До наших дней дошли слова, которые в XVI и XVII веках казались странными, необычными или даже забавными: industrial (промышленный), exaggerate (преувеличивать), mundane (светский), affability (учтивость), ingenious (искусный, изобретательный), celebrate (праздновать), dexterity (ловкость), discretion (усмотрение), superiority (превосходство), disabuse (разубедить), necessitate (вынуждать, вызывать необходимость), expect (ожидать), external (внешний), extol (превозносить) и другие.
Тем не менее Чика наверняка утешило бы то, что некоторые из тысяч греческих и латинских слов, появившихся в годы полемики о «чернильных терминах», не сохранились. Произошел естественный отбор, и были утрачены obtestate (свидетельствовать) и fatigate (утомлять), illecebrous (заманчивый) и deruncinate (искоренить); остались в прошлом abstergify (очищать), arreption (внезапное устранение) и subsecive (запасной, дополнительный); исчезли nidulate (гнездиться), latrate (лаять по-собачьи) и suppeditate (поставлять). Осталось impede (препятствовать), в то время как его антоним expede (отправлять) не закрепился в языке. Как бы ни забавно выглядели для нас эти слова сегодня, они иллюстрируют живой интерес, проявленный образованными англичанами к своему языку. Пожалуй, в то время язык изучали едва ли не с большим энтузиазмом и тщательностью, чем науки и мир.
Новые формы образовывались с помощью приставок (disabuse — выбросить из головы, disrobe — раздевать, nonsense — бессмыслица, uncivilised — невоспитанный); суффиксов (gloomy — мрачный, immaturity — незрелость, laughable — смехотворный); словосложения (pincushion — игольница, pinecone — сосновая шишка, rosewood — розовое дерево). И все это осуществлялось с полной убежденностью в правомочности таких действий.
Ричард Малкастер (1530–1611), директор Коммерческого училища Тейлора, был приверженцем идеи использования латинских слов наряду с английскими и писал: «Не думаю, что какой бы то ни было язык более способен выразить все идеи, будь то с большей тщательностью или ясностью, чем наш английский… Я чту латынь, но перед английским языком я преклоняюсь». Он выражал мнение множества образованных и часто одержимых словами мужчин и женщин, для которых язык был не только необходимостью, но и источником наслаждения, который следовало украшать, холить и приумножать.
Английский язык был теперь готов освоить богатство, утонченность и сложность, превратившие его со временем в язык международного общения.
11. Подготовка почвы
Так или иначе, набирая обороты, английский язык XVI века все еще пребывал в тени других европейских языков.
Об этом, в частности, говорит ряд глоссариев, составлявшихся в виде двуязычных итальянско-, французско- и испанско-английских словарей.
Англии еще только предстояло дождаться начала XVII века, когда в 1604 году выйдет в свет ее собственный словарь. Это событие произошло за 8 лет до появления итальянского словаря, на 35 лет опередило французский и стало первым признаком вызова, брошенного остальной Европе. С другой стороны, следует учесть, что к тому моменту прошло уже 800 лет с появления первого словаря арабского языка и почти тысяча лет с появления в Индии первого словаря санскрита.
Английское слово dictionary (словарь) впервые было использовано в латинской форме dictionarius около 1225 года. Во многих отношениях это слово особенно подходит для английского языка — языка, вобравшего в себя так много других.
Первый английский словарь был составлен в 1604 году Робертом Кодри и был назван «Перечень алфавитный». Мне Удалось ознакомиться с единственным уцелевшим экземпляром, хранящимся в Бодлианской библиотеке Оксфордского Университета. Это томик размером с ладонь, а в нем — список английских слов, по большей части (но не исключительно) латинского происхождения, с кратким толкованием значения каждого слова.
Итак, первое слово в этом первом словаре — abandon, сопровождающееся толкованием «отбрасывать, оставлять или отказываться». Как видно далее по списку, maladie — это болезнь; summarilie — вкратце или короче говоря; argue — рассуждать, убеждать, a geometrie — искусство измерения земли. Elegancie — это изящество речи, a empire — правительство или государство. Quadrangle — это четырехугольный, a radiant — светящийся или яркий.
