выпить чаю тебе надо!
Была одна страшная минута, когда я думала, что они возьмутся за руки и, распевая, начнут водить хоровод вокруг нас. Вдалеке я видела Хелен Кларк, она прижималась к боку машины, плакала и что-то говорила. Я точно знала, что именно она говорит, хоть и не могла расслышать ее сквозь шум:
– Я хочу домой. Пожалуйста, я хочу домой!
– Меррикэт, сказала Конни, а теперь ложись поспать!
Они не решались к нам прикоснуться. Если я поворачивалась, они отступали на шаг-другой. Один раз между чьими-то плечами я увидела Харлера, старьевщика. Он слонялся вокруг нашего крыльца, подбирал выброшенные вещи и складывал в кучу возле крыльца. Я немного подалась вперед, крепко держа за руку Констанс, и они отпрянули, тогда мы внезапно побежали в сторону деревьев. Но жена Джима Донелла и миссис Миллер преградили нам путь. Смеясь, они протягивали к нам руки, и мы остановились. Я повернулась, потянула за собой Констанс, и мы снова побежали, но Стелла и мальчишки Харрис со смехом бросились нам наперерез, мальчишки Харрис закричали: десять футов под землей.
И мы остановились. Тогда я повернула к дому и снова побежала, таща за собой Констанс, но там уже ждали бакалейщик Элберт и его жадная жена, они тянули к нам руки, чтобы схватить, и едва не танцевали от радости. Мы остановились; я бросилась в сторону, но перед нами встал Джим Донелл, и мы остановились.
– Нет, сказала Меррикэт, ты туда подсыпешь яду, – очень вежливо произнес Джим Донелл, и они снова нас окружили, стараясь держаться на расстоянии. – Меррикэт, сказала Конни, а не хочешь ли поспать? – Смех перекрывал все, даже пение, даже крики и улюлюканье мальчишек Харрис.
– Меррикэт, сказала Конни, выпить чаю тебе надо!
Одной рукой Констанс держалась за меня, второй закрывала лицо шалью дяди Джулиана. Я увидела, что людское кольцо вокруг нас разомкнулось, и мы снова побежали к деревьям, но там уже были мальчишки Харрис в полном составе, от смеха они валились на траву, и мы вновь застыли. Я снова повернулась, чтобы бежать к дому, но вперед выскочила Стелла, и мы замерли. У Констанс заплетались ноги, и я боялась, что мы упадем и они растопчут нас в своем диком танце. Поэтому я стояла смирно, я не могла допустить, чтобы Констанс упала им под ноги.
– Хватит, – сказал Джим Кларк с крыльца. Он сказал это негромко, но услышали все. – Довольно.
Последовала минута почтительного молчания, а затем кто-то сказал:
– На погосте, десять футов под землей. – И все снова засмеялись.
– Слушайте меня, – говорил Джим Кларк, теперь громче. – Слушайте. Джулиан Блэквуд умер.
Наконец они притихли. И в следующую минуту из толпы, что нас окружала, раздался голос Чарльза Блэквуда:
– Это она его убила?
И толпа начала пятиться, отступать от нас, медленно, маленькими шажками, пока мы с Констанс не оказались в центре большого пустого круга, и Констанс стояла на виду у всех, прижимая к лицу шаль дяди Джулиана.
– Это она его убила? – снова спросил Чарльз Блэквуд.
– Нет, не она, – ответил доктор, стоя в дверях нашего дома. – Джулиан умер, как я того ожидал, он и так протянул на удивление долго.
– А теперь спокойно расходитесь, – сказал Джим Кларк. Он брал их за плечи, подталкивал в спины, разворачивал к машинам и подъездной дорожке. – Уезжайте, живо, – продолжал он. – В этом доме покойник.
Было так тихо, несмотря на то что десятки ног шагали по траве и уезжали машины, что я услышала, как Хелен Кларк сказала:
– Бедный Джулиан.
Я сделала осторожный шаг в темноту, потянув за собой Констанс, чтобы следовала за мной.
– Сердце, – сообщил с крыльца доктор, и я сделала второй шаг. Никто не обратил на нас никакого внимания. Тихо хлопали дверцы машин, урчали моторы. Я оглянулась всего один раз. Доктор стоял на крыльце в окружении небольшой группы людей. Огни фар на подъездной дорожке развернулись в обратную сторону. Я почувствовала, как накрыла нас тень деревьев, и теперь действовала без промедления. Последний шаг – мы оказались в лесу. Увлекая за собой Констанс, я торопливо петляла среди деревьев, погружаясь в темноту. Вдруг я почувствовала, что под ногами у меня не трава лужайки, а мшистая почва лесной тропинки, и поняла, что деревья сомкнулись вокруг нас. Я остановилась и обняла Констанс.
– Все кончено, – говорила я ей, крепко держа в объятиях. – Все хорошо, – сказала я. – Теперь все хорошо.
Я умела находить путь хоть при свете дня, хоть в темноте. Еще я подумала – как хорошо, что я навела порядок в своем убежище и набросала свежей листвы, так что Констанс там понравится. Я укрою ее листьями, как дети в сказке, там ей будет тепло и безопасно. Может быть, я буду петь ей песни или рассказывать истории; буду приносить разноцветные фрукты и ягоды и воду в чашке из листьев. И однажды мы полетим на Луну. Я нашла лаз в свое убежище, провела Констанс внутрь, в угол, где были свежие листья и одеяло. Я мягко подталкивала ее, пока она не села. Забрала у нее шаль дяди Джулиана и укрыла ее. В углу раздалось тихое мурлыканье – Иона сидел здесь и дожидался меня.
Я замаскировала лаз ветками. Нас не увидят, даже если придут сюда с фонарями. Было не слишком темно, и я различала сгущение тени – там была Констанс. Когда я подняла голову, я увидела, как высоко в небе, между ветвями и листьями, сверкают две или три звезды.
Я вспомнила, что одна из фигурок дрезденского фарфора разбита, и вслух сказала, обращаясь к Констанс:
– Я положу яд им в еду и буду смотреть, как они умирают.
Констанс беспокойно шевельнулась – зашуршали листья.
– Так же, как ты сделала тогда? – спросила она.
Мы с ней никогда не говорили об этом. Ни разу за все шесть лет.
– Да, – ответила я после минутного молчания. – Так же, как сделала тогда.
9
Ночью приехала санитарная машина и забрала дядю Джулиана, но мне не давала покоя мысль, что они забыли его шаль, которой укрывалась спящая Констанс. Я видела, как огни санитарной машины сворачивают на нашу подъездную дорогу и сверху на машине горит маленькая красная лампочка. Я слышала далекие звуки, сопровождающие отъезд дяди Джулиана; это были голоса, которые переговаривались тихо и почтительно – ведь они находились в присутствии покойника, – и тихий стук открывающихся и закрывающихся дверей. Они звали нас, два или три раза. Может быть, хотели спросить нашего разрешения увезти дядю Джулиана, но звали вполголоса, и никто не пошел искать нас в лесу. Я сидела на берегу ручья и жалела, что не смогла быть добрее к дяде Джулиану. Дядя Джулиан полагал, что я давно умерла, а теперь и сам умер. Склоните же головы перед нашей возлюбленной Мэри-Кэтрин,