Читать интересную книгу Записки рецидивиста - Виктор Пономарев

— О, кто к нам пожаловал! Ты что в Ивановке?

— С Димкой-киномехаником приезжал за лентами, да дождь ливанул, я и спрятался у вас.

Пока мы с ней разговаривали, открылась крайняя дверь, и из-за двери показался мощный зад, больше похожий на средневековое стенобитное орудие. Зад обтягивали «клевые блуевые трузера с кокетками на боксайде», что на воровском жаргоне означает «модные джинсовые брюки с кокетками по бокам». Потом показалась сама хозяйка зада с тряпкой в руках. Ею оказалась молодая девушка среднего роста, плотная, с большой грудью и очень красивая. С первого взгляда ее можно было принять за цыганку. Обращаясь к Наде, я громко, чтобы девушка слышала, сказал:

— Вот на такой девушке я бы не задумываясь женился. Такая девушка — мечта моей жизни.

— Валь, а Валь, смотри, тебе и жених нашелся, — сказала Надя, обращаясь к девушке.

Девушка изучающе посмотрела на меня, сказала:

— А что, он ничего.

Тут в окно я увидел Димку, выскочил из общежития, позвал его. В вестибюле я обратился к девушке:

— Валя, меня звать Дима, собственно, мы оба Димы. Не могла бы ты дать нам стаканчик, хотим вина выпить.

— Зайдите в комнату, там и выпейте, — последовал ответ.

— Валя, давай сегодня я помою площадку, — сказала Надя. — А ты уж ребятам помоги.

В комнате я налил два стакана, занес руку над третьим, спросил:

— Хозяйка, а вы с нами выпьете за знакомство?

Валя кивнула, я налил третий стакан и сказал:

— Смотри, Дима, Валя какая девушка красивая. Я как увидел ее, думал, сердце остановится. Ты, Валя, сама откуда родом?

— Из Ивано-Франковска.

— О, гуцулка! Вот почему ты такая красивая. «А где твой дом, гуцулочка? — Карпаты», — пропел я.

Мы выпили, повторили. Димку послал в магазин еще за вином. А сам я обнял Валю и сказал:

— Ты мне действительно сильно понравилась. Веришь, у меня сердце захлебывается от радости, что встретил тебя.

Стал ее целовать, расстегнул кофточку, начал целовать груди. Она обняла меня, сказала:

— Какой ты хороший, Дима.

Взял Валю на руки, положил на кровать, помог стащить с нее «трузера». И мы отдались друг другу, она была горячая и страстная, лежала с закрытыми глазами и все повторяла:

— Милый, мне хорошо с тобой.

А я «работал» в поте лица и все думал: «Ведь и не гадал даже, а какой кусок счастья обломился, как снег на голову. Снег не снег, а дождь точняком загнал меня в общежитие. Недаром люди говорят: пути Господни неисповедимы». Раздался стук в дверь. Мы встали, оделись по-быстрому, я открыл дверь. На пороге стоял Димка. Посмотрел на меня, на Валю, ничего не сказал, но я понял, что он все понял.

Мы сели за стол, выпили, Димка говорит:

— Едем, берем ленты и едем. Мне еще их перемотать надо.

— Поехали, — ответил я. — Ты, Дима, иди, а я сейчас.

Дима вышел, я снова обнял Валю, спросил:

— Наверное, у тебя поклонников, хоть убивай?

Валя обняла меня, поцеловала, сказала:

— Ты для меня самый любимый. Я всегда буду ждать тебя. А сейчас до свидания.

С Димой мы забрали ящики с лентами и уехали к себе в горы. Дома Ленке сказал:

— Все, бросай свои дела, вечером в клуб пойдем в кино. Индийское, две серии.

— Я никогда туда не ходила. Да и хозяйство как же?

Я обнял ее за талию, вернее, за место, где та должна быть:

— Ничего с хозяйством не случится. Вся жизнь у тебя одно хозяйство. Надо от него хоть на минутку отвлечься. И кино замечательное, девочек с собой возьмем.

Вечер выдался по-осеннему теплый, тихий. Мы с Леной шли по улице, девочки чуть впереди. Зашли в клуб, Димка увидел нас, заулыбался, сказал:

— Вам бесплатно. Проходите.

Набился почти полный клуб, в основном детвора, взрослых было мало. Фильм кончился поздно. Пришли домой, дети сразу спать ушли, а мы с Леной еще поужинали на кухне.

7

Утром говорю Лене:

— Поеду в совхоз в контору, напишу заявление директору совхоза «Симферопольский», надо устраиваться на работу на постоянку, сколько можно быть сезонным.

Сел на мотоцикл и уехал. По дороге заскочил в Ивановку в общежитие. Постучал, дверь открыла Валя, увидела меня, обрадовалась. Обнял ее, поцеловал.

— Садись, Дима, поесть.

