грустью подумал, что бабников, пьяниц и насмешников исправит только могила (да и то вряд ли) и махнул на Эртеля рукой.
* * *
Деревня мало отличалась от соседствующей с ней Грейзи, во всяком случае внешним обликом – такие же крепкосрубленные дома, крытые дранкой и соломой, маленькие оконца – по два на каждой стене – затянуты бычьими пузырями, высокие частоколы и добротные ворота.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});