значений слова banco, которые я знала – банк, лавка, отмель – явно не
подходило; и из контекста значение слова тоже не реконструировалось.
Тогда он объяснил смысл слова на живом примере:
- Чтобы стать banco, нужно несколько лет провести в сельве, диетировать и
учиться у духов растений.
Вилсону очень хотелось стать банко. Он считал, что для этого ему нужно
было провести в сельве еще один год- вдобавок к тому времени, что он там
уже провел. Или, как он сказал: не просто год, а год и еще один день. И
уточнил:
- А если пробыть там только год, а один день при этом недопровести, то все
насмарку пойдет.
Один год плюс один день... может быть, потому что один самый последний
день, прожитый в джунглях вдобавок к длинному-предлинному году и
кажется самым длинным, являясь напряженнейшей кульминацией
внутреннего преодоления? В русских сказках тоже все про один год да один
день толкуют.
В период ученичества жить полагается в одиночестве, в полумраке джунглей
— это для того, чтобы солнце не уносило энергию находящегося на
обучении. Нельзя и под дождь попадать – по той же причине. А следует
соблюдать ограничения в еде и кроме этого, dietar con la planta —
употреблять в еду растение, у которого хочешь пройти курс обучения.
Диетировать - наверное, так это будет правильно на русский перевести. Я
просто про такие реалии в жизни русских знахарей не слышала, потому и
соответствующего слова в нашем языке нет.
- И когда ты там живешь, тебя всему учат сами растения – завершил он свой
кратенький обзор пути становления банко.
- А как же растения могут обучать? – с пионерским энтузиазмом спросила я.
Он даже повернулся ко мне, видимо, чтобы убедиться, что действительно,
есть же еще на свете люди, погрязшие в таком неуместном
материалистическом невежестве. «А то кто же будет с тобой возиться и
чему-то обучать?» – искреннее удивление было написано на его лице. Потом
это мимолетное проявление чувств исчезло, он снова устремил свой взгляд
вперед и сказал своим обычным монотонным голосом:
- Духи растений – они и обучают. Сача Руна, например. Когда удаляешься в
сельву, диетируешь с растением и соблюдаешь целибат – к тебе приходит
дух растения.
- Ааа...- протянула я вдумчиво. – Понятно... понятно. Ааа... а каким образом
приходит?
- Появляется во сне, но чаще всего наяву... он или она. – Вилсон, видно,
моим расспросам решил больше не удивляться, и вместо этого, как
настоящий лектор, стал размеренно рассказывать дальше.
– Когда дух к тебе приходит наяву, то явиться он может как индеец. Даже
одет будет так же, как индеец. Подойдет к тебе и спросит: почему
находишься в сельве? С каким намерением? Тогда ты ему отвечаешь, что,
мол, хочу выучиться всему, хочу стать banco. А то еще можно сразу
попросить его насчет силы. Чтобы он свою силу и власть тебе передал. Ну
вот... если ты ему понравишься, тогда он возьмется за твое обучение.
Говорит, например: вначале возьми кору моего дерева и кури ее. И скажет,
сколько времени ее надо курить, потому что для каждого растения оно
разное. Например, может сказать: три месяца, и ни днем больше... а еще
расскажет, какую диету надо все это время соблюдать, что можно есть, что
нельзя. Диета – это очень важно... Пройдет три месяца, пока ты куришь его
кору, а потом он будет приходить и учить всему, что знает и умеет. Когда ты
всему у него выучишься, придет к тебе дух другого растения, и тоже начнет
учить. И так за год многие духи передадут тебе свои знания и свою силу.
Иногда даже могут научить летать, – добавил он задумчиво и мечтательно.
Ничего сложного или необычного в таком обучении непосредственно у
духов растений джунглей, на взгляд Вилсона, не было. Требовались только
личная решимость, ну и денежные средства для содержания семьи в его
отсутствие. Хорошо было то, что, в отличие от ранее встретившегося мне в
Икитоса Карлоса, который деловито занимался маркетинговым
продвижением «своего» шамана, Вильсон не спрашивал меня, верю ли я
тому, что слышу. Он сам в это верил, это было для него непреложным
фактом и одновременно жизненной целью – и этого лично для него было
вполне достаточно: моя вера или безверие для него никакого значения не
имели.
