Читать интересную книгу Мои 365 любовников - Жозефина Мутценбахер

Он тут же получил от меня полной пепельницей по черепу и с проклятиями исчез! Я была очень довольна, что Франц испугался меня. Но перед тем как уснуть ещё долго размышляла о пресловутой мадам Ивонн. Превращаться в «кобылу в упряжке» у меня, естественно, особого желания не было, я ни в коем случае не могла допустить ухудшения своего нынешнего положения, ещё неизвестно, сколько там заработаешь!

На следующий день в двенадцать часов Франц снова объявился у меня, сволочь! Он до поры до времени всё ходил вокруг да около, вёл себя тише воды, ниже травы, фальшиво подмигивал мне то и дело недобрыми глазками, и вообще делал такой вид, словно он мне сват и брат!

– Послушай, Пеперль, кошечка моя золотая, вчера мы с тобой малость повздорили! Не держи зла на меня. Знаешь ли, нервы иногда тоже сдают, при моей-то тяжёлой службе в кафе!

– Нервный сутенёр должен бросить своё занятие!

– Не говори «сутенёр», Пепитци, не говори «сутенёр», я этого никак не заслужил! Разве я не желал тебе всяческих благ?

– Да уж, нажелал много всякого, только большую часть забирал себе!

– Ну, ладно, ценю твой юмор, но что было, то прошло, забудем об этом! А сейчас, будь любезна, надень лучше своё новое красивое розовое платье, и сходим со мной ненадолго к мадам Ивонн! Вот увидишь, настоящий парижский шик, такого нигде на свете больше не встретишь! Роскошный дом и лёгкая работа! А мадам, та просто будет тебя на руках носить!

Меня всё же разобрало любопытство, за просмотр ведь платить ничего не надо. Таким образом, я оделась и отправилась с Францем на Ланд-штрассе, по дороге он взял меня под руку и даже купил мне розы! Мадам Ивонн проживала в прекрасном доме на небольшой боковой улочке, вестибюль и лестницы сплошь из мрамора, мадам явно была особой не бедной. Мы с минуту подождали в величественном салоне, украшенном бронзовыми статуями, Франц трижды позвонил, и появившаяся элегантная горничная пошла предупредить о нашем визите. Вскоре выплыла сама мадам. Француженкой она наверняка не была, в её говоре порой встречались чисто венские обороты, а иногда даже пробивался чешский акцент. Это была не парижанка, её родиной в лучшем случае был венский район Фаворитен, по всему видно потаскуха со стажем, по-кошачьи притворно ласковая. На ней было платье из лилового бархата и безвкусно массивный золотой крест. Франц, ухмыляясь, точно лошадиный барышник, с жеманной чванливостью проговорил:

– Итак, сударыня, вот моя кузина!

Мадам Ивонн поцеловала меня в лоб, всё это мне было уже хорошо знакомо, и слащавым голосом спросила:

– Вам когда-нибудь приходилось уже работать в закрытом институте, милое дитя?

Меня эта дешёвая комедия вывела из равновесия, и я намеренно ответила на безукоризненном жаргоне нашего района Хернальс:

– Не-е, в бардаке я ещё никогда не тёрлась!

Франц скорчил такую физиономию, будто его внезапно прошибла зубная боль, и пробормотал:

– Моя кузина, знаете ли, немного… немного… смущается… Простите её, пожалуйста, сударыня!

«Сударыня» заливисто расхохоталась, шлёпнула меня ладонью по попе и теперь заговорила напрямик, безо всяких околичностей:

– Вот это мне нравится, не давай себя в обиду, лапочка! Если тебе и без объяснений всё ясно, приходи прямо сегодня в девять часов, на тебя мужики как мухи слетятся! С другими девушками ты, думаю, общий язык найдёшь!

Затем она ласково потрепала меня по щеке, а Франц сунул ей что-то в руку и по-собачьи облизал её лапы, он прямо на моих глазах продавал меня в «сучки». Однако я была настроена решительно и не собиралась впредь безропотно сносить унижения!

