не имел в виду то, что сказал. Я был взбешен, выкрикивая это. Я не знал, что она русская. Ее темные волосы и черты лица говорили мне о том, что она больше похожа на грузинку. И это заставляло меня еще больше ее хотеть.
Она была, как я.
Господин все еще посылал ее ко мне каждую ночь. Я кончал в нее, когда наркотики заставляли ее нуждаться во мне. Но мы никогда больше не говорили. Она спала в углу камеры, а я оставался на своем матрасе. Она знала, что я не хотел большего от нее. Она никогда не просила о большем. Я давал ровно столько, сколько готов был давать.
План Господина — поиметь мой разум — не сработал. Я просто не мог этого допустить. Сегодня я брошу ему вызов, а в наказание он заберет у меня 152-ую. При этой мысли я опустил глаза вниз на свои руки, сжимающие Кинжалы. Они тряслись.
Мой разум затуманился, рисуя картинки стонущей 152-ой, когда я брал ее, как свою. Ее прикосновение было чувственным, пока она скользила руками по моей спине. Выражение ее глаз, когда она была уже не под контролем наркоты, было таким желанным. Так было, когда проявлялось ее истинное «я». Взгляд, в котором читалась благодарность. Взгляд, который сжигал меня на месте.
Krasivaya (красивая).
Шаги по каменному полу снаружи клетки заставили меня подойти к решетке. Мимо меня проходил 667-ой. С него капал пот. Было несколько порезов от предмета, похожего на цепь с лезвиями. Он дернул подбородком, проходя мимо.
Его мону привели всего через несколько минут. Она быстро вошла в его камеру. Когда она проходила мимо, то я впервые внимательно на нее посмотрел. Она была привлекательной, но совсем не такой, как 152-ая, но все же достаточно симпатичной. Но именно выражение беспокойства на ее лице, когда она вбежала в камеру, заставило мой желудок перевернуться. Она заботилась о нем достаточно, чтобы броситься к нему на помощь после того, как он был ранен. Я нахмурился. Не мог вспомнить ни одного случая в своей жизни, когда кто-то утешал бы меня. С другой стороны, я был ранен только в детстве, выясняя, как сбежать из клетки. Выясняя, каким оружием пользоваться, и самое сложное — учиться убивать. С тех пор я всегда был один.
Увидев, как мона 667-ого подбежала к нему, я понял, что ее привязанность была очевидной и непримиримой. На мгновение это заставило меня пожалеть о решении, которое я уже принял.
Открылась другая решетка камеры. 140-ой прошел мимо. Выражение его лица было выражением мужчины, который был в нескольких минутах от того, чтобы отправить душу в ад. В мгновение ока мое сожаление о том, что я потеряю 152-ую сегодня вечером, исчезло. Потому что здесь был мужчина, который стал тенью прежнего «я». Он позволил себе хотеть и нуждаться в моне. Это стало его погибелью.
Толпа снаружи взревела. В тот момент, когда я собирался отойти от решетки, кто-то вышел из тени. Охранник остановился передо мной и дернул подбородком в мою сторону.
— Господин прислал сообщение. Он сказал, что твой оппонент принадлежит одному из крупнейших инвесторов. За эти годы он купил несколько долей многих ГУЛАГов Господина и планирует принять участие в турнире, выставив своих чемпионов. Господин требует, чтобы ты убивал медленно. — Охранник подошел ближе, направляя на меня пистолет. — Он сказал, что если не подчинишься, будут последствия.
Моя верхняя губа выгнулась в изумлении. Забрать у меня 152-ую — это было лучшим наказанием, которое я мог заслужить.
Охранник отошел назад, качая головой.
Мои ноги двигались из стороны в сторону, разогревая ступни. В своей голове я представлял убийство. Уворачивался вправо, затем влево, наносил удар с левой, а затем вонзал свой Кинжал в плоть. Лезвие пронзало его сердце, и он падал на пол. Я открыл глаза. В тот момент, когда я это сделал, прошел 140-ой, забрызганный кровью и с широко раскрытыми, вытаращенными от жажды крови глазами.
Он прошел мимо тяжело дыша, но излучая кайф от совершенного убийства. Мои вены наполнил адреналин; я следующий. Когда охранник следовал по коридору, я разминал шею. Открыв дверь камеры, я побежал по туннелю к Яме. С каждым шагом я представлял, как кровь моего противника брызжет мне прямо на грудь, и трепет, который я почувствую, ослушавшись Господина.
Толпа взревела, когда я выбежал вперед, держа Кинжалы наготове. Затем кое-что привлекло мое внимание. Отразив удар своего противника, острая кирка которого едва не задела мою голову, я присмотрелся к толпе. В самом конце за креслом Господина я увидел охранника… и он держал 152-ую.
Потребовалось мгновение, чтобы осознать, что я увидел. Его слова обрели смысл. Охранник приставил нож к горлу 152-ой. Свет, который и привлек мое внимание, был отражением огней Ямы на лезвии ножа.
Незамедлительно во мне вспыхнула ярость. Я перевел взгляд на Господина, одновременно уклоняясь от удара противника. Когда я встретился с ним взглядом, то увидел, как он улыбнулся, и в его темных глазах сияла победа. Его руки, вцепившиеся в подлокотники кресла, были единственным признаком того, что он сомневался в том, что я позволю ей умереть.
Предчувствуя приближение противника, я присел на корточки. Ветерок от его кирки всколыхнул мои волосы. Развернувшись, я вогнал тупой конец рукояти ему в почку, и огромный темнокожий мужчина согнулся от моего удара. Я попятился назад, скрывая свои эмоции. Сузил глаза, глядя на своего противника, заставляя себя отключить опасения по поводу моны.
«Игнорируй ее. Она ничего не значит. Позволь ей умереть», — сказал я сам себе, поворачивая Кинжалы в руках, готовясь нанести удар.
Мой оппонент повернулся, его коротко подстриженные черные волосы и высокий рост, совпадающий с моим, появились в поле моего зрения. Его зубы были оскалены, когда он повернулся ко мне, сжимая кирку и готовясь нанести удар. Прокручивая в голове свой план, я нырнул влево, в то время как он бросился в атаку, затем быстро повернул направо. Но когда я приблизился к нему, и острие его оружия поднялось высоко, я не использовал ожидаемый прием в своих интересах. Вместо этого я позволил острому лезвию порезать мое предплечье.
Толпа взревела, когда 419-ый, мой противник, пролил первую кровь. Не в силах себя остановить, я взглянул на 152-ую, которая все еще была в руках охранника. Даже с такого расстояния я видел, как в ее глазах стоял неподдельный ужас.
«Просто позволь мне умереть», — в своей голове я услышал мягкий