Читать интересную книгу Сказания древа КОРЪ - Сергей Сокуров

– Граф? – отозвался на прикосновение второй секретарь архиепископа и умерил шаг, давая возможность карлику пристроиться рядом.

– Сударь, Дмитрий Петрович… Приятно встретить сына земляка из столь неевропейского угла Европы, удивительно молодого на ответственном посту советника… Хм! Окажите мне любезность отужинать со мной и моей супругой по-домашнему, без церемоний. Я слышал, владыка сегодня вечером будет занят церковной службой. Понимаю, понимаю, мне необходимо заручиться согласием его преосвященства. Уверен, он возражать не станет. Так условились? Я пришлю за вами карету.

Дмитрий ответил поклоном. Министр внешнеполитического ведомства пожелал принять эту фигуру пантомимы за согласие. Как раз в эту минуту они поравнялись с привлекшей общее внимание молодой парой на перекрёстке парковых аллей.

Нессельроде недобро скривил лицо вокруг неподвижного, выдающегося, словно бугшприт, носа:

– Глядите, наши знаменитости – мадам Пушкина с супругом, сочинителем.

Глава III. Несостоявшийся информатор

Шестёрка рысаков вынесла графскую, с гербом и вензелями, карету Певческим мостом через Мойку к зданию, ничем не примечательному. Ливрейный швейцар распахнул обе половинки дверей. Хозяин, сгибая в разлёт острые коленки, сама радость, уже спускался по широкой лестнице. Издали оповестил:

– Марья Дмитриевна заждалась.

Министр провёл Дмитрия Петровича в малую гостиную. Под люстрой был накрыт круглый стол на три персоны. Хотя за окном разливался томный свет белой ночи, горели свечи, пахло горячим воском. Сразу вошла крупная женщина. Кружевные перчатки не скрывали мужичьих рук. Глаза её сияли, но легко было догадаться, что это свет не души, а огней рампы. Графиня Нессельроде, урождённая Гурьева, трубным голосом выразила радость видеть «соотечественника с героической черногорской кровью в жилах». Пока она говорила, мужчины стояли, причём граф как перед искренне любимым начальством. Он, знала Европа, действительно любил свою жену, в отличие от большинства мелких мужчин, испытывающих тоскливую ненависть к навязанным им в жёны дебелым великаншам. Гордился её фундаментальностью, как миниатюрный, хрупкий магараджа гордится своим слоном. Графиня была alter ego министра. Она командовала чиновниками, будто челядью, назначала и увольняла, представляла к чинам, решала, какие бумаги мужу подписывать, какие вернуть на доработку. Терявшие её расположение подвергались злопамятной мстительности, как Пушкин, неосмотрительно адресовавший некоторые из своих эпиграмм нечистому на руку Гурьеву и его интриганке-дочери.

Поздний обед в серебряных судках лакеи поставили на внесённый столик и удалились. Трапезу сопровождала томительная для черногорца светская болтовня, в которой он больше молчал. Когда перешли к кофе и ликёрам, граф, просительно посмотрев в сторону графини, произнёс:

– Не пора ли поговорить о деле?

Дмитрий предположил, что госпожа Нессельроде после этих слов оставит мужчин наедине под каким-нибудь предлогом. Видимо, это мысль отразилась на его лице, а высокопоставленный дипломат был опытным физиономистом.

– У меня нет секретов от графини.

Секретарь владыки почувствовал неловкость. Карл Васильевич, подождав, пока кофе в его чашке остынет, осушил её одним глотком, как рюмку водки, и уставился в лицо гостя.

– Буду с вами, ваше превосходительство… Вы ведь в чине тайного советника, так? – (Дмитрий ни жестом, ни словом не подтвердил предположение; он никогда не задумывался о своём «чине»). Министр продолжил. – … Буду предельно откровенен. Мой государь нуждается в доверенном лице, владеющем русским и сербским языками, знающий досконально обычаи страны у Адриатического моря и, одновременно, не чуждый России. Как говорится, носящий её в сердце. К тому же, степень доверенности предполагает преданность, как правителю Черногории, так и царствующей особе… Я понятно выражаюсь? – (молодой человек одними губами ответил «да»). – Отлично! Так вот, сударь, вы – кандидат. Возможно, именно сегодня государь сделает вашему … м-м-м, государю предложение, имея в виду вас. Вам предстоит стать тайным посланником со стороны Петербурга в столице Черногории и со стороны Цетинье – в России, эдаким кочующим послом без верительных грамот и официального статуса. Притом, в тайну может быть посвящён самый узкий круг облечённых высшим доверием лиц, – (с этими словами карла, побурев носом, нежно посмотрел на госпожу министершу). Та перехватила эстафету:

– Я, Дмитрий Петрович, сразу, как увидела вас, поняла: вот тот человек, которого мы ищем. Молодость – не порок. Наберётесь опыта, а мы поможем. Пейте свой кофе, господин советник.

