связался, — вздохнул потихоньку капитан. — Вопьется крючок Папашке в губу — вот заорет-то! Пойдет крушить направо и налево!
— Тише, — шепнул я.
Теперь уж совсем неподалеку слышались шаги. Без гула земли, без топота — скользкие и летящие. По траве ли, по воздуху?
«Aya, — послышалось, — a-a-y-y-a…»
«Папашка! Это Папашка! — думал я. — Неужто сожрет и сало, и нас с капитаном?»
Когда мы плыли на озеро, я еще не знал, еще не понимал, есть ли и вправду на белом свете Папашка, и только сейчас, ночью, понял, что он — рядом. Что же он сделает сейчас — протянет ли из темноты руку, чтоб схватить нас, или ласково погладит по голове думающего о сале капитана? А может, просто глянет всевидящим оком и уйдет, не сказавши слова?
Черные руки летали в темноте перед моим лицом — искали нас с капитаном.
«Ауа, а-а-у-у-а-а…»
Я совершенно затаил дыхание и боялся, что капитан откроет рот и брякнет что-то о сале. Но капитан дышал тихонько, как мотылек.
Душная и мрачная Гора надвигалась на нас, вот-вот навалится на грудь и плечи. Я задохнулся, еще бы минута, и, наверно бы, закричал, но Гора отодвинулась, скользнула за спину, с озера повеял ветерок. Ни шага, ни шелеста не было больше слышно. Пропал Папашка — то ли прошел мимо нас, то ли пролетел над нами.
— Прошел, — шепнул капитан. — Не заметил.
И ночь над нами внезапно зашевелилась. Подул ветер — ночь сдвинулась в сторону. За дальним берегом, за болотами объявилась в небе серенькая полоса. Она отделила небо от земли, отразилась в озере, и стал виден на воде маленький темный островок.
Близкий рассвет обрадовал нас. С надеждой смотрели мы, как расширяется его полоса, наливается розовым чайным тоном. Только остров на озере был черен и густ, как бархат. Не островом казался он сейчас, а спиною дракона, выставившего гребень из воды.
— Смотри-ка, — сказал капитан и схватил меня за руку. — Смотри на остров… Он шевелится…
— Не болтай… — прошептал я.
— Шевелится, говорю! Плывет по воде!
Я всматривался в черный гребень — нет, не плыл, не шевелился остров, это волны, поднятые ветром, колыхали его, притапливали и подымали.
Сбоку где-то зашелестели камыши… И вдруг раздался плеск, потом гулкий удар по воде — и мигнуло электричество на берегу.
— Вспышка сработала! — крикнул капитан, сорвался с места и побежал к берегу.
Я поспешил за ним.
В предутреннем свете мы увидели, что ни фотоаппарата, ни треноги, ни сала на крючке нигде нету. Только топор, врытый в землю, торчит острием вверх.
Дрожь била капитана.
— Смотри же! — сказал он и указал в озеро омертвевшим пальцем.
Я оглянулся и увидел, что и острова, заросшего болотными травами и таволгой, не видно нигде.
Глава XXIII
Папашкин след
С рассветом снова запылал на холме наш костер. Мы вскипятили чай и, попивая его, глядели на озеро.
Ни травинки не подымалось из воды в том месте, где вчера еще был остров. Налетела стайка чирков, опустилась на средину.
— Бывают на свете плавающие острова, — заметил я.
— Бывают, — устало согласился капитан. — Но это был не остров, а Папашкин хребет.
— Таволга там росла, — сказал я. — Таволга.
— Какая таволга? Ты еще молочай поищи! Шерсть рыжая, аж зеленая, а на ней — пена. Не пойму только, зачем ему фотоаппарат.
С капитанским аппаратом действительно было все непонятно. Куда он пропал, куда девался?
Мы обшарили весь берег, прибрежную траву и кусты. Не было видно никаких следов — ни зверя, ни человека. Шестом пытались шарить в воде, но дна не достали. Сразу же у берега начиналась адская немыслимая глубина — бездна.
— Папашка это, — сказал капитан. — Засосал камеру вместе с салом, а треногу где-нибудь на глубине выплюнул.
Сверху, с холма, было хорошо видно, как четко отпечатались на седой от росы траве наши с капитаном следы. Они вели от костра к берегу и обратно. Никаких других следов не было. Но в некоторых местах трава была не седой от росы, а зеленой. Здесь она была суха, будто кто-то слизнул росу. Суха, но не примята.
— Это и есть Папашкин след, — сказал капитан. — Он траву не мнет, идет, чуть касаясь.
— Отчего же трава высохла?
— Подошва горячая.
Еще раз внимательно я оглядел зеленые пятна. Они были велики и казались бесформенными. Ни звериного, ни человечьего следа не угадывалось в них. Пятна подымались от озера на холм.
— Как же он не наступил на нас?
— Пожалел, — пожал плечами капитан.
— А может, и наступил, да мы не заметили. Я чуть не задохнулся.
— Ты думаешь, у него такая легкая нога?
— Почти воздушная.
Мы замолчали, пытаясь хоть как-то связать воздушную ногу с утонувшим островом. Но это никак не увязывалось, и если утонувший остров был и вправду хребтом Папашки, то откуда у такого чудища воздушная нога?
— В конце концов все можно объяснить, — сказал я. — Сало схватила здоровая щука или выдра, а остров утонул сам по себе.
— А воздушная нога?
— Какая нога? Ты что, видел ее? Хватит с нас Летающей Головы!
— Ты ничего не понимаешь, — сказал капитан, — все дело в том, что мы перешли границу.
— Какую?
— Нормальную границу. Границу нормальной жизни. Я думаю, что это случилось на Багровом озере, а мы и не заметили. Как только у деда Авери оторвалась голова, я сразу понял — мы в ненормальном мире.
— С головой это действительно черт знает что, — сказал я, — но в остальном все в порядке. А остров сам по себе утоп, бывает.
— Ну нет, — сказал капитан, — если голова летает, значит, и все остальное — чушь. Мы в ненормальном мире.
— А Кузя как же? Кум Кузя-то здесь живет! Чем Кузя ненормальный?
— Кузя — нормальный. Но и в ненормальном мире может жить хоть один нормальный человек. Так и Кузя, живет кое-как, чай пьет, стесняется.
«Прав капитан, прав, — думал я. — Мы в необычной, волшебной стране. Ну и что ж такого? Для этого я и строил „Одуванчик“, чтоб попасть в места необыкновенные».
— Что ж теперь будем делать? — спросил я.
— Дальше плыть. На Илистом озере мы побывали, надо теперь добраться до Покойного. Вон там, в том углу, очевидно, протока, которая ведет в Покойное.
Капитан затоптал костер. Спустившись к воде, смело ступил на плот, ополоснул ведро и котелок.
— Нам нечего бояться, — сказал он, — плывем себе, никого не трогаем.
Капитан был, конечно, прав. В конце концов, головы летают, острова тонут, а нам-то надо плыть дальше.
Спокойно, неторопливо