— Не знаю, где-то слышал… Оно просто вдруг пришло в голову…
— Ему подходит…
И тут малыш открыл глаза и внимательно посмотрел мне в лицо… И меня затопило чуждой нежностью. Даже хорошо, что он родился здесь — в мире, где ей было место. Мы внимательно смотрели друг на друга. Он — серьезно и изучающе, а я — почти осязаемо наполнявшийся счастьем. Захотелось обернуться медведем, потому что человеческое тело не вмещало в себя всех этих чувств. И только мимолетная грусть прошлась холодком по нервам — моему ребенку это недоступно. Потому что…
…он не был медвежонком.
13
Я не спал. Не мог закрыть глаза и перестать видеть их — Лали и сына. За окном посыпало снегом, и полдень было не отличить от утра… А они спали на кровати в обнимку. Малыш крепко держал маму за волосы, уткнувшись носом в грудь, а Лали все боялась его придавить, постоянно вскидываясь. Ничего, привыкнет и доверится инстинктам… Нам всем просто нужно время.
На звук открывающейся двери я даже не повернул голову — этот запах еще долго будет нервировать.
— Как они?
— Я не врач, — нахмурился недовольно.
Джастис глянул на подопечных:
— Пошли кофе попьем, пусть спят…
Я хотел было отказаться, но подумал, что вечно сидеть за дверями не выйдет. В Аджуне существовали какие-то свои правила, по которым даже если испытываешь неприязнь, все равно терпишь. Уйти тут некуда. И не зависеть ни от кого не выйдет. Я тихо поднялся с кресла и направился к двери. Джастис провел меня сначала к стойке с кофе, а потом кивнул на улицу.
По сравнению с Климптоном, в Аджуне зима ощущалась просто прохладным летом. Все здесь просто сонно дремало, а не стонало под натиском температуры, рискуя каждую секунду услышать треск позвоночника.
Мы вышли на крыльцо.
— Я не собираюсь вмешивать… — начал был Джастис.
— Собираешься, — спокойно заметил я и перевел на него взгляд. — Я понимаю почему. Я сделаю все, чтобы у нас с Лали было все хорошо.
Слова дались тяжело — я ни перед кем не привык отчитываться. Но у этого мира другие правила. И мир этот не давал передышки.
— А ее отец?
— Я, кажется, не обязан его принимать.
— Не выйдет. Он много сделал для того, чтобы ты сейчас стоял здесь. И Лали заслуживает, наконец, спокойствия…
Я отчетливо скрипнул зубами в тишине и перевел взгляд на деревья перед площадкой.
— Арджиев ведет процесс против ее отца…
— Ведет. — Джастис поболтал жидкостью в чашке и сделал глоток. А я скользнул взглядом по его профилю. Пожалуй, все раздражение по его поводу улеглось. Немного бесило, что он взялся меня обезвреживать, но он был с Лали все то время, которое ей был нужен я. — Мы много время провели с мистером Спенсером тут один на один. — Он глянул на меня и уточнил: — С ее отцом… Ты знал, что он уверен в том, что ты убил пятерых его людей?
Я только вздернул бровь:
— Что?
— Вот и я думаю, что это чушь собачья — медведи не убивают людей просто так. А команда у него — все сплошь положительные миролюбивые люди, с его слов.
— Ты кому-то говорил? — сощурился я. Подобная клевета ни черта не нравилась. За такое меня бы давно посадили еще в Климптоне, и даже Нейл был бы бессилен.
— Мы с Арджиевым недолюбливаем друг друга, — поморщился Джастис. — Я тебя сначала хотел спросить. У вас с отцом Лали обоюдная проблема. Он считает тебя убийцей. Поэтому разрешил тебя обезвредить и запереть в клетке, пока не порвал всю его команду… А я в это не верю.
— Но он мог дать эти показания…
— В процессе, который ведет Арджиев, такие показания даже слушать никто не будет. Спенсер ничем не докажет свои слова. У него только показания команды. А презумпция невиновности у тебя.
Поэтому меня и не посадили до сих пор.
— Значит, кто-то его обманул. — И я снова сощурился на лес.
Момент, когда меня уложили выстрелом транквилизатора в спину, я помнил хорошо. И людей, которые это сделали, тоже. Потому что одна доза меня не усыпила, и им пришлось добавить уже в упор.