Я попыталась представить себе год. Один год. Целый год. В одиночестве. В
джунглях Амазонки. Но у меня это плохо получалось. Вместо этого я
подумала: если побыть в первичной сельве в одиночестве хотя бы несколько
дней, то даже за это непродолжительное время призрачный мир успеет
усыпить и плотно спутать гладкими и нежными, и в то же время
прочнейшими лианами а потом и вовсе затянет все глубже и глубже в свои
непролазные зеленые чащи, и оставит там, чтобы в тебя перетек их
мерцающий свет.
А если из чащи все-таки выберешься, потребуется немало времени на
адаптацию к нашей нормальной, то есть, к обыденной жизни, где нет ни
этого внеземного свечения и запредельной радости. Чтобы от лиан
избавиться и про их свет позабыть – потому что как в таком состоянии
может человек показаться, скажем, в своем кьюбикле на работе? Как он в
этот кьюбикл в офисе вообще тогда может вписаться? Так это если всего
несколько дней в лоне сельвы проведешь. А что будет, если там на целый год
зависнешь, да еще ведешь при этом специфический образ жизни, который
меняет биохимию мозга? А дух ведь является лишь после того, как
проведешь много дней в одиночестве, в диете и в целибате: наверное, к тому
времени, когда явится дух растения, ты уже сам по себе, независимо от
вновь прибывшего, так загрузился в магическую реальность, что сон
становится просто неотделим от яви.
- Не могу пока я это сделать – сокрушенно сказал он. - Нет финансовых
возможностей... есть семейные обязательства... жена... дети... не могу сейчас
уйти в сельву. Не могу оставить их одних на целый год.
В его словах чувствовалась такая тоска и одержимость, словно повседневная
жизнь захлопнула его в ловушку, а он все равно всеми силами стремился
выбраться из нее, чтобы попать на безграничные просторы существования.
Видно было, что мечта о банко жила в нем давно. И что вся его настоящая
жизнь – только прелюдия к ее осуществлению.
Позже я узнала, что banco – это типа как у нас PhD – самый высокий ранг в
сфере его целительско-шаманской деятельности.
30. УТРО. ДОРОГА В ТАМШИЯКУ — 3
Говорил он негромко, немного монотонно, без особых модуляций голоса,
что отчасти напоминало мне григорианские песнопения. Его манера
говорить находилось в большом контрасте с тем, как говорят здесь все
остальные. Если слушать остальных, и закрыть при этом глаза, и
абстрагироваться от самих слов, а обращать внимание только на саму
интонацию, то лично меня постоянно охватывало странное наваждение:
– Ну точно москвич говорит! Не иначе, как он... и как только его сюда в
сельву занесло? А если не его сюда занесло, то с чего бы вдруг я оказалась в
Москве?
Особенно в говоре сельвы меня поражали дополнительные местные
наработки. Меня потрясали их интонационная глубина, разнообразие и
насыщенность модуляций голоса, которые, как оказывается, можно втиснуть
в одно-единственное слово, состоящее всего из трех слогов. Жителям
сельвы в этом не было равных. Вот, например, здесь часто любят говорить:
manana - в смысле «завтра» - в Латинской Америке это вообще очень
ходовое слово, особенно когда латиносу предлагается напрячься и что-либо
сделать прямо сегодня. Причем сказать это слово «manana» они ухитряются
таким вот образом. Первый слог звучит ровно, как безбрежная равнина
Амазонки - видно, этот слог служит камертоном и устанавливает точку
отсчета в системе жизненных координат. Но уже второй слог резко падает,
как лыжник, несущийся вниз по головокружительно крутой горе. Не успел
он съехать в долину и передать свою эстафету, как третий слог ракетой
взмывает вверх – только в отличие от ракеты траектория у него на старте не
прямая, а параболическая. Вот - одно коротенькое слово, а какое богатство
жизненных впечатлений! Но Вилсон, в отличие от всех, всегда
интонационно ограничился пребыванием на безграничной равнине
тропических лесов.
Вторая его история была связана с мапачо.
Их он курил постоянно. Правда, сегодня утром не курил – а до этого так
постоянно. Почему он курит? И так много? А ведь говорил, что мапачо не
вызывает привыкания. Но выяснилось, что расхождения слов и дел здесь не
было, а мое удивление являлось прямым продуктом моего неведения.
Потому что курил он не ради собственного удовольствия. Курил он для