пошла к шкафу для настольных игр.
– Точно где-то были.
И принялась вытаскивать коробки.
– Ага. Да. Вот, держи.
Она передала доску Джозефу, и тот начал расставлять фишки.
– А кости есть?
– Ой, кости у нас точно есть. А вот еще «Монополия». Вот «Змеи и лестницы».
– И фишек не хватает.
– Не страшно. Можно какие-нибудь жетоны использовать, например, или что-нибудь похожее.
– Это как дождливые выходные в Саутенде, – сказал Джозеф.
Люси рассмеялась:
– Можно будет вечером куда-нибудь сходить.
– В кино, допустим?
– Или поужинать.
– Готов поспорить, насчет кино мы не сговоримся. Тебе что хочется посмотреть?
– Идет фильм с Мерил Стрип – о женщине, у которой ни голоса, ни слуха.
– Хмм, – только и сказал Джозеф.
Этот фильм они так и не посмотрели. И вообще никуда не пошли.
Люси со смущением вспоминала свой разговор с Джозефом о рецессии и ее влиянии на строительную отрасль, но оказалось, что в ту пору все обсуждали темы, в которых, по ее убеждению, очень мало смыслили; когда она это поняла, ей стало легче. За несколько дней до референдума в учительской разгорелся ожесточенный спор между учительницей рисования (сторонницей членства в Евросоюзе) и преподавателем географии (сторонником выхода) о будущей организации торговли с ЕС – спор, который, как подозревала Люси, возник на весьма зыбкой почве. В конце концов даже они сами поняли, что залезли в какие-то дебри, но это их не остановило.
– Вот скажи, что тебе приходит в голову, когда ты слушаешь, как эти умные экономисты описывают грядущую катастрофу? – кипятилась Полли, учительница рисования. – Неужели ты думаешь: «А сами-то вы соображаете, что несете»?
– Нет, – ответил географ Сэм. – Я думаю, ничего другого они и не скажут.
– Почему это не скажут?
– Да потому, что им и так неплохо живется, согласись.
– Не знаю, как живется экономистам, – сказала Полли, – но надо полагать, их, как и всех остальных, беспокоят цены на недвижимость.
– Цены на недвижимость, – повторил Сэм. – Господи. Такая фигня колышет только вашу братию.
– Какую это нашу братию? – возмутилась Полли. – Учителей рисования? Мы не так уж богаты недвижимостью.
– Я родом из Стоука, известно тебе? – продолжил Сэм. – А там можно купить дом за один фунт.
– За один фунт! – Но в голосе Полли звучали не интонации сомнения, а издевательские нотки.
– Да, представь себе. За один фунт. Заброшенный муниципальный дом.
– Так это социальное жилье.
– Да. Социальное жилье. Но в Лондоне такого не слишком много, верно? Здесь нет нужды сбывать недвижимость за бесценок.
– Мне бы побольше узнать об этом социальном жилье.
– А знаешь, где такая же фигня? В Детройте. В сраном Детройте. По нему как будто война прокатилась. А Стоук меньше чем в двух часах езды отсюда!
– Но при чем тут Брекзит?
– Перво-наперво, все мои знакомые будут голосовать за выход. Представь, каково им слушать Дэвида Кэмерона, который уверяет, что в итоге стоимость их домов снизится на тридцать тысяч. А я отвечаю так: «Уж не моего ли дома, приятель? Моему красная цена – один фунт».
– Ну да, их положение ухудшится.
– То есть их дома пойдут по семьдесят пять пенсов? Или по пятьдесят? И кто может знать, что будет с ценами на недвижимость? Вот ты – учительница рисования. Ты, допустим, знаешь, как нарисовать нос.
– Не заедайся.
– Да ты сама всю дорогу заедаешься, не замечала? Впрочем, от южан ничего, кроме заносчивости, я в жизни не видел.
Теперь Люси поняла. Референдум дает тем категориям населения, которые не любят или как минимум не понимают друг друга, возможность выпустить пар. Правительство могло бы с таким же успехом поставить на голосование вопрос с ответами «да/нет» о появлении на людях в голом виде, о вегетарианстве, о религии, о современном искусстве – любой, по сути, вопрос, разделяющий общество на два лагеря, которые с подозрением косятся друг на друга. Главное – чтобы от этого вопроса нечто зависело, иначе люди не будут принимать его так близко к сердцу. Но если бы власти посулили распродать находящиеся в государственной собственности произведения искусства, созданные после 1970 года, и отдать деньги школам… Пожалуй, дело дошло бы до кулачных боев. У Люси было не так много знакомых, с которыми ей хотелось подраться, и, как она подозревала, у Полли – в ботинках «Доктор Мартенс» и с крупными серьгами – тоже, но сейчас она воочию убедилась, что та готова сцепиться с человеком, работающим с ней бок о бок. (Хотя какие есть основания считать, что массивные ботинки вкупе с вычурными побрякушками указывают на принадлежность Полли к определенному лагерю? Почему не указывают на то же самое штаны «Найк» и синяя толстовка Сэма? Возможно, указывают, но Люси не считывала эти сигналы одинаково.) Что будет после голосования? Полли и Сэм только что разругались или, по крайней мере, бросили друг другу нелицеприятные реплики. Смогут ли они это забыть и найти общие темы для разговора? Маловероятно, судя по выражению их лиц в момент, когда прозвенел звонок на урок. Если они до этого не общались, то уж впредь точно не будут.
Она симпатизировала Сэму. В минувшем году он пришел на школьный праздник в красно-белой полосатой футболке (Стоук?) с фамилией игрока на спине. Люси не могла вспомнить этого игрока, но в фамилии была буква «кью», и ее сыновья подошли к Сэму, чтобы поговорить о футболке и о букве «кью», а Сэм попросил мальчишек, к их огромному удовольствию, назвать еще пять игроков, в чьих фамилиях есть буква «кью». Ребята справились с этим заданием, Сэм сказал, что мама может ими гордиться, и они немедленно начали требовать, чтобы она устроила их, когда они подрастут, в футбольную академию «Парк-роуд», как будто все среднее образование сводится к знанию футболистов с буквой «кью» в фамилии, ну или, допустим, с буквой «зет», но это уже уровень выпускного класса. Однако сейчас Люси не разделяла позицию Сэма. Она была на стороне Полли. Та пришла работать в школу год назад, и Люси за все время не обменялась с ней и парой слов: при одной мысли об этой молодой женщине (правда, мысли о ней посещали Люси нечасто) она всегда испытывала некоторое раздражение. Полли держалась манерно и ухитрялась без слов показать, что средняя школа ниже ее достоинства. В те несколько дней, остававшиеся до голосования, Люси внушала себе, что занимает сторону Полли, а не Сэма. Она смотрела ток-шоу «Время вопросов», читала газеты, слушала по утрам радиопередачу «Сегодня», но сомнений не оставалось: люди, к которым она испытывала неприязнь, принадлежали к другому лагерю. Сэм был неплохим человеком, как, в ее представлении, отец и мать Джозефа. Но все, кто ратовал за выход, на поверку оказывались лицемерами, хамами и расистами. Потом Найджел Фарадж обнародовал свой плакат с изображением множества отчаявшихся темнокожих людей, выстроившихся в очередь, чтобы попасть в страну, которая не является Британией, но, по