Коротков переводит.
– А-а-а! – радостно ревёт театр.
Васильева трижды, в пол, кланяется залу.
Утром следующего дня Владимир Львович Коротков повёз меня и Ларису в Мессину.
Центр города. На набережной, у моря, год назад образовалось достопримечательное место. Тенистый сквер на перекрёстке перенасыщенного движения двух трасс. Этот островок тишины посреди транспортного шторма получил название «Площадь русских моряков». Она – итог долгих, многотрудных усилий тех, кто благодарно помнит прошлое.
«Площадь русских моряков» стала местом, притягательным для благодарных мессинцев. Мессина никогда не забудет русских подвигов.
В 2012 году здесь установлен памятник русским морякам, спасавшим город от чудовищного землетрясения 1908 года. Прошлой весной установили бюст великого Фёдора Ушакова, спасшего Сицилию от флота Наполеона. Год назад здесь, на этом месте в Мессине прошёл грандиозный праздник любви и дружбы между двумя такими созвучными народами.
Здесь же, в сквере у памятника Ушакову, у нас начинается углублённая беседа, продолжавшаяся целый день, – стихийное сотворческое уточнение концепции развития Международной ахматовской премии. Название должно приобрести более отточенную формулировку, например, «Ахматова и мир». Множество зримых и незримых линий связывает мир Анны Андреевны с миром в широком значении этого слова. Ахматова и Франция, Ахматова и Италия, Ахматова и мир Древней Греции, Ахматова и Лондон, Ахматова и многие страны Европы и Азии. Блистательный переводчик, она охватила своим талантом поэзию Китая, Кореи, Сербии, Польши, Румынии, Болгарии... Цель развития ахматовской премии именно в глубинном, смысловом охвате культурных пространств Земли. Нужно окружить премию попечительским и экспертным советом.
Лариса написала на Сицилии стихи и – уже в Москве – показала их мне.
...что вы думаете о том, что ваша
девичья фамилия – Кучеренко,
а Анны Ахматовой – Горенко?
Записка из зала
Пусть говорят, что я не вышла рожей
пред благородной линией лица,
я не хочу быть на неё похожей,
мне счастье – быть похожей на отца.
Мне хорошо не знать её давленье,
не ощущать в себе её рабу,
не вписывать судьбу в стихотворенье –
стихотворенье вписывать в судьбу.
Но почему так много общих знаков
в двух наших жизнях, бывших далеко? –
и этнос получился одинаков,
отцовские фамилии на «ко»,
и матерей нежнейшие приметы
и горечь в пониманье сыновей,
и не герои – серые предметы,
там, где любовь, где нет дороги к ней???
Ответа я не знаю. Справа, слева –
повсюду всё же чудится ответ:
– Она без королевства королева,
а ты хозяйка, но хозяйства нет.
И ещё в те дни Лариса сказала мне:
– Эта премия для меня, словно свет с небес... Однажды на моём юбилее встал космонавт и сказал, что космонавты присвоили звезде в созвездии Стрельца моё имя. Меня тогда один человек спросил:
– Что предпочла бы, Нобелевскую премию или имя звезды в небе?
Я не задумалась:
– Разумеется, имя звезды.
– Нобелевская даёт деньги.
Ахматовская премия, как и звезда в небе, обошлась без шелеста купюр. Анна Андреевна, протягивающая деньги, немыслима.
А теперь, как член жюри ахматовской премии, я хочу выразить своё мнение о той, чьё имя я поддержала при выборе кандидатуры на премию.
Её стихи не разделяют в себе новаторство и традицию. Она говорит: «Люблю – и всё на свете смею!», и она же предупреждает: «Хоть до тысячи лет живи, Русь не выстроишь на крови». Лирика и эпическое звучание рядом.
Документальные работы Ларисы Васильевой широко известны: «Евдокия Московская», «Жены русской короны», «Кремлёвские жёны», «Дети Кремля». Их переводят на разные языки.
Её «кремлёвские» бестселлеры написаны рукой лирического поэта. Не столько историческую логику, сколько человеческую суть, сердечную стихию ищет она в каждой из своих именитых или стёртых историей героинь.
Тонкая сочувствующая наблюдательность, тёплое дыхание, на котором построены документально-публицистические очерки Васильевой, а за ними – понимающий и острый женский глаз, сопереживающий, исполненный стремления понять. Женщина пишет о женщине, как сестра о сестре. Известна в истории позиция мужества, а позиция сестринства – новое, рождающееся, живое. Не на силе мир стоит. На родстве. На доброте.