Этой последней фразой она вернула слово вице-канцлеру. Благодарный супруг, покорно изготовившийся к длинному монологу министерши, медлить не стал:

– Наши страны, придёт время, официально обменяются послами. Они приступят к выполнению своих обязанностей на виду всей Европы. А пока это время наступит, мы будем просить вашего государя позволить Вам исполнять двойную обязанность, за двойной оклад, разумеется. Тайно, по известным соображениям. Вам придётся, как частному лицу (занятие придумаем), вояжировать между родиной и отечеством отцов … Вы на такое предложение согласитесь? Задаю этот вопрос только от имени его величества. Мнение его преосвященства мне ещё не известно. Хм!

– Я подумаю, ваше высокопревосходительство.

«Как жаль, что он не немец!» – мелькнула мысль в немецкой голове сына еврейки. Вслух он подчеркнул:

– Это на благо обеих стран. Заинтересованность правителя Черногории, полагаю, не меньшая.

– Я подумаю, – повторил Каракорич-Рус.

– Понимаю вас. И ещё одна немаловажная деталь. Одна деликатная проблема. Её необходимо обсудить сейчас же, не медля, – лицо вице-канцлера напряглось, как у человека, идущего ва-банк. – Надеюсь, я могу рассчитывать на ваше благородство. Здесь не должно иметь место разглашение, – вице-канцлер сделал паузу, не сводя печальных, обманчивых семитских глаз с гостя. – Видите ли, ваш повелитель… Он в высшей степени благороден, как лучший представитель вашего не испорченного цивилизацией племени. Хорошая подготовка позволяет ему и в двадцать лет принимать зрелые решения, добиваться блестящих результатов, но… – носач удручённо развёл руками, – в вашей маленькой стране ещё нет достаточно опытных советников, наторевших в международных делах. Легко ошибиться в их оценке. Ошибка может обернуться катастрофой. Пройдёт немало времени, прежде чем в Цетинье появятся дипломаты высокого класса. Я уверен, что вы, Дмитрий Петрович, войдёте в их число, благодаря вашим задаткам и той школе, которую вам предлагает Петербург. Но пока суд да дело, придётся рассчитывать только на нас, единственных настоящих друзей Черногории. Только мы далеко, а Вена нависла над вашей головой. И Стамбул в подбрюшье. Пока доверенные лица скачут туда-сюда, мир может рухнуть. Поэтому, – голос министра стал вкрадчивым, – ради будущего Черногории… Ради России, которая вам, надеюсь, так же дорога… Словом, необходимо загодя предупреждать государя императора о планах вашего повелителя. Не прямо, упаси Бог, а через моё ведомство. Конкретно, через меня. При этом совершенно не обязательно посвящать епископа в предпринимаемые его друзьями усилия. Спокойствие высшего лица страны, его душевное здоровье превыше всего.

Нессельроде умолк. Госпожа министерша, кивавшая в такт каждой фразы мужа, гипнотизируя гостя, изготовилась было открыть рот. Каракорич-Рус её предупредил, обращаясь только к карле:

– Если я вас правильно понял, милостивый государь, вы предлагаете мне состоять при его преосвященстве вашим шпионом?

После такого вопроса естественно было ожидать длинное, сбивчивое оправдание с лейтмотивом «вы не правильно меня поняли, господин секретарь», похлопывание по руке, суетню хозяйки дома, предлагающей ещё кофе. Короче говоря, какое-нибудь действо, выводящее из неловкого положения. Однако Нессельроде проявил мужество, не пожелав пятиться с поклонами, с заискивающей улыбкой. Будь тогда в той гостиной свидетели, знакомые с особенностями характера первого дипломата империи, то часть из них уверяла бы, что министр перенёс приступ упрямства. Другие сослались бы на какое-то указание со стороны или на иные причины, побуждающие Карла Васильевича не менять тона в беседе с гостем из Цетинье.

На недвусмысленный вопрос черногорца Нессельроде ответил не сразу.

За те считанные минуты, пока длилось за столом молчание, он всем своим существом ощутил, чем грозит ему со стороны IV Отделения эта его самодеятельность. Ведь у Николая I и мысли не было использовать секретаря Петра Негоша в качестве тайного осведомителя о намерениях его господина. Это идея была сугубо министерская. Не меньшие неприятности грозили министру с другой стороны. Вена давно ждала от сердечного друга внедрения «своего человека» в Цетинье. Появился подходящий кандидат. И вот снова срывается! Меттерних по заслугам оценивал своего высокопоставленного информатора и (правильно полагали догадливые) друга. Но нежной дружбе австрийский канцлер предпочитал более надёжный способ привязанности.