— Спасибо.
Не сказать что мне было дело до процесса, но для меня важна Лали — тут он прав. Если ее сделает несчастной тот факт, что отца упекут пожизненно — это моя проблема.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не за что.
Мы помолчали немного. Но долго раздумывать над этим всем не хотелось — у меня были проблемы поважнее:
— Я хотел тебя попросить проверить Лали. Она заболела на базе, пришлось лечить подручными. А сейчас она кормит, нужно скорректировать лечение, если оно нужно…
— Кормит? — поползли его брови вверх. — Потрясающе! Это лучший вариант! А чем заболела?
— Говорила, что грозило воспаление легких. Но вроде бы справилась…
— Хорошо. Сейчас возьму кровь, посмотрим…
— Когда можно будет забрать сына? — не стал давать ему передышек. Безжалостно… но я больше не хотел делить семью с ним.
— Думаю, вечером сделаем последние исследования, и на этом все. — Джастис отвел взгляд.
И я решился на последний вопрос — все же этот кот-ученый должен был знать…
— Как думаешь, какая вероятность появления малыша- не оборотня от меня с Лали… если мой отец был человеком?
— Один к двадцати, — выдал машинально он и только потом раскрыл удивленно глаза. — А почему ты… — Ответы стреляли в его светлой башке сами. — Что… — Наконец, он тяжело вздохнул и покачал головой, опускаясь на ступеньки. — Вот она — причина всех проблем… Как я сразу не додумался! Ты уверен?
— Абсолютно. Он не будет оборачиваться.
Мне было все равно. Какая разница, что он не будет бегать со мной по пустоши? Я бы и так его не отпустил — нечего ему там делать. Да и мне, по-хорошему, тоже. Это не проклятие, а дар. Человеческая жизнь более безопасна, и это оставалось только ценить. Но кот понял неправильно:
— И ты хочешь все же его забрать?
— Будем считать, что ты ничего не говорил, — процедил раздраженно.
Джастис выдохнул и опустил плечи:
— У таких детей есть ряд рисков. Но необязательно, что они проявятся… Надо будет наблюдаться.
Я кивнул. В том, что с Илаем будет все нормально, я тоже не сомневался. Малыш выжил в одиночку, пока Лали была далеко. Он унаследовал лучшее от меня.
— А ты все-таки присмотрись, — с сомнением продолжал Джастис, — бывали случаи, когда дети долго не имели возможности оборачиваться, и только во взрослом возрасте…
— Не будет, — качнул я отрицательно головой.
— Лали знает?
— Нет. Но не пугай ее, пожалуйста. С нее хватит.
— Не буду. — Его взгляд, наконец, просветлел, а необычные глаза будто заискрились изнутри. — А ты молодец.
Я только усмехнулся, выплеснул остатки кофе и направился обратно к семье.
***
Невозможно было описать это спокойствие…
Я открыла глаза и прикрыла вновь, улыбаясь. Дыхание малыша рядом, его запах и тихое кряхтение наполняли до краев чем-то, что просто не помещалось внутри и просилось слезами наружу. Я шмыгнула носом и вновь посмотрела на Илая. Он лежал на спине, рассматривая что-то… или кого-то. Приподняв голову, я улыбнулась. Киан сидел в кресле в шаге от нас и что-то пристально разглядывал на экране фотокамеры.
Я скосила глаза на левую руку — на сгибе локтя белел пластырь, а память подкинула смутные воспоминания, что Джастис брал у меня кровь. Пытался разбудить, но я сразу же уснула.
— Что ты делаешь? — прошептала.
— Сам пока не знаю…
Он вскинул объектив в руках четким уверенным движением, и камера еле слышно щелкнула.
— Долго мы спали? Сколько времени?
— Самое время поесть, — подсказал он, улыбаясь сыну.
— И как ты собирался оставить мне только свою футболку? — вздохнула я, оттягивая свою. — Вот куда я без тебя?
Мы немного повозились с малышом, пока ему удалось устроиться у груди. Казалось, он действительно все знает лучше меня. Это я ерзала, переживала, а у сына сомнений не было — как только мама убедилась, что всем удобно, он принялся сосать, а у меня снова побежала волна колючих иголочек под кожей, и грудь напряглась.