Читать интересную книгу Один год до Пробуждения - Антон Мажирин

В какой-то момент всё переменилось. Антон стал мягким и любящим. Он нежно и заботливо меня успокоил и как-то очень легко, без особых слов убедил моё сердце, что не нужно бояться, что нужно и дальше идти тем нелёгким путём, который оно выбрало. Нужно просто довериться сердцу и Богу и ничего не бояться. Я вдруг с радостью его отпустила, всё наладилось, и эта разлука стала одним из самых прекрасных эпизодов в нашей жизни, притом что другие отъезды Антона были для меня пыткой. На этот раз не было никакой ревности, никаких страхов и сомнений — лишь полное единство друг с другом на расстоянии.

Никаких других событий этого тихого, будничного апрельского периода я не помню, что сильно отличает его от «сознательной части» пути, когда я кропотливо документировала всё, что отдала, всё, что отпало, и всё, что, по моему мнению, ещё предстояло отдать.

Какая милая чушь вся эта мозговая акробатика! Я просто жила ради цели, как и учил нас Миша миллион раз. Также по Мишиному совету я ни от чего не пыталась избавиться, скрипя умом, потому что, живя ради цели, ты просто теряешь по пути всё, что мешает её достижению, не замечая, не думая о том, что потеряно и была ли потерянная вещь ценной.

Помню только, что много плакала, но не из-за неприятных событий, которых, можно сказать, и не было, а из-за какой-то необъятной тоски по чему-то высшему, из-за разъединённости с миром, из-за отдалённости от чего-то, чему я принадлежу, чем являюсь. Очень много молилась, ходила в плеере на работу и обратно и слушала церковные песнопения.

Помню, мне хотелось прийти в какое-нибудь место — в храм или церковь, где было бы очень много Бога, где он был бы максимально сконцентрирован, намолен, практически ощутим, чтобы максимально сблизиться с ним, слиться хоть на мгновение, отогреться от нарастающего чувства одиночества. И мы ходили к Матроне и молились, хотя от этого больше Бога, разлитого в воздухе, не стало.

Слушала «Йога-Васиштху», и меня просто заворожили её невероятные образы и воспевание Высшего Я в притчах, повествованиях, вопросах и ответах, в исполнении мудрых царей, демонов, богов, святых, Просветлённых и отчаянно ищущих. Каждая моя клеточка впитывала золотой свет, который, как мне казалось, шёл прямо из наушников, когда я слушала все эти оды Высшему. Читавший «Васиштху» что-то вещал голосом полумужчины-полуженщины, гнусавого диктора, начитывающего аудиокниги (хотя, надо отдать ему должное, свою речь он оживлял чувством), читал непостижимые умом притчи о сущем и несущем, бытии и небытии, реальности и нереальности. А я молча плакала на руках у недоумевающего Антона и отчаянно пыталась понять, зачем эта временная жизнь, какой смысл даже в самом дорогом, что у меня есть: в любви, в Антоне, если всё это заберут через несколько десятков лет. Я даже готова была бесцельно прожигать жизнь, но не могла смириться с тем, что нашей совместной жизни с Антоном, нашей любви суждено однажды окончиться. Я знала: что-то не так, так не должно быть, я нахожусь в каком-то жутком плену, во власти обмана. Зачем это всё, если оно подлежит разрушению, а того, что невечно и неразрушимо, я не познала. Я понимала, что слаба и абсолютно бессильна что-либо изменить. Мне действительно хотелось умереть от отчаяния.

Было ещё одно выдающееся событие, давшее мне возможность выпутаться из очередных силков ума: на выходные я приехала в Питер погулять с Антоном, а там, прямо под нашим носом, Пробудилась Марина Лалыко-Штейн. Это было как гром среди ясного неба! Уже почти год ни одного нового Пробуждения! Первый Пробуждённый у Миши! Очень молодая девушка! И мы её очень хорошо знаем! Впервые дошёл кто-то, с кем мы искали вместе, кого мы знаем. Мы помним, какой она была, когда пришла, как шла, что делала. Теперь-то можно рассмотреть внимательно, что это за «до» и «после», «было» — «стало». Возможно, новоиспечённый студент хотя бы морально поможет абитуриентам прорваться? Но это была скорее позиция Антона, который почти сразу, после нескольких звонков Мише за разъяснениями (Миша велел ему не париться и заниматься собой) и после похода в гости к Марине, поверил в это чудо. Меня же скрутило так, что не передать. Физически, морально, психически. Поистине самые великие страдания приносят не трагические события в жизни, а тяжесть расставания с убеждениями и представлениями, в которые вложено много энергии, веры и сил.

Вот, что я тогда написала для себя и ребят по дороге обратно в Москву: «Лично для меня Пробуждение (мне уже самой странно называть Его этим словом) Марины оказалось неожиданным потрясением. И даже не потому, что напряжение немного ослабло и мы стали постепенно расставаться с безумным фанатизмом в отношении Просветления. Так получилось, что на один короткий, но очень насыщенный период нас с Мариной довольно близко свела судьба, и я знаю, что Маринин «Путь» и его «итог» полностью и совершенно отличаются от тех концепций Пробуждения, познания Себя, Истины и т. п., которые, как оказалось, невинно, но железобетонно успел навязать мне ум, а также от всех представлений о том, что и как нужно делать.