Я не хотел, но возражать не стал. Валя достала бутылку вина, выпили с ней. Обнял ее, стал гладить по волосам, она только сильнее ко мне прижималась, говорила:

— Но почему, Дима, мы раньше с тобой не встретились? Всю жизнь была бы только твоя. А сейчас досталась тебе не первый цвет. Мой ласковый, бери меня всю сполна.

Мы разделись, легли на кровать и почти до обеда трахались. В антрактах между сценами любви встанем, умоемся, я глотну вина и снова под одеяло.

Часов в двенадцать я поднялся, говорю:

— Валя, мне в совхоз надо ехать. Я числюсь сезонником, а хочу устроиться на постоянку.

И я укатил. В контору совхоза попал как раз в обеденный перерыв. Пошастал по коридору, заглянул к секретарше. Она, на удивление, оказалась на месте, сидела, ковыряла под ногтями.

— Бугор у себя? — спросил я.

— Он в городе, с утра не было. Но после обеда будет, — ответила «промокашка» — некрасивая размалеванная девица неопределенного возраста.

Вышел на улицу, подошел к Доске почета. Стою, читаю, какие колхозы выполнили план по винограду. Подошел молоденький «два с боку» (милиционер), маленький худенький лейтенант.

Глянул на доску, на меня, спросил:

— Ты из какого колхоза?

— Из «Дружного». А что?

— Да ищу тут одного человека. Из города передали, что где-то здесь скрывается. Сам я участковый тут. Его видели на трассе Симферополь — Ялта во время аварии, все приметы сходятся. Этот человек помогал потерпевшим. Даже в газете печатали, чтобы пришли свидетели, которые видели аварию. Но никто не пришел.

Я посмотрел на парня, подумал: совсем зеленый, неопытный. Моему появлению в ОВД любого населенного пункта Советского Союза, а не только Симферополя, как пришествию Христа были бы рады. Но надо быть последним идиотом, чтобы доставить ментам такой подарок. Да и этот придурок, попроси у меня паспорт да внимательно посмотри на фотографию, понял бы, что это не я. По всей видимости, он принял меня за деревенского лоха, «прикид» на мне оставлял желать лучшего. Рабочая куртка и штаны были основательно промазучены от постоянной возни с мотоциклом. А шевелюра за четыре месяца так отросла на башке, что я смело мог канать за местного стилягу.

— У вас в «Дружном», случаем, нет чужих людей? — спросил лейтенант.

— Да вроде не замечал. У нас будто все свои, — продолжал я «мести пургу».

— На вашем участке другой участковый, но я как-нибудь сам к вам наведаюсь, — сказал новоявленный Шерлок Холмс. — Ну, до встречи. Кстати, ты где там живешь?

— У бригадира спросишь Гришку-моториста, он покажет, — ответил я, и мы расстались.

«Где живешь, где живешь? Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз, — подумал я про себя. — Оставаться долго нельзя, „боланы“ садятся на хвост, надо „спрыскивать“. Но куда? Сейчас осень, скоро зима, надо двигать на Кавказ. Вперед и вверх, а там… ведь это наши горы, они помогут нам. Так в песне у Володи Высоцкого. Так и надо действовать».

Не пошел я к директору совхоза, а прыгнул на мотоцикл и уехал. Заехал опять в Ивановку к Вале, выпили вина и до вечера трахались с ней. Только потом поехал домой.

Ленке сказал, что директор уехал в город, но должен был быть. Я прождал до вечера, его так и не было. Ленка гнала молоко через сепаратор, я пошел убирать в коровнике. Когда легли спать, Ленка говорит:

— Надо, Дима, картошку начинать копать и возить в Ялту на базар. Половину оставим, а половину продадим. Завтра и начнем, виноград кончился, обрезку делать еще рано.

С утра Лена подоила корову, и мы пошли копать картошку. За день накопали десять мешков. Ночью Лена говорит: Может, завтра поедешь в Ялту на базар? А я одна покопаю, девочки помогут. Выйдешь на трассу, поймаешь машину. Шоферы здесь берут до Ялты по рублю с мешка.

— Хорошо, Лена, — ответил я, тиская ее в объятиях.

— Ой, Дима, какой ты горячий. Тебе молодую бабу надо, я для тебя старовата. Мне-то уж каждый день и не надо.

Я лежал, молчал и думал о своем: «Жалко бабу, уже как-то привязались друг к другу, а я должен их скоро покинуть. Как же все-таки жизнь несправедливо устроена, и законы какие-то дурацкие. Пусть я преступник, бежал из колонии. Ментам нет бы оставить меня в покое, раз я вернулся к честной жизни. Раз я бежал, менты сами виноваты, раззяву поймали. И в наказание ментам — моя полная реабилитация. Другое дело, если я опять стану на преступный путь, пойду воровать, „бомбить“ хаты, сейфы, магазины и „затяпаюсь“. Тут уж деваться некуда, пусть „старший дворник“ (прокурор) мотает старый срок с довеском за „эмиграцию“ да „отламывает“ новый и дает „проколку на кичман“ (прописку в тюрьме или колонии)».