Вечером я хорошо ознакомилась с обстановкой. Дом мадам Ивонн – на самом деле фамилия её была Новак – был шикарным борделем по парижскому образцу, и тот, кто хотел прогуляться туда со своим членом, должен был, как минимум, иметь солидные деньги. Туда вообще наведывались только постоянные клиенты, умеющие щедро платить, а если кто-нибудь приводил новичка, он должен был для начала по всей форме представить его мадам! Она самолично встречала в салоне каждого гостя, и тот во время приветствия немедленно совал ей в руку десятку, в противном случае ему нас, «дам», даже не представляли. После этого они усаживались в салоне и несколько минут болтали о всяких пустяках, пока мадам не спрашивала его, не желал бы он немного «подкрепиться»? Суть «подкрепления» сводилась к тому, что мы, девушки, начинали приносить ему в салон сигары, пирожные, коньяк и тому подобные вещи и угощали его. При этом мадам Ивонн представляла каждую из нас по имени, а нам, точно юным пансионаткам, надлежало отвечать на это учтивыми книксенами.

Всего нас, девушек, было четверо, мы приходили в девять часов, а первые господа появлялись чаще всего около десяти. Девушки поведали мне, что иные господа записываются за неделю вперёд, и что подобный визит стоит пятьдесят гульденов, за меньшие деньги ничего не получишь! Эти пятьдесят гульденов получали только мы, девушки, независимо от того, забирал ли гость с собой в «салон живописи» двоих или даже троих из нас, и потом честно делились. Из полученной доли каждая из нас должна была в свою очередь отдать пять гульденов мадам. Для меня первое время оставалось загадкой, почему она забирает у нас так мало, однако старуха, видимо, хорошо знала, сколько и с кого брать!

В первый вечер она представила меня остальным девушкам. При этом сразу стало ясно, какой продувной бестией она была. Здесь находилась высокая, стройная, с черными, как смоль волосами венгерка, Илона, которую называли «мадемуазель Кармен» и выдавали за истинную испанку. Хотя она нередко «прокалывалась», уснащая речь венгерскими словечками. Две другие были венками, маленькую, тоненькую рыжеволосую Густи называли «мадемуазель Жанетт», и мадам обычно представляла её:

– Моя племянница Жанетт из Парижа на Сене.

Аннерль, третья, происходила из Лерхенфельда, она была среднего роста, пухленькая, с каштановыми волосами. И поскольку в разговоре она иногда сбивалась на чешские обороты, мадам выдавала её за русскую – «мадемуазель Татьяну». В качестве венки я в этом авантюрном «маскараде» успеха бы не добилась, поэтому мадам выдавала меня за англичанку и называла «мисс Мэйбл». Потому как все мужчины считали, что женщины из других стран сношаются лучше и у них там, внизу, мёдом намазано! Девушки обняли и расцеловали меня, были приветливы, бесцеремонны, веселы и шаловливы, поскольку все они зарабатывали неплохо и особенно тужить им, вроде бы, было не о чем. Они щипались, беззлобно подтрунивали надо мной и оглаживали, тесно обступив меня, трогали за титьки да и за кое-что другое, все они были немного «тёпленькими», как принято называть у нас в Вене склонность к гомосексуальности. Никакого чуда в этом не было, поскольку они всю ночь напролёт ничего другого не делали, как тискались друг с дружкой перед гостями, потому что тем это очень нравилось. Венгерка, «Кармен», похоже, была такой на самом деле, что же касается остальных, то они предавались этому скорее из озорства и потому, что это входило, так сказать, в круг их «служебных обязанностей», и они привыкли к подобной форме общения. Мне часто доводилось тискаться со своими подругами и вообще с девушками, ничего предосудительного я в этом не видела, но, говоря по правде, толстый и крепкий дрын был мне гораздо приятнее. Однако и славную тёрочку тоже, конечно, не стоило сбрасывать со счетов, и то сказать: ведь редкий мужчина знает, что именно доставляет нашей сестре наибольшее удовольствие, а вот «тёпленькая» девочка пальцами и язычком может совершенно на особый манер возбудить клитор и так тебя обработать, что вы обе будете прыгать от радости. У мадам «Ивонн» я в полной мере познала, что такое лесбиянство.