Стиль её документально-художественной прозы притягателен. Лирически подсветлены каждые исторический узел и поворот. Общая интонация, полная доверия к читателю, приглашает его к сопониманию.
На мой взгляд, одно из определяющих качеств художественно-психологического подхода Ларисы Васильевой – непредвзятость. Отсутствие штампа, предубеждения, линейного мнения. Только так, в свободном размышлении, можно состязаться с историческим материалом столь сокрушающей мощи. Ломом отлитых схем, молотком стереотипов с судьбоносной лавой женственности не справиться. Васильева – не амазонка, не феминистка, не фанат. Она – вольный мыслитель, свободный следопыт, самостоятельно пробирающийся по собственному азимуту сквозь дебри фактов и слухов.
Мастерство портрета. Чувство внутреннего такта в описании героинь.
Интересно, что высшие нравственные категории в русском языке относятся к женскому роду: честь, любовь, дружба, верность, преданность, смелость.
Поэзия входит внутрь документов. Историческая проза написана поэтом, история прочитана сердцем... Как это назвать?
– Истористика, – утверждает Лариса Васильева. – Историю всегда переписывают. Вокруг истории груды смыслов, вымыслов, домыслов, в угоду той или иной конъюнктуре. Мы доподлинно не узнаём, что́ было в реальности. Вокруг и внутри истории всегда живёт истористика – я так называю все спорные и бесспорные соединения жанров, рассказывающих о прошлом. Свои книги не считаю научными. Остерегаюсь слова «наука». Если история наука, то почему она никогда, никого, ничему не учит? Однако как в таком случае строить школьные учебники? Об этом нужно всерьёз думать, используя не только вертикальные умы мужчин, но и кру́́говые, материнские чувства женщин.
Одно из произведений Ларисы Васильевой – книга «Василиса». Она стоит особняком в её творчестве. Своего рода мир пророчеств, хотя Васильева – не эзотерик, она реалистка, с пророческим даром, который, по сути, отличает поэта и который в полной мере был присущ Анне Ахматовой.
В книге «Василиса» с большей очевидностью, чем в других сочинениях – хотя и в них тоже есть – проявляется то, что дало автору 60-х не стать шестидесятницей, а заняться русскими царицами и нырять в глубины летописей, в 70-х – искать тайные ходы Времени в лондонской действительности, в 80-х и 90-х – написать пронзительно-человечные истории кремлёвских жён и детей. Это свободное, окрыляющее и спасающее качество – планетарное сознание.
Васильева с её бытовым чутьём и житейские сюжеты видит, и считывает ход этой жизни космистской оптикой.
Ещё одна ахматовская черта Ларисы Васильевой – основательность. Всё в творчестве и в жизни она делает капитально. Несу сумку с её книгами – тяжело, будто город в сумке несу.
Вчитываясь в сочинения Ларисы Васильевой и общаясь с нею, я сделала для себя особое открытие: в одной личности может гармонично сочетаться несочетаемое – лиризм и эпичность, романтизм и рационализм, воздушность и основательность, девичья нежность и «генеральская» жёсткость, мечтательность и трезвость, тонкая наблюдательность и концептуальный размах, лёгкий трепет неощутимых вибраций и масштабный охват пространств и времён...
Ещё качество сформулировала я благодаря личности и творчеству Ларисы Васильевой: известно в людях благое начало – здравомыслие, а у Васильевой довелось увидеть другое благое измерение – здравочувствие.
– У меня – комплекс полноценности, – смеётся Лариса Николаевна.
Что это?
Чувство доверия разуму и полнокровности мира, мудрости его внутреннего смысла. Как этого не хватает иным современным умным и образованным людям, попадающимся на удочки лжи и корысти, соблазнов и групповых очарований, заболевающим всеми видами массовой эмоциональной чумы, утерявшим великую «чуйку» человека на живое, на правду и морок, утратившим природное противоядие сердца от лжи и мути!
Лариса Васильева в советское время не была членом компартии, но в наши дни не предала своего времени и не отреклась от прожитого, потому что всегда шла, не примыкая к толпе, из кого бы она ни состояла. В 60-е годы, не став шестидесятницей, не отстала от времени. Напротив, словно всегда на шаг опережая происходящее, жила предвидением и предчувствием. Была верна тем, кого уважала, как бы ни ломались графики и краски времени. Ни с кем не враждовала. Умела отбирать, с кем общаться, а кого к себе не подпускать. Умела выбирать, на что реагировать, а что игнорировать. И у Ахматовой, и у Васильевой главный герой – Пространство ХХ века, Время земного бытия.