воду. Потом отвяжу.
— Можно мне попить? — чуть громче повторил Шнобель.
Бузук выпустил в потолок струю дыма:
— Какой, однако, длинный вечер.
Хирург зябко поёжился, отошёл от окна и встал рядом с Максимом:
— Похолодало. Может, всё-таки возьмёшь мою куртку?
Максим покачал головой:
— Не возьму.
Сделав несколько затяжек, Бузук отдал сигарету Гвоздю и сложил руки на столе:
— Давайте решать, как будете дежурить ночью.
Жила бросил взгляд на Хрипатого:
— У кого ружьё, тот и стоит на стрёме.
— Ты чем-то не доволен, Жила? — спросил Бузук.
— Мне не нравится, что оно заряжено. Мы условились идти без шума.
— А мне кажется, ты не доволен, что ружьё у Хрипатого. Начнём с того, что это его трофей. И он умеет с ним обращаться. Я лично никогда не стрелял из охотничьего ружья. А ты?
— Дело нехитрое, — упирался Жила. — Снял с предохранителя, нажал на спусковой крючок.
— У Хрипатого железная выдержка и зоркий глаз, чего не могу сказать о тебе.
— Ты меня плохо знаешь, Бузук.
— Ну что ж, тогда забери у него ружьё.
Делая вид, что разговор его не касается, Хрипатый продолжал что-то перемалывать челюстями и щёлкал на ремне карабинами, проверяя исправность. Жила взял протянутую Гвоздём сигарету и глубоко затянулся, размышляя, как выкрутиться из щекотливой ситуации. Драться с Хрипатым не хотелось, да и ружьё заряжено. И пойти на попятную Жила не мог. Он скорее сдохнет, чем позволит браткам думать о нём как о слабаке и трусе.
— Какого хрена? — воскликнул Сява.
Занятые разборками зэки выпустили из поля зрения Шнобеля. Он застыл со стаканом в руке, не успев окунуть его в бадью.
— Хочу пить, — прозвучал дребезжащий голос.
Жила отдал сигарету Сяве и поднялся с табурета.
Шнобель попятился, потрясая перед собой руками:
— Я ничего не трогал. Клянусь. Только стаканчик. — И, получив удар ногой в живот, отлетел к стене.
Подскочив к нему, Жила вмазал ботинком по голове, как по мячу.
— Ты что делаешь? — вскричал Максим.
В Жилу словно вселился бес. Он безостановочно пинал Шнобеля, а тот крутился на полу волчком и верещал, прикрывая лицо руками.
Максим вцепился Жиле в рукав кофты:
— Прекрати! — И наклонился, намереваясь помочь Шнобелю встать.
Хирург обхватил его сзади за плечи:
— Он опущенный! К нему нельзя прикасаться! — И потащил Максима в сторону.
Не выпуская кофту из пальцев, Максим притянул Жилу к себе и проорал в пышущее злобой лицо:
— Струсил биться с Хрипатым и решил отыграться на самом слабом?
Кулак Жилы врезался ему в солнечное сплетение. Максим согнулся пополам и закашлялся.
— Дружка не трожь! — гаркнул Бузук.
Глядя на залитый кровью пол, Максим прохрипел:
— Вы не люди. Вы звери.
Шнобель поднялся на четвереньки и, постанывая, пополз к двери. Жила обрушил ногу ему на спину:
— Он насиловал детей и сворачивал им шеи.
Скрутившись калачиком, Шнобель произнёс сквозь рыдания:
— Это не я.
— «В снег упал Алёшка, а потом Серёжка. А за ним Иринка. А за ней Маринка», — говорил Жила, с остервенением пиная Шнобеля.
Тот визжал:
— Это не я!
— «А потом упал Игнат. Сколько на снегу ребят?» Угадай с первого раза имена его жертв.
— Это не я! Клянусь! Не я!
— Мы не люди, мы звери, а он тогда кто? — Слова Жилы перемежались со звуком ударов. — Кто он? Кто? Кто?
