Читать интересную книгу Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - Артем Драбкин

Заканчивается Сталинградская битва, я иду с 13-й дивизией, и вдруг вызывают меня в особый отдел. Там, когда уже пошли, я в обозах был, прикрывался, а в разведку посылали, и в Ростове побывал, и везде ходил. Вызывают сюда, на машину сажусь, еду. А уже стал соображать и думаю, ведь много же было изменников, предательств… Вот и думаю: не оклеветал ли меня кто? Ведь все время же видели, что я с немцами на Дар-горе.

Как Саша Филиппов. Ему сумели поставить памятник. А сколько недругов было и сколько писали, что он пособник немецкий! Все потом стали писать. И доказывали. Страшно, что было — родителей загнали в гроб ни за что. Парень он боевой был. Он сапожником был, сапоги, ботинки немцам-танкистам чинил. Его так любили танкисты-немцы, а он подсыпал в бензобаки песок. Танки приходили и уходили, а потом танки тут завели и стали обкатывать, ну и, видимо, стали работать и вышли на него. Его потом привезли к Казанскому и повесили.

Привозят меня в Бекетовку, на СталГРЭС, там гостиница была до войны, не знаю, сейчас что там, потом столовая, на главную проходную ГРЭС, а там здание такое длинное. Там был НКВД, когда Сталинград освободили, в центре разбито же все. Привезли туда к начальнику Управления Воронину Александру Ивановичу, как помню мы и до этого так-то встречались… Иногда мне давали задания, кроме разведки я выполнял еще и другие поручения. Я тогда не догадывался. Мне говорили: «Пойдешь когда, то передай вот тому-то пачку табаку. Это присылает сын дедушке». А это наши были, а в пачке какие данные были. Он тоже какой-то подарок посылал, я приносил. Короче говоря, нелегалы наши были внедрены, и я таким образом работал их почтальоном.

Вызывают в кабинет. Смотрю: сидит какой-то дядя, солидный такой. Он на меня посмотрел, когда я вошел. А сидит за вторым столом, а впереди него много навалено, какие-то портсигары, телефоны, блюдца. Уж больно все заставлено. Я посмотрел, а потом отвернулся, он все передвинул и спрашивает: «Как все было?» Воронин про меня рассказывает. А тот: «Ух ты, какой молодец! Ну а что на столе… вот ты сидел и смотрел, в каком положении какие предметы были изначально?» Я показал. Он смотрит на меня с удивлением в глазах и говорит: «Александр Иванович, ну это же надо, какой хитрый! Меня — генерала — обманул! Когда ты успел, я ж передвигал все». Ну это шутки все…

Предложили мне: «Что, хочешь в разведку или в контрразведку?» А я так соображаю: в разведку — это значит, за границей работать? А у меня образования нет, иностранный язык плохо знаю, по-немецки чуть-чуть, 7 классов всего. Наверное, все-таки в контрразведку. Александр Иванович меня рекомендовал, и меня — в органы, в спецгруппу, и я в ней воевал до 1945 года. Сейчас у нас внешняя разведка отдельно, а тогда она была в системе органов и называлась 1-е Главное управление — это внешняя разведка, а 2-е — это контрразведка. В этой группе потом я забрасывался. Тут моя постоянная работа была. Это командировками называлось. Даже группы из Кенигсберга приезжали, молодежь привозили со мной знакомиться. Там побыл и в других местах.

Забабашкин Константин Васильевич

Командир 1-го стрелкового батальона 11-го гвардейского стрелкового полка 4-й гвардейской дивизии

16 августа 1942 года дивизия прибыла к месту назначения под Сталинград и с ходу получила задачу: занять и оборонять рубеж Старо-Донской, Пятидесятский, особо прочно оборонять участок — станица Сиротинская, хутор Задонск-Авиловский. Задачи частям дивизии и их подразделениям были поставлены по карте, и с наступлением темноты дивизия выступила на марш. Части выходили на свои оборонительные участки без рекогносцировки, в темное время. Незнакомая местность, донская степь без каких-либо четких ориентиров, после Волховских лесов было непривычно. Темная южная ночь, скудные данные о противнике, незнакомая местность вызывали у личного состава особую настороженность и напряжение. Шли молча, пристально вглядываясь в темноту. Ночную тишину нарушали только отдельные команды, передаваемые по колонне, да изредка проскачет конный связкой. К утру 18 августа дивизия вышла в свой район и заняла оборонительный рубеж. Мой батальон занял оборону на рубеже в районе Колдоирова-Белужина. Не обошлось и без инцидентов. Батальон выходил на правый фланг участка своей обороны, и мне казалось целесообразным развертывать его по ходу движения, то есть справа налево. Поставил ротам задачи, указал им рубежи обороны и они по ходу движения развертывались и занимали оборону, а я со своим штабом вышел в намеченный район расположения командного пункта, разместил его, и связисты потянули связь к ротам. Не успели полностью натянуть связь и переговорить с командирами рот, к нам на командный пункт приехал командир полка полковник Парфенов и приказал доложить обстановку. По карте я доложил свое решение, и какие роты, и где заняли оборону, но по правофланговой роте не мог доложить, заняла она оборону или нет, так как не имел с ней связи. По-видимому, связисты сбились с направления и не вышли на командный пункт командира роты. Полковник вспылил, отругал меня и наговорил гадостей. Меня это до глубины души оскорбило, и обида на него осталась надолго.

