Читать интересную книгу Укрытие - Трецца Адзопарди

Ну вот, Дол, теперь ты у нас блестишь, как чайник. Роза, пошли! — крикнула она, а Люку схватила за капюшон плаща. Я провела языком вокруг рта. Пахло ванилью и Евиными духами.

При больнице Уитчерч большой сад, а к главному входу ведет длинная извилистая дорога. Мы проходим через вестибюль и идем к флигелю. Мама сидит в шезлонге под пальмой. Волосы у нее поседели.

Посмотри, кого я тебе привела, говорит Ева. Я забираюсь к маме на колени, но тут же понимаю, что она этого не хочет. Держит меня секунды две и спускает на пол.

У нее, Дол, ноги болят, говорит Ева, заметив выражение моего лица.

Я гляжу на мамины ноги; они похожи на две огромные сосиски, торчащие из-под юбки. Одна забинтована толстым бинтом.

Что ты сделала? — спрашиваю я. Кто это сделал?

Никто, Дол, отвечает за маму Ева. Твоя мама еще не совсем здорова.

Мама улыбается, и ее лицо на секунду становится прежним. А потом снова застывает.

Какая у вас милая девочка, говорит она Еве. А что у нее с ручкой?

* * *

Мы отправляемся в город. Лиззи Прис едет со мной, Люкой и Розой покупать нам новую обувь и одежду. Сегодня ничей не день рождения, не Рождество, не праздник Тела Христова.

И к чему все это? — спрашивает Ева, когда мы возвращаемся. Она выстраивает нас в ряд и осматривает. Нам немножко стыдно — мы не могли выбирать то, что захочется, Лиззи Прис сказала, что можно идти только в те магазины, которые принимают талоны от Попечительского совета муниципалитета. Поэтому мы все в коричневом.

Что у нее на уме? — говорит Ева.

И скоро выясняет, что. Наш следующий поход — в фотоателье на Куин-стрит. На этот раз с нами отправляется и Ева. Она, как всегда, берет меня за руку, поэтому Лиззи Прис обходит нас и хочет взять меня за другую. Но тут вспоминает, и лицо у нее багровеет.

Вы лучше вон за той приглядите, говорит Ева, кивая на Люку. Как она себя на улице ведет — кошмар! Они идут впереди нас. Люка виснет на руке Лиззи Прис, как обезьяна на лиане. Ева смеется и наклоняется к моему уху.

Старушка Присси долго этого не выдержит!

Фотографа зовут мистер Ловелл. Он ведет нас в заднюю комнату, отгороженную черной занавеской.

Это, девочки, называется а-тэль-йээ, говорит он, словно мы не понимаем нормального английского, и усаживает нас на кожаную банкетку. Стоит нам пошевелиться, и она скрипит. Роза приподнимает то одну ляжку, то другую, и те, отрываясь от обивки, издают пукающий звук.

Это трогать нельзя! — орет он, когда Люка хватает треногу.

Экс-тер-мии-нировать! — вопит она, болтая в воздухе ногами.

Миссис Прис, будьте добры, угомоните их! — говорит он.

Мы замираем и в изумлении глядим на нее. Она, что ли за нас отвечает? Ева густо краснеет и отступает на шаг.

Зачем вам эти фотографии? — спрашивает она настороженно.

Для их матери, поспешно отвечает Лиззи Прис. Это поможет ей поскорее выздороветь.

Ева стоит в углу, сложив руки на груди и нервно постукивая каблуком. Мама тоже так делала, когда злилась.

Первой мистер Ловелл фотографирует меня. Он наклоняет мою голову влево, разворачивает в ту же сторону плечи.

Смотри на меня, говорит он откуда-то из-за ламп, и я поворачиваюсь на его голос. Он снова подходит ко мне, усаживает в ту же позу.

Голову не поворачивай, говорит он устало. Только глаза.

Мудреная задача. Но я с ней справляюсь — вжик, и все кончено. С Розой и Люкой ему приходится повозиться: они не желают сидеть смирно, крутятся, а когда щелкает затвор, корчат рожи. С мистера Ловелла ручьем течет пот.

Ужас! — говорит он Еве и Лиззи. На многое не рассчитывайте — черного кобеля не отмоешь добела.

Мы зайдем после двух, говорит Лиззи, пропустив его оскорбления мимо ушей.

Нас ведут — кутнуть, весело говорит Лиззи — в бар прохладительных напитков Пиппо. Ева с Лиззи спорят, кому платить; обе размахивают фунтовыми купюрами, отталкивают друг друга — Нет, позвольте я! — пока Ева в конце концов не сдается и не садится рядом с нами.

Ну и пусть платит, пожимает плечами она. Корова жирная.

Лиззи Прис протискивается между круглым столиком и подоконником. По тому, как она разворачивается к Еве, я догадываюсь, что она настроена на взрослый разговор. Роза балуется с соломинкой, пускает лимонадные пузыри, брызгает на Люку, засовывает соломинку в нос.

Думаете, они возьмут это на себя? — спрашивает Лиззи Прис Еву. Она имеет в виду Пиппо и Селесту.