Шнобель истошно завопил:
— Я осознал! Я раскаиваюсь!
— Хватит! — рявкнул Бузук.
Жила утёр рукавом пот со лба и со всей дури заехал ботинком Шнобелю в бок.
Бузук вскипел:
— Я сказал: хватит!
Максим обвёл братков взглядом:
— Вы не звери. Вы твари.
Скользнув задницей по сиденью табурета, Бузук повернулся к Максиму лицом:
— И вот такие, как ты, судят нас, садят, а потом снимают грязные портки и трахают наших баб. — Голос главаря набирал силу. — А два года за грёбаные пять роз — это как, по-человечески? А такие, как ты, меня баланду жрать! За грёбаные пять роз! Это по-человечески? — я спрашиваю.
— Я собрал их в подворотнях, вытащил с подвалов, отмыл, накормил, дал работу, — плевался словами Жила. — Трахайся, плати и живи в своё удовольствие! Не-е-ет! Они решили, что ничего мне не должны! Это справедливо?
— Я ж её, суку, на руках носил! — скрежетал зубами Гвоздь. — Кабаки, подарки, шмотки. А она с моим лучшим другом! В моём доме! В моей постели! И что я должен был сделать? Проглотить и отпустить?
— Сами ублюдки! Сами недоноски! — выкрикивал Сява, брызжа слюной. — Лучше б я сдох в роддоме!
— Я осознал! Я раскаиваюсь! — завывал Шнобель.
— А мне всего семнадцать лет! — сквозь гомон пробился голос Бузука.
Гвоздь принялся колотить кулаком по столу:
— За шашни за спиной!
— За сломанные рёбра! — горланил Жила.
Вскочив, Бузук грохнул табуретом о пол:
— За смерть матери!
— За все издевательства! — вопил Сява.
С потолка сыпалась соломенная труха. На окне потрескивали доски. Половицы ходили ходуном. Максим закрыл уши ладонями и попятился. Все голоса смешались: «Болт вам в задницу!» — «Сдохните все!» — «Чтоб вас черви съели!» — «Гореть вам в аду!»
Выстрел прозвучал как разорвавшаяся граната. Максим хотел вжаться в стену, но её не оказалось сзади. Пролетев метр или два и даже не пытаясь сохранить равновесие, он врезался в брёвна. Затылок цокнул о дерево, клацнули зубы, из глаз брызнули слёзы. Максим рухнул на бок и обхватил руками больное колено.
Через несколько долгих секунд туман перед глазами рассеялся. Сява таращился из-под стола. Рядом с ним распластался Гвоздь. Бузук прятался за табуретом. Жила сидел на корточках, упираясь ладонями в половицы и пригибая шею. Шнобель вдавил своё щуплое тело в угол.
Максим скользнул взглядом по штанам стоящего рядом Хирурга, поднял голову и уставился на его лицо, открытое, спокойное, без толики испуга. С таким видом встречают смерть люди, которые давно её ждут. Для которых смерть — спасение.
Взирая перед собой, Хирург сказал одними губами:
— Не судьба.
Хрипатый передёрнул затвор, закинул ружьё за спину и вышел из избы.
— Это что было? — произнёс Гвоздь, рассматривая свой разбитый в кровь кулак.
Бузук дрожащей рукой дотянулся до оброненной кем-то сигареты, сделал несколько коротких затяжек:
— Этот день когда-нибудь кончится?
Жила выпрямился:
— Что за хрень тут творится?
На трясущихся ногах приблизился к бадье. Хотел её поднять, но она выскальзывала из ладоней. Наконец ему удалось набрать в рот воды. Жила тут же начал отплёвываться. Прижал руку к животу и выскочил на крыльцо. По издаваемым звукам стало понятно, что его стошнило.
Сява вылез из-под стола, заглянул в ведро:
— Едрическая сила! Вода как из болота. Зелёная, и в ней что-то плавает.
Гвоздь подхватил бадью: