— Помочь ты не можешь, — холодно бросил он. — Оставайся на месте. Я все сделаю сам.
Она и оставалась на месте — пару минут. Тех самых, которые потребовались, чтобы полностью одеться. Спустившись на лифте и тенью выскользнув из холла, она пошла по тропинке, что вилась между гостиницей и коттеджем Джона.
Хотя дождь прекратился, воздух был напоен влагой, а порывы сильного ветра, то и дело сотрясавшие ветки, сбрасывали с них град капель. Через полсотни шагов Одри вымокла до нитки и на ходу отбрасывала с лица мокрые пряди волос. Дорожка, освещенная редкими фонарями, была безлюдна.
Но где же Джон? Куда успел так быстро исчезнуть? Одри осмотрелась, пытаясь представить себе его действия, понять ход его мыслей. Говорил он коротко и отрывисто, полный желания скорее закончить разговор. В его тоне явственно чувствовалась тревога за Юджина.
Конечно, услышанное заставило его проникнуться ощущением нешуточной опасности. Но что может угрожать его брату? Где в пределах мирной и спокойной территории «Буревестника» кроется опасность для потрясенного чем-то человека, к тому же нетрезвого?
И вдруг ее осенило. Боже милостивый, ну конечно! Опасность, как и всегда, подстерегает в воде.
10
Одри опрометью бежала по тропинке, что вела к пляжу. Она не успела завязать шнурки кроссовок, влажные плети которых хлестали по голым щиколоткам, и, взбежав на дюны, споткнулась, но тут же поднялась и пустилась дальше.
Джон! Она вылетела на плотный от дождя песок и побежала быстрее. Где же Джон? Пенистая полоса прибоя просматривалась далеко, но ни одной живой души не было видно. Она устремила взгляд на набегавшие волны с белыми гребешками и наконец увидела человека, который стремительно шел навстречу волнам, разрезая бедрами пенную круговерть воды и с каждым шагом погружаясь все глубже.
— Джон! — с силой выдохнув весь воздух из легких, заорала она, и, развернувшись, тоже кинулась в холодную мутную воду. — Джон! — Одри споткнулась о невидимое препятствие и потеряла кроссовку, которую туг же воровато слизнул прибой. Но она упрямо продолжала брести навстречу волнам. — Джон!
Услышав ее, он повернулся с яростным выражением лица и гаркнул, перекрывая океанский гул:
— Одри, черт бы тебя побрал! Немедленно возвращайся!
— Нет! — крикнула она в ответ. — Я не могу оставить тебя.
— Уходи отсюда! — зарычал он. — Ради Бога, беги за медиками! Я не могу одновременно заниматься вами обоими!
И тут она увидела Юджина. Он на несколько ярдов опережал Джона. Вода уже доходила ему до груди, его голова то появлялась, то исчезала под пенными гребнями волн.
— Да беги же! Беги!
На мгновение Одри оцепенела от страха, но затем, справившись с паникой, подчинилась приказу Джона. Выбравшись из воды и сбросив оставшуюся кроссовку, она заторопилась к гряде невысоких дюн, миновав их, припустилась изо всех сил к отелю, как к убежищу, к которому стремишься в ночном кошмаре. Она не сводила глаз с приближающейся громады «Буревестника», не обращая внимания на липнущие к ногам мокрые джинсы и не замечая горячих слез, что текли по щекам. Ее охватил ужас, и она, как молитву, повторяла:
— Господи, спаси их. Господи, спаси их…
Должно быть, ее вид мог потрясти кого угодно. Не дослушав сбивчивых объяснений, портье набрал номер службы спасения.
Опасаясь, что помощь опоздает, Одри попросила поднять на ноги службу безопасности гостиницы и вместе с двумя здоровыми парнями помчалась обратно, все так же повторяя:
— Господи, спаси их.
И, должно быть, Бог услышал ее. Когда она с охранниками вылетела на пляж, Джон уже выволакивал Юджина на берег.
Он оттащил кузена подальше от набегающих волн и тут же, встав на колени, стал делать ему искусственное дыхание. Каждое движение, которым он вгонял порцию воздуха в легкие брата, говорило о бешеной решимости вырвать его из рук смерти.
Может, ему помогает буревестник, почему-то подумала Одри. Измотанная и перепуганная, она находилась во власти странных фантазий, ибо теперь ей оставалось только беспомощно наблюдать борьбу жизни со смертью и стараться справиться со страхом. Да, конечно же, сейчас над братьями Олтман витал дух неподвластной морским стихиям гордой птицы…
Завывая сиреной и мигая проблесковыми маячками, к пляжу подлетела машина «скорой помощи». Джон продолжал бороться за жизнь брата, пока медики чуть ли не силой не подменили его, объяснив, что специальная подготовка в данном случае эффективнее, чем любовь к близкому человеку, и что кислородная маска принесет больше пользы, чем искусственное дыхание.
Наконец, когда Одри уже стала терять надежду, Юджин закашлялся, застонал и еле заметно дернул головой. Чуть-чуть, всего на дюйм, на самый важный дюйм в жизни, отделяющий человека от смерти.
Тут только Одри позволила себе опуститься на колени, ибо облегчение лишило ее последних сил, помогавших держаться. Она закрыла лицо руками и не видела, как Юджина положили на носилки и понесли к «скорой помощи». Лишь когда раздался звук захлопнувшихся дверец и взревел двигатель, у нее снова потекли слезы.
Она, и не глядя, знала, что Джон тоже уехал. Когда звуки сирены стихли вдали, Одри подняла голову. Было темно и холодно, а до рассвета оставалось совсем немного.
Через полчаса, приняв душ и переодевшись, оставив в холле дорожную сумку, Одри еще раз вышла на песчаную полосу пляжа.
До восхода солнца, которое посеребрит перламутровым сиянием темные воды залива, оставалось, наверное, не меньше часа. Но она хотела побыть здесь, чтобы встретить рассвет, последний, который ей доведется увидеть в Сент-Вудбайне.
Шторм стих, ветер превратился в легкий бриз, а мелкие волны ластились к берегу, как нашкодившие ребятишки, которые, устыдившись, просят прощения за вчерашнее буйство.
Последний час предрассветных сумерек. Примерно в это время Эстер встретила свою смерть. И теперь надо отдать долг памяти сестры.
Что бы там ни было, Одри испытывала радость оттого, что оказалась в Сент-Вудбайне. За эту короткую неделю ей удалось многое узнать и понять. И прежде всего — что такое любовь. Одри не сожалела ни об одной секунде, проведенной с Джоном, — пусть даже они никогда больше не повторятся, потому что этот человек навеки потерян для нее. И уже сейчас ощутимо ясно — каково это жить с разбитым сердцем.
Кроме того, она убедилась, что ей несвойственна жажда мести, чувство, которое еще недавно казалось ей всепоглощающим. Одри нередко мысленно видела этот день — день своего триумфа, когда она предъявит счет тому, чья рука увлекла Эстер на смерть. Она даже представляла, как перечисляет полиции доказательства и торжествует, видя обрушивающееся на голову преступника возмездие. Негодяй должен сполна расплатиться за все, что он совершил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});