Генри Эллиот, пессимист по природе, утверждал, что против Уилла очень мало улик, если не считать того факта, что он заявил об убийстве заранее. Тем не менее залог оказался высоким, что объяснялось характером преступления. Для такого, как Уилл, Мэтт выложил все, что оставила ему мать, все свои сбережения на черный день.
— Не волнуйся, — успокоил его брат. — Я не виновен. Получишь свои деньги обратно.
Как только Уилла освободили под подписку о невыезде на случай дальнейшего расследования, они отправились в кафешку на углу. Уилл твердил, что приличная чашка кофе поможет унять дрожь в руках — кошмарный недуг для музыканта, который он надеялся излечить двойным эспрессо.
— А вот твоего хозяина квартиры не так-то легко убедить, когда речь идет о деньгах, — сказал Генри Эллиот.
Генри по-прежнему казался расстроенным. Такова была его манера, такова была его судьба — волноваться и расстраиваться, — и, хотя такой характер вполне подходил для его профессии, семьей руководить он не умел. Его жена едва с ним разговаривала, а дочь, Синтия, хорошая в душе девочка, только и знала, что красить ногти черным лаком и болтаться где-то допоздна. Но больше всего хлопот доставлял ему сын, Джимми; он напоминал Уилла, когда тот учился в школе: вечно искал легких путей, думал только о себе. В свое время Генри предупреждал сына, что все это может закончиться катастрофой, и в качестве назидания рассказал ему историю жизни Уилла Эйвери, талантливого парня, который так ничего в жизни и не добился. «Не думай, что такое с тобой никогда не случится, — увещевал он Джимми. — Не думай, что ты выше неудач».
— Ты пропустил срок оплаты, поэтому из квартиры тебя вышвырнули. — Генри разложил перед собой бумаги. — И еще одно. В мой офис позвонили из музыкальной школы и попросили, чтобы ты туда не являлся, пока не уладишь свои юридические дела.
— Ну и черт с ними.
Уилл заказал еще одну чашку кофе, хотя наличности при себе у него не было. Все равно кто-нибудь оплатит счет, так почему бы не заказать заодно и круассан.
— Всегда он так, — сказал Генри Эллиот, обращаясь к Мэтту. — И в школе был такой же. Спишет у меня домашнюю работу и в результате получает на балл выше, чем я.
Этой осенью Мэтта наняла жена Генри, Аннет, для разбивки японского сада, который, по мнению семьи, должен был понравиться той жуткой старой даме, бабушке Генри, Сисси. На участке жило много пчел, что считается знаком удачи. Мэтт никогда не опасался укусов: пчелы не обращали на него внимания, всегда предпочитая брата, смертельно их боявшегося из-за своей аллергии. Мэтту даже нравилось, что пчелы гудят вокруг, пока он трудится.
Для сада Эллиотов он использовал природные камни и песок, натасканный с пустоши, он посадил бамбук в каменные ямы, но глава семейства Эллиот из-за своего ходунка с трудом преодолела каменную тропу. Когда она все-таки до него добралась, то презрительно фыркнула, увидев бамбук.
«Это сорняк, — объявила она. — Пусть его привезли из самого Китая, но все равно это сорняк».
Сисси Эллиот возненавидела сад, и теперь, как рассказывал Генри, он единственный, кто там бывал; уходил туда, чтобы отвлечься от мирских забот. Вероятно, и сегодня вечером, вернувшись домой, он сразу отправится туда.
— Думаю, нам придется нанять детектива, — объявил Генри братьям Эйвери — Вдруг он найдет то, что проглядела полиция. По крайней мере, пусть поищет, может, у кого был хоть какой-то мотив. В твоих же интересах обелить собственное имя, — обратился он к Уиллу, начавшему скучать. — Ни одна живая душа не верит этой ерунде, будто твоя дочь рассказала тебе, что жертва скоро погибнет.
— Он это заявил в полиции? — спросил Мэтт. Генри Эллиот мрачно кивнул. — Вот идиот.
— Перестаньте разговаривать обо мне так, словно меня здесь нет. Я здесь и все слышу. Это Стелла так сказала полицейским, не я. Но если хочешь нанять детектива, то пожалуйста…
Генри взглянул на Мэтта. Уилл, видимо, не понимал, что это мероприятие потребует денег.
— Конечно, действуй, — сказал Мэтт, таким образом согласившись оплатить счет. — По-моему, это разумная идея.
— Кто-нибудь меня подвезет? — спросил Уилл, когда пришла пора уходить.
У Генри была назначена встреча, поэтому подвезти брата взялся Мэтт. Они подошли к грузовику.
— Так ты ездишь на этой развалюхе? — рассмеялся Уилл, сразу заметив и ржавчину, и вмятины. — Старина Мэтт. Никаких «БМВ» для тебя.
Он намекал на то, как потратил свою долю наследства. Получив деньги, он перешел на неполный рабочий день, свозил Дженни с ребенком в Париж, где они не переставая ругались, и купил чертову тачку, «БМВ», а потом перевернулся на ней, когда носился по пляжу в Даксбери, накачавшись коктейлями, с какой-то бабой, чье имя даже не мог вспомнить. Кажется, оно начиналось с буквы «К» — Карлотта, возможно, или Каролина, или, господи помилуй, Кэтрин, как звали его мать. Кончилось тем, что Уилл продал за гроши побитую машину и потом еще долго сожалел о поездке в Париж. Зато Мэтт, думал он, пристроил свою половину материнских сбережений мудро, и теперь он вполне обеспечен, хоть и ездил на проржавленном грузовике. Кроме того, за ним остался дом, который за одиннадцать лет удвоился в цене. Сейчас у этого скряги-холостяка, наверное, хранится в банке кругленькая сумма — ведь ему не на кого тратить свои денежки.
— Куда? — спросил Мэтт, вливаясь в ряд машин.
Он успел заметить, что в Бостоне водители то и дело сигналили ему. Но ничего, через несколько минут он избавится от братца, хотя бы на какое-то время, так что можно сдержаться и не проявлять характер.
— Мальборо-стрит, — усмехнулся Уилл — Когда везде облом, всегда остается Дженни.
Ехали молча. Хотя Мэтт не бывал в этих краях с того ужасного Нового года, он помнил дорогу. Да что там, он мог бы проехать по ней с закрытыми глазами, во сне, связанный веревками. Он прекрасно помнил, во что была одета Дженни в тот вечер: черный свитер, украшенный блестками и жемчужинами, и красная юбка. «Не слишком нарядно? — спросила она у него перед началом вечеринки. — Я не выгляжу как рождественская елка?» Он подумал, что в жизни не видел никого прекраснее. «Нет. Оставайся в этом», — ответил он, и она не стала переодеваться. «Оставайся в этом», — сказал он тогда, хотя на самом деле ему хотелось ее раздеть прямо там же, в гостиной, когда гости уже были на пороге.
— Не зайдешь? Ради прошлого? — предложил Уилл, когда они подъехали к дому. — Отдохнешь немного, прежде чем возвращаться в родные края.
Мэтт покачал головой. Он ни за что туда не пойдет.
— Да, кстати, — добавил Уилл, — я никогда не обижался, что мать завещала дом тебе.