Шутите? — отвечает Ева, помешивает ложечкой кофе, осторожно прихлебывает.

Но он же… он же взрослый человек. Он знает, что такое семья, пытается возразить Лиззи.

Он их не возьмет, мотает головой Ева. Они даже не стали возвращаться из свадебного путешествия.

Так они знают? — поражается Лиззи.

И что с того? — фыркает Ева. Им до этого дела нет. Селеста ни за что не возьмет на себя такую обузу.

Лиззи Прис смотрит на нас, и я отвожу взгляд.

Такую не возьмет, говорит она.

Фотографии готовы. Мистер Ловелл отдает Лиззи Прис несколько снимков в картонных рамках.

Я сделал вам дубликаты, говорит он. Для матери. Лиззи бросает взгляд на Еву, вздыхает и лезет за кошельком. На этот раз платит она, и с этим никто не спорит.

Я на снимке нервная, напряженная, гляжу через плечо — как беглый каторжник. В любую секунду на меня набросятся собаки-ищейки и разорвут в клочья. Остальные получились и того хуже. Роза задрала подбородок вверх, ноздри у нее раздуты — как у бегемота, вынырнувшего из болота; у Люки глазки в кучку — как у Кейстоунских полицейских.[15] А увидев фотографию, где мы все вместе, Ева хохочет в голос.

Ну, ни дать ни взять — «Детки с Бэш-стрит»,[16] заявляет она. Лиззи Прис это смешным не кажется.

Агентство этого не возьмет! — говорит она. Мы их никуда не пристроим.

Агентство? — переспрашивает Ева. Это что ж, агентство по усыновлению?

Миссис Амиль, не надо при девочках, шепчет Лиззи Прис. Но они идут впереди нас, и мы слышим каждое слово.

* * *

Мартино надеется, что ему удастся этого избежать. Ему незачем туда возвращаться. Он видел, что началась потасовка, вот и все. Но Сальваторе преследует его целую неделю.

Не все, друг мой, убеждает он Мартино во снах. Мартино, решивший вообще не спать, ходит к Еве, сидит у нее ночь напролет, пьет кофе. Когда она велит ему идти домой отдохнуть, он уходит. Отправляется к Домино в «Ресто», где разговоры только о Фрэнки и Сале и о том, как они решили распорядиться этакими деньжищами. Завсегдатаи «Лунного света» спорят с постоянными посетителями «Ресто» за лучшие места, девицы борются за клиентов, но проходит вечер, другой, и всё успокаивается. Лен Букмекер ведет теперь дела с увеличившейся вдвое аудиторией.

Сколько на Мальту? — кричит он, облизывая кончик карандаша. У него на коленях лежит открытый блокнотик, испещренный рядами цифр и зашифрованными инициалами. Мужчины, столпившиеся вокруг него, качают головами и смеются.

Десять к одному, пытается он снова. Цена справедливая, парни. И шансы велики.

Так ли велики? — подает из-за стойки голос Домино. А если Джо их не найдет?

А если найдет? — кричит мужчина рядом с Леном. Сколько поставишь на бетонную шубу?

И они снова гогочут. Лен забирается на стул, пригибается, чтобы не задеть висящую прямо над головой лампу. Он глядит сверху вниз на набриолиненные головы.

Леди и джентльмены, прошу минутку тишины! Эй вы, сзади, сядьте-ка, будьте добры. Лен снова облизывает карандаш, ждет, пока стихнет смех.

Следующая ставка, леди и джентльмены, — «Лунный свет»! Пожар и стихийные бедствия в расчет не принимаются. Итак, ваши предложения? Женщина за соседним столиком протягивает ему виски с содовой. Он поднимает стакан.

Как насчет нового ресторана? — говорит он, делая невинные глазки. Домино вскидывает указательный палец.

Или букмекерской конторы, кричит он и поворачивается к Лену спиной. Толпа взрывается хохотом.

Хватит чушь молоть. Ну, ребята, давайте! Ему же понадобится вывеска. Что это будет — массажный салон, секс-шоп? Или нечто солидное и респектабельное?

Мартино этого вынести не в силах. Зарядившись еще парой виски, он выходит и направляется к порту. Глушит голос, звучащий в его голове, громкой песней.

Я с тобою такой молодой, и в душе вновь бушует весна!

И снова Сальваторе вытирает тряпкой стойку, глядится в до блеска отполированную латунь. Улыбается собственному отражению.

Как увижу улыбку твою, в полный голос от счастья пою!

И несет, подтанцовывая, поднос с пустыми стаканами к стойке.

Мартино распахивает дверцу машины и бежит. Мимо погрузочных площадок с задранными в небеса гигантскими клювами кранов, мимо зернохранилища, перед которым все припорошено мукой и пахнет крысами. У сухого дока он останавливается. Мартино медленно подходит к краю, замирает, собираясь с силами, наконец заглядывает вниз. Там темно, только покачивается малярская люлька с банками краски. Никакой Сальваторе не тянет рук из вязкой грязи. Мертвая тишина.