В этом словаре всего 2543 слова. Словарный запас весьма скромный, но зато это первый опыт сбора данных. Здесь вы не найдете обиходной лексики, таких слов, как обувь, холод, еда или дом, корова, мокрый, дождь, платье, рыба или любовь. Главное, эта книга явилась признанием нового статуса английского языка. Как заявлено на первой странице «Перечня», он был «полон распространенных, но трудных для понимания английских слов, заимствованных из древнееврейского, греческого, латинского или французского и т. п.».
Кодри предназначал свой словарь для тех, кто, возможно, не понимал слова, «услышанные или прочитанные в Писании, проповедях или где-либо еще». Эта книга была не для ученых-филологов, а для знати и интеллектуалов, и в ее задачи входила каталогизация новых слов и толкование новых идей, связанных с этими словами. Население Англии росло и становилось все более образованным. По некоторым подсчетам, к 1600 году половина населения в 3,5 млн — по крайней мере, городского — обладала минимальными навыками чтения и письма и тяготела к знаниям.
Представители аристократии и дворянства, на этот раз осознанно, стремились развивать и поддерживать вкус к изысканному слову в повседневной жизни.
К середине XVI века у французов уже имелись стихи Вийона, дю Белле, Ронсара, которые если и не соперничали с творчеством Петрарки, то по крайней мере не терялись в его тени. С началом эпохи Возрождения в итальянской литературе появились Данте, Макиавелли, Ариосто, а Испания могла по праву гордиться Хуаном дель Энсиной и Фернандо де Рохасом. Английский язык мог предъявить Чосера и его современников, но их произведения были написаны на языке, который к тому моменту значительно устарел. Вследствие изменений в произношении и формах речи (в частности, утраты конечного -e) в эпоху Тюдоров уже не воспринималась мелодичность строк Чосера. Да, у англичан имелся Спенсер, но все же национальной литературы на современном языке, сопоставимой с произведениями авторов из других стран, у них пока не было, и они стремились восполнить этот пробел.
Английское дворянство и многие образованные люди отправлялись на континент, особенно в Италию, и возвращались оттуда с багажом старинных артефактов, новой моды, новых слов и новых устремлений. В Италии их восхищало то, как язык совершенствовался в поэзии. Поэзия обогащала и развивала язык, и англичане исполнились решимости последовать примеру Европы.
Писать на собственном языке, играть с ним, лепить его — таковы были цели, к которым стремились образованные англичане. Английская литература вошла в моду. Учитель Елизаветы I Роджер Эшем отмечал, что его коллеги с большим удовольствием читали бы по-английски роман середины XV века «Смерть Артура» Мэлори, нежели Библию. Они начали подражать и экспериментировать. Например, Генри Говард, граф Суррей, впоследствии обезглавленный Генрихом VIII, при переводе «Энеиды» Вергилия использовал белый стих.
Один из собратьев Говарда по перу, гуманист и придворный Томас Уайетт при Генрихе VIII был обвинен в измене, признан невиновным и, избежав казни, отправился в путешествие по Италии, Франции и Испании. При французском и итальянском дворе он обнаружил сонет — форму, которой предстояло подготовить английский язык к великому поэтическому будущему. Сонет, стихотворная форма из 14 строк, написанных пятистопным ямбом, сложился в Италии к XIII веку. Уайетт, как и множество других поэтов, обратил особое внимание на итальянские сонеты великого Петрарки, отметив характерные для многих из них любовные мотивы (ради которых сонет, пожалуй, и был создан), и ввел сонет в английский язык.
Вряд ли стоит подвергать сомнению (хотя желающие находятся), что английский сонет, источником которого послужило путешествие Уайетта по Европе, оказался решающим фактором в становлении английского языка. К тому времени язык был похож на толстый плетеный канат из множества жгутов, все еще обернутый вокруг древнеанглийской оси, все еще украшенный древнескандинавским, обильно сдобренный французским. Теперь это был язык, выполнявший разнообразные задачи: язык религии, закона, двора, полей, войны, работы, праздников; язык гнева, хамства и ханжества; язык на все времена года, но все еще не полностью готовый для выражения оттенков эмоций и не настроенный для передачи гармонии души. Сонет стал его проводником на этом пути.