С первых же дней обороны мы развернули активную разведку противника. Каждую ночь группа разведчиков переправлялась через Дон и уточняла положение и группировку противника. Его передний край проходил по восточной окраине станицы Сиротинской и далее на северо-запад по гребню высот и был удален метров на пятьсот от уреза реки. Таким образом, перед нами проходила полоса ничейной земли. На одном участке росла картошка, а остальная площадь была покрыта зеленой травой, и на ней паслись лошади, по-видимому, оставленные нашими войсками во время отхода. Кое-где виднелись автомашины и другая техника. В одну из ночей мои разведчики переправили вплавь добротную лошадь, это надоумило меня пополнить конским составом наш батальонный хозяйственный взвод. В течение недели мы не только в батальоне укомплектовались лошадьми, но и значительную их часть передали в хозяйственную часть полка. И больше того, в одну из ночей разведчики переправили на плоту исправную автомашину, чем батальон прославился на всю дивизию.

В первых числах сентября в батальон приехал командир дивизии генерал-майор Леленков. На моем наблюдательном пункте, расположенном на высоком берегу Дона, он заслушал мой доклад об обстановке, особенно детально интересовался данными о противнике. Задал несколько вопросов о моей службе в армии и на гражданке до войны. Осмотрел инженерное оборудование и построение обороны и, по-видимому, остался доволен. В заключение нашей беседы генерал предложил мне перейти в оперативное отделение штаба дивизии. Для меня такое предложение было неожиданным, и я не смог сразу вразумительно ответить на него. Дело в том, что я никогда не проходил воинской службы в штабах и плохо представлял характер их работы, о чем и доложил генералу. Он улыбнулся и сказал: «Подумай хорошенько, завтра или послезавтра доложи свое решение». И на том мы расстались. Я остался в глубокой задумчивости. С одной стороны, мне хотелось выйти из подчинения полковника Парфенова, так как отношения между нами были не из лучших, а с другой стороны, я привык к батальону, сработался с его командным составом, да и работа была привычная. Мои раздумья разрешил приехавший на второй или третий день начальник штаба дивизии гвардии полковник Пугаев. Он вызвал меня в штаб полка, долго и обстоятельно беседовал со мной, не скрыл и того, что я понравился командиру дивизии, и предложил перевести меня в штаб. Я повторил, что никогда не служил в штабах и не знаю характер штабной работы. Полковник Пугаев на это сказал, что штабные навыки — дело наживное и что он поможет мне в приобретении необходимых навыков. Беседа носила очень дружелюбный характер, а сам полковник вызвал у меня полное к нему доверие, и я согласился на его предложение. Через два-три дня состоялся приказ о моем назначении помощником оперативного отделения штаба дивизии, и я убыл к новому месту службы. Начальником оперативного отделения был подполковник Албегов, осетин по национальности, высокий, энергичный и общительный, лет тридцати с небольшим мужчина. Встретил меня добродушно, быстро расположил к себе, и так началась моя новая служба. Я внимательно приглядывался к деталям будничной работы, изучал характер и порядок разработки различного рода документов. Часто полковник Пугаев вызывал меня к себе и давал задание на разработку документов, а затем, после проверки до мелочей, пункт за пунктом, подробно разбирал мое творение и указывал, как следует формулировать ту или иную мысль и как в целом следует отрабатывать документ. Вскоре с его помощью и с помощью товарищей по работе я освоился со своим кругом обязанностей и полностью отдался их исполнению. Работа мне нравилась, часто выезжал в части и подразделения дивизии с различного рода проверками и оказанием им помощи. Будучи заместителем начальника отделения, одной из моих обязанностей возглавлять передовой наблюдательный пункт, дивизии и организовывать его перемещения в пункт указанный командиром дивизии. Перемещение командно-наблюдательного пункта обычно происходило ночью с таким расчетом, чтобы в темное время суток выйти в новый пункт, оборудовать его в инженерном отношении, установить связь с частями и успеть передислоцировать основной наблюдательный пункт.