лет?
— Надоть камыш зараз бить, покеда с него шкурка не сполозила. А пеклый, передержанный на корню, на крышу не гож. Потрескается.
— Я, Проша, силком был мобилизован в Первую Конную. Мине за прошлое корить не пристало…
— Вчерась наезжал ко мне сват из райцентра, из Пронской. Красная Армия, баял, капитулировала. А Сталин украл миллион золотом и драпанул через Сибирь аж в Америку!
— Слышка была, что вернут казацкие привилегии.
— Возвернут и ишо по пульке на каждого довесят!
— Как жа с солью теперича? Обнищали вконец.
— Слезами подсаливай…
Старики кучковались перед папертью, сообразив, что обращаться к сходу будут именно оттуда. С первого взгляда было ясно, что бородачи под хмельком. Старший Шаганов что-то доказывал деду Корнею с таким запалом, что трепетали ноздри. Приятель же, хитровато щурясь, покусывал седой ус и покачивался. Порыжелые от солнца брови деда Дроздика двумя шмелями свирепо сталкивались у переносицы и распрямлялись, выказывая, что благообразный угоднический лик старичка весьма обманчив.
— Гляжу, вы, деды, сегодня весёленькие, — приблизившись, заметил Степан Тихонович.
Дед Корней зыркнул исподлобья, нахмурился:
— Стёпка, иде твои усы? Ты казак али кто? Не морда, а сковородка! Вишь, у мине какие? С подкрутом! Ишо бабы-дурочки зарятся… Тиша, прикажи сыну отрастить!
…Суетливо сбежав с паперти, полицаи оттеснили стоящих впереди. Затем рассекли толпу и по образовавшемуся живому коридору пропустили к церковному крыльцу двух гражданских, офицера и автоматчиков. Представители новой власти выстроились на середине паперти.
— Братья казаки и сударыни казачки! — во весь голос, властно обратился плешивый к притихшим хуторянам. — Поздравляю вас с освобождением от большевистского ига! Благодаря Адольфу Гитлеру, доблестная германская армия даровала нам вольную жизнь! Здесь, на границе трёх областей, Дона, Кубани и Ставрополья, наступает эра процветания и трудового счастья. То непосильное ярмо, которое коммунисты надели на казаков, сброшено! Красный дьявол, в лице жидов-комиссаров, ввёл наш народ в заблуждение, а затем взял в ежовые рукавицы. Палачи Свердлов, Троцкий, Дзержинский, Каганович много пролили русской крови! Но куда как больше повинны в этом вожди: Сталин и злодей Ульянов-Ленин! Им нечего было терять! Их задачей было растерзать Россию… Посмотрите на этот храм! Святилище обращено в грязный склад… — от чрезмерной натуги голос оратора захрипел, он закашлялся.
— Никак энтот соловей из земельного отдела, — предположил дед Корней. — Должно, он самый прибегал, коды огороды урезали в позапрошлый год.
— Дорогие земляки! Отныне вы будете трудиться для себя. Это гарантирует новый порядок. Однако наши германские братья-освободители нуждаются в поддержке и помощи. Как и прежде, вы будете состоять в колхозе. Затем он заменится общиной. Но во избежание неразберихи и путаницы колхозная структура пока сохраняется. Равно как и сдача сельхозпродукции по твёрдым разнарядкам. Они будут установлены районной фельдкомендатурой. Разрешите предоставить слово её начальнику, лейтенанту-герою герру Штайгеру! — землемер обратил полное, лоснящееся лицо к немецкому офицеру и захлопал в ладоши. Его поддержали полицейские. Толпа настороженно молчала.
Герр Штайгер сделал шаг вперёд. За ним заученно быстро последовал переводчик, в синем лётчицком галифе и полосатой тенниске. Тёмные волосы с хохолком и курносый профиль придавали его личику нечто птичье, комическое.
