– А?! Ночью?! Опять в подвале просидели? Ну понятно…
– Сегодня опять стрелять будут.
– По Металлисту?
– Я думаю, прям по городу.
Мне говорили, что украинская артиллерия бьет по Луганску. Вместе с пушками работает и «Тюльпан» – двухсотмиллиметровый реактивный миномет.
У него снаряд, как ведро. На Кавказе, помню, рядом с нашим лагерем стоял такой дивизион. И стрелял он по ночам. «Тюльпан» выталкивает свою мину на орбиту. А там, в самой высокой точке запускается реактивный двигатель и влечет снаряд к цели. Просыпаясь от громкой канонады, я лежал с открытыми глазами. Пытался рассмотреть небо сквозь брезент армейской палатки. Мне казалось, что мина зависает аккурат надо мной. И я думал: вот не запустится у нее движок, и плюхнется эта куча тротила на наш бивуак. И образуется вместо лагеря большая-большая яма. Потом дивизион «Тюльпанов» наши военные продали куда-то в Африку, и я успокоился.
А в Луганске ночью сквозь плотно задраенный стеклопакет я слышу, как «Град» пускает свои снаряды. И уходят они куда-то вдаль. По-моему, это не они нас, это мы их мочим.
Утро в гостинице мы проводим, словно в мирное время. Берем багаж и топаем в лифт, спускаемся на завтрак. По пути в кабинку, увлеченные беседой, заходят два незнакомых мне репортера.
– Хороший рюкзачок!
– Ну да.
– Вот только «кэмлбэг» совсем не нужен. Зачем этот бурдюк с собой таскать?
– Не скажи. Я в него воды наливаю, на целый день хватает.
– Ты вина налей, и день короче будет.
Лифт привозит нас прямо в ресторан, на второй этаж. Выходим. Зал битком набит журналистами. При нашем появлении общество реагирует, поминая всуе ведущего «Вестей недели» Дмитрия Константиновича Киселева, который препарирует политику Киева каждый выпуск.
– Ага! ОПГ Киселева пожаловала!
– Здорова-корова!
– Как ехали, через Киев?
– Какой там, по кустам!
Нас ждет Донецк. Там предстоит работать. Перед выездом потрошим мобильники. Аккумулятор в один карман, аппарат в другой. Вот такая техническая хитрость. Чтоб не попасть в засаду. Говорят, спецслужбы Украины или их западные друзья могут отслеживать весь твой путь, используя твой же мобильник как маячок. Так вот, чтоб избавиться от слежки, просто выключить аппарат недостаточно. Надо его полностью обесточить. И это не паранойя, обычная техника безопасности. Нам рассказывают, что так же вели наших ребят из «Вестей», которых убили месяц назад под Луганском. Хотя я в это не очень-то верю. Парни были честные, но неопытные. Взорвалась мина, пущенная украинской стороной. Они пошли смотреть на воронку. Оператор, Витька Денисов, с которым я проработал год в Чечне, все сделал правильно. Не пошел. Лег под БМП. Сам живой остался и снял на камеру, как ребята погибли. Всегда надо ждать второй мины, третьей. По одной не пускают! Был бы военный кадровый рядом, подсказал бы.
А взять оператора ОРТ Толю Кляна, которого застрелили несколько дней назад в Донецке. Вопросов море. Поехали они снимать ночью переговоры солдатских матерей с командованием украинской части, чтоб солдат отпустили. Зачем ночью? Почему среди солдатских матерей не было ни одной матери? Чужие тети, да еще, говорят, подкрепленные алкоголем. Почему в отъехавший от украинской части автобус стреляли совсем с другой стороны, с фланга? Интересно, да? Жизненно интересно.
Итак, мы катим в Донецк. Цель? Новости. Мы будем снимать новости и передавать их в Москву, ничего более. А новости такие: Донецк в глухой обороне, и его вот-вот начнут штурмовать. Одни идут, другие их не пускают. Все просто.
Водитель Саня, который забрал нас из Луганска, дончанин, тучный весельчак. Балагурит не уставая. А мы делим путь на дистанции, от поста до блокпоста. Боимся, боимся, боимся, и ух – свои! Снова отрезок острых ощущений. И снова нормально. Дело в том, что, запросто можно нарваться на украинских военных. Издалека не разберешь, кто на очередном блокпосту стоит. Если российский флаг, то можно спокойно подъезжать, или георгиевский, а еще донецкий черно-сине-красный. А вот если жовто-блакитный, тормози. И чем быстрее, тем лучше, пока тебя в бинокль не заметили и не лупанули из пушки.
А что делать, если над постом реет флаг ВДВ? Кто там? Ведь десантную символику используют и те, и другие. Пока не подъедешь, не увидишь георгиевские ленточки на лацканах, сердце не успокоится.
Если бы не мягкий, убаюкивающий Санин голос, дорога показалась бы мне гораздо длиннее.
– Вот смотрите, ребята, я подметил, если ополченцы на дороге дерганные, психованные, значит обстановочка не очень. Если благостные, ленивые, значит нормалёк. И еще, видите, фуры гоняют? Это очень хорошо, значит по всей трассе спокойно.
Саня профессию водителя осваивает второй день. И вообще, он только учится жить днем. Нет, он не упырь, не Дракула, не вурдалак. Саня бывший крупье.
– Сколько историй я у рулетки выслушал! Сядет рядом толстосум и нудит прямо в ухо: жена шалава, сын наркоман, дочь проститутка, деньги тянут, тянут. Ты сидишь и впитываешь эту дребедень. А потом толстосум раз – и депутатское удостоверение закладывает.
Дорога из Луганска в Донецк преотвратительнейшая. Саня чертыхаясь объезжает выбоины в асфальте.
– Теперь новая жизнь. В казино же как? Все вверх ногами. Вечером завтрак. В полночь обед накрываем. Утром ужин. Днем спать, к ночи опять на работу.
Блокпост перед Дебальцево. Тут молодые ребята. Новый камуфляж.
Новые автоматы, с черными пластмассовыми прикладами. А рядом человек с камерой.
– Саня, стой!
Кажись, знакомого встретил.
Серега Зенин. Работали когда-то репортерами на «Вестях». Подхожу, обнимаемся. Я хлопаю его по бронированному животу:
– А броник тебе зачем, здесь же тихо?
– Молчи. Видишь, кино крутим.
И вот вам еще одно знаковое выражение этой войны. «Крутить кино».
Нет, здесь много рождено неологизмов. «Укроп» – украинский патриот. «Нацик» – боевик украинской национальной гвардии. А вот «крутить кино» – значит гнать обманку. Ну как вам иначе сказать… Вводить в заблуждение. Если здесь говорят про человека «да он кино крутит» – значит лукавит, выдает одно за другое, специально производит ложное впечатление. Я вам скажу, ни одна война без такого «кина» не обходится. И я понимаю, для Сереги бронежилет – это декорация. Чтоб в Останкине увидели и ужаснулись: ох, мол, опять наши под пули лезут. Бывает. Другие вон в бронежилетах и касках из Ростовской области, с границы передают. Тоже жути нагоняют. Прокатывает.
Первый рабочий день. Пробираемся в Донецкий аэропорт. Нас ведет замначальника контрразведки ДНР Леонид Баранов. Когда знакомились, он так и сказал: «Леонид», положив болт на конспирацию. Кстати, сегодня ополченцы все чаще ходят без масок. Хороший признак. Уверенность в себе. Леонид на вид вовсе не военный. Небольшого роста, русоволосый. Совершенно открытый, светлый парень, с трогательной челочкой на лбу. Просторные камуфляжные штаны. Черная футболка. Сверху разгрузка. Ни броника, ни шлема. Говорят, он целый месяц сидел в плену. То ли сбежал, то ли обменяли. И опять воюет. У него здесь свой маленький отряд. И свой сектор обороны.
– Вчера нас обстреляли. Минометы. Мы продвинулись чуть вперед, пощупать их. Все мины ушли в тыл, в частный сектор.
– А кто там, в аэропорту?
– Десантники, из аэромогильных войск («аэромогильные» – еще один местный неологизм). Там же нацгвардия, иностранные наемники.
Я стараюсь представить тех, что на той стороне. Как они выглядят, как общаются друг с другом, что обсуждают за бутылкой вечерами, после славных дел.
Нас ругают, наверное, проклятых москалей, ну и, конечно, ополченцев. А ведь я мог быть среди них. Если принял бы в начале девяностых украинскую присягу, а не уехал бы в Россию, домой. Из Прикарпатья, где завершал свою офицерскую карьеру.
А служил я в Тринадцатой общевойсковой армии. В Ровно. Западная Украина. Однополчане? Да всякие были. Русские, узбеки, кавказцы. Украинцев, конечно, больше всех. Нормальные ребята. И отдыхали вместе, и служили, и сало ели. Никогда я себя там «кацапом» или «москалем» не ощущал. Мало того, у меня был приятель бандеровец, настоящий, и я частенько с ним выпивал. Он был уже стар. Звали его Тюльпан. Высокий такой, плечи широченные. В шляпе ходил. И по любому поводу, потирая руки, он приговаривал: «И щетина превратится в золото». Тюльпан отмотал четвертак в сибирских лагерях. После войны. Об этом рассказывать не любил. Пили мы, а он лишь сетовал, что напрасно воевал. Знал бы, мол, что вот так жить будет, раньше бы сдался. Умер, наверное, Тюльпан. Ему тогда уже под восемьдесят было.
А сослуживцев своих украинских я последний раз видел в Вавилоне. В Ираке. В расположении международной дивизии, которую сформировали под эгидой НАТО. Бродил я по бывшему дворцу сына Саддама, Кусая, и вдруг услышал сзади украинскую мову. Обнялись. Узнал, что Ровенской армии уже нет. Есть корпус, а скоро и вовсе бригаду сделают. Вот такой случился у них развал.