Мы с Антоном узнали о том, что «произошло» с Мариной, 10 марта, чуть раньше «официального объявления» и, так уж получилось, даже немного раньше Миши. После первой короткой волны радости, возбуждения и волнения наступил период выжидательного безразличия — «Миша-то не подтвердил». Затем — «ха, Миша-то неофициально подтвердил — есть огромная вероятность, что он всех разводит (обойдусь без подробностей, но скажу, что была одна гениальная теория ловли ищущих в капкан Гуру), а Марина просто находится в одном из привычных для неё изменённых состояний сознания». Пока я ждала официального объявления или хотя бы объявления об объявлении, мы виделись с Мариной, общались. Что-либо спрашивать было тупо и бессмысленно. Все было понятно и без слов. К тому же она написала очень ясный и дающий пищу для ума пост в своём журнале.

Я пару суток жила одновременно в двух реальностях: в реальности разводки неопределённого масштаба и назначения… и другой реальности, в которой очень близко знакомый мне человек вспомнил Себя и свою природу. Причём сделал он это простым и естественным способом, доступным каждому человеку. Вторая реальность абсолютно по всем показателям была более приятной, желанной и невероятно выгодной. Но кто-то внутри меня отчаянно вопил: «Нет!» Мало того, этот голос вопил не бездумно — он создал приличное количество казавшихся достоверными фактов. Находясь в двух реальностях, хранитель величественной концепции Просветления испытывал совершенно дикие, противоречивые по своей природе чувства к Мише. Именно Миша и только Миша, по мнению этого голоса, был виноват в разладе и смятении: все Мишины слова и полуслова (причём даже сказанные не мне) вызывали ненависть и отторжение, потому что причиняли боль подыхающему оратору в моей голове. Было странно наблюдать это упрямство, эту инертность, это тотальное нежелание ума, вцепившегося в свежий труп жирной, упитанной концепции «я знаю, как всё на самом деле», расцепить свою мёртвую хватку. Очень больно и обидно расставаться с этой ментальной шелухой, в создание которой угрохано столько времени моей жизни, столько усилий и энергии. Отказаться от неё сейчас? Шагнуть в более простую реальность? Расстаться с заблуждениями? Или остаться там, где была, — в мрачном чулане, зато на сундуке с нажитым добром? Конечно, второе, и я не желаю ничего слышать! Это же мои драгоценные заблуждения! Мои! Пошёл бы этот Миша!

Я до последнего ждала, что всё это окажется неправдой, — только бы сберечь своё «старьё». Одновременно с этим я ясно видела, что ни для владельца новой реальности, ни для владельца старой не было важно реальное положение дел. Война внутри меня уже началась и была в самом разгаре — вот единственное, что было важно в тот момент. Тогда я тотально, искренне, больше всего на свете захотела узнать свою Истину. Мне было плевать абсолютно на всех вокруг и в первую очередь на Пробуждённых. С какой стати они издеваются над нами?!

Ужас. По моей оценке, в зависимости от того, насколько тупой или мудрой я окажусь, мне предстоял один из двух вариантов. Либо долгая и непредсказуемая по форме, но понятная по сути осада моего жадного умишки. Либо осознание сущности моего заблуждения и сдача, капитуляция, добровольный отказ от всего разом — будто лечь под скальпель, спокойно, просто и естественно, с глубоким внутренним пониманием смысла и необходимости операции. В любом случае так называемый Путь — это не шаг безумного самоотречения или бессмысленная жертва, не штурм Зимнего, а очень тонкий, интеллектуальный, индивидуальный процесс, происходящий внутри тебя, не отслеживаемый и не поддающийся описанию. Внешне же он может сопровождаться любыми ситуациями.

Благодаря Марине, какой я её знаю, а также самой ситуации я поняла, что этот процесс не имеет ничего общего ни с внешним служением Гуру, механистичным выполнением его предписаний и слепым соглашательством, ни с практиками (в любом виде и количестве), ни с отказом от имущества, ни с количеством сатсангочасов — всё это было не про Марину, ни, в особенности, с субъективным опытом других людей, нашедших Истину. Страшно наблюдать за тем, как ум, подобно шакалу, тащит мёртвые разрозненные факты биографий Пробуждённых и ищущих в свою нору, долгими зимними вечерами прилаживает их друг к другу и создаёт жуткого монстра Франкенштейна. Этому процессу нет конца, и ум здесь обвинить не в чем — это ведь его работа. Но жутко думать о том, каких ещё умозрительных монстров можно создать из этих бессмысленных кусков историй, если не учитывать того, что творилось внутри них. Пытаться бездумно повторить чей-то путь — то же, что искать под фонарём потерянные в другом квартале ключи, потому что так светлее.