— От им’ени херрмански командофание приф’этстфую казакоф! — отрывисто объявил лейтенант. Помолчал, с нескрываемым недружелюбием оглядывая замерших, никак не откликнувшихся хуторян. И торопливо заговорил по-немецки, что гвозди вбивая короткие, картавые слова. Переводчик встрепенулся. И как только немец умолк, гнусаво затянул:
— Фюрер освободил вас. Отныне вы — подданные Третьего рейха. И все обязаны честно служить великой Германии! Мы требуем от вас хорошей работы и полного повиновения. Бездельники и… и саботажники будут строго караться. Всякий, уличённый в связи с партизанами, будет повешен! Мы любим дисциплину и лояльность.
Дед Дроздик наклонился и спросил:
— А энто как понимать?
— От слова «лаять», — по-своему объяснил Степан Тихонович. — Чтобы, значит, подлаивали…
Хмурые, постные лица простолюдинов, очевидно, всё более раздражали лейтенанта. Говорил он всё сердитей.
— Трудиться должны все, от мала до велика, — опять подхватил переводчик. — Самых сильных и достойных мы будем отправлять на работы в Германию. Это нужно заслужить! Ваши дети будут обучаться в специальных школах. Мы благосклонно относимся к казакам. Вам будут предоставлены более широкие права, нежели другим славянским племенам. Если в вашем селении обнаружится еврей или еврейка, вы должны немедленно сообщить об этом немецкой власти. Мы доверяем вам, поэтому предлагаем самим избрать старосту. Он должен быть мудрым хозяином. Не жалея своей жизни, верно служить фюреру! Германская армия ждёт хлеба и мяса. Вы обязаны их поставить. Меньше болтовни, а больше дела…
— Хайль Гитлер! — перебил герр Штайгер, вытягивая и вскидывая вверх правую руку.
— Зиг хайль! — взревели хором его сопровождающие.
Хуторяне от неожиданности растерялись.
— Хайль Гитлер! — обозлённо повторил лейтенант и покосился на автоматчиков. Те ворохнули плечами — воронёные дула уставились в передние ряды. Степан Тихонович обмер, прикинув на глаз, что ближе других стояли старики. Землемер, тараща глаза, делал знаки свободной левой рукой. Наконец, сообразив, что от них требуют, первыми дрогнули бабы, подняли ладони с растопыренными пальцами. За ними последовали казаки. Лишь старожилы во главе с Тихоном Маркянычем не шелохнулись.
Фельдкомендант резко опустил руку, с презрением что-то сказал и тут же сошёл с церковного крыльца. Все, бывшие на его пути, шарахнулись в стороны. Кривой частокол рук висел в воздухе, пока офицер, охраняемый автоматчиками, не забрался в автомобиль, хлопнув дверцей.
— Можно опустить… И впредь только так приветствовать имя фюрера! — сурово предупредил плешивый и покосился на наручные часы. — Переходим к выборам. На должность старосты, разумеется, не подходят те, кто запятнал себя службой у большевиков. Старостой может стать лишь честный труженик, пользующийся авторитетом. Подумайте и называйте кандидатуры.
Пережитый страх, возможность лёгкой расправы замкнули рты хуторян. Они сдвинулись плотней. Только Анна Кострюкова преспокойно лузгала семечки и поглядывала в сторону автомашины.
— У нас время ограничено. Быстрей, уважаемые земляки! — поторопил горлан.
— Господин, а не вы ли к нам приезжали осенью? — с усмешкой обратилась Анна. — Тут вот интересуются…
— Да, бывал… А теперь я назначен помощником районного бургомистра. Родом из донских казаков, по фамилии Мелентьев. Приходилось сражаться с красногвардейским отребьем…
Сход несколько осмелел. Исподволь по рядам пробежал шёпот. Но назвать фамилию никто не решался, не зная, как к этому отнесётся сам выдвиженец. Широкая тень разом легла на площадь. Степан Тихонович, убирая с глаз разлохмаченный ветром чуб, случайно глянул