Читать интересную книгу Заговор генералов - Владимир Понизовский

— Зачем такой эскорт?

— Они располагают копией вашей телеграммы, только что отправленной царю, и опасаются, что вы решили сговориться с Николаем… В распоряжении Исполкома — все приказы о переброске войск с фронта на Питер, сделанные генералом Ивановым. Очевидно, и здесь, на телеграфе Таврического, и на телеграфе по железным дорогам, у Совдепа имеются свои люди…

Родзянко пригнул голову, гневно поглядел исподлобья:

— Вы что — пешка у них?

— Попытаюсь уговорить…

Нет, под наблюдением «товарищей» вести переговоры с государем он не будет… Придется поручить эту миссию другим. Кому?..

Он пригласил и спой кабинет Гучкова и Шульгина.

Спустя час оба тайно покинули Таврический.

В комнату председателя влетел Александр Федорович:

— Я их уговорил! — Он театрально вскинул руки. — Это было так трудно!.. Можете ехать: поезд на парах.

— Благодарю. Не требуется. Я передумал, — отрезал Родзянко. Набросал на листке несколько слов. — Не потрудитесь ли занести на телеграф? По дороге можете ознакомить и своих в Совдепе.

Протянул листок. Керенский прочел:

«Псков. Его Императорскому Величеству. Чрезвычайные обстоятельства не позволяют мне выехать, о чем доношу Вашему Величеству».

Родзянку все больше беспокоило: а как там, во второй столице? Свое положение в Петрограде надо было подкрепить Москвой. Поэтому следующим в ряду дел было предписание командующему Московским военным округом Мрозовскому: «Правительственная власть временно принята Комитетом членов Государственной Думы под моим председательством. Предлагаю Вашему Превосходительству подчиниться Комитету. За допущение кровопролития будете отвечать головой».

На предписание тотчас откликнулся не командующий, а московский городской голова Челноков: «В наших руках Кремль, Арсенал, телефон, телеграф, дом градоначальника. Воинские части не повинуются Мрозовскому. Место коменданта по нашему назначению занял Грузинов. Мрозовский формально отказывается признать новое правительство без приказа Его Императорского Величества. Необходимо спешить с Высочайшим Указом о признании правительства. Москва с энтузиазмом приветствует Государственную думу. Все обошлось без кровопролития, но надо спешить с формальным окончанием дел».

Превосходно! Городской голова Челноков — кадет, подопечный Милюкова. С ним можно будет быстро договориться. Следует направить надежного человека, опыт последних часов показывает, что нельзя медлить ни минуты. А то и там, чего доброго, чернь додумается до своего Совдепа.

Михаил Владимирович вызвал думца Новикова:

— Без промедления поезжайте, уважаемый, в белокаменную. Проинформируйте местных деятелей о здешних событиях, установите связь с городской думой. Именно она должна стать регулирующим центром. Надлежит принять все меры, чтобы Москва не последовала примеру Петрограда. Если революционная анархия распространится на Москву, а потом и на всю Россию, нас ожидают неисчислимые гибельные последствия. И напротив, предотвратив выступления фабричных и солдат в Москве, можно будет опереться на нее для борьбы со смутьянами в Питере. Даю вам широкие полномочия. Держите меня в курсе дел по телефону.

3

Было примерно три часа дня, когда за воротами, за стенами «Бутырок» налился гул толпы, прорезаемый сигналами автомобилей.

Арестанты, работавшие в коридоре, бросили свои машины и припали к окнам. Феликс увидел: двор заполняют фигуры в шинелях, в черных пальто и куртках. А над шинелями и куртками — красное. Флаги!

Тюрьма огласилась радостными криками. Из окон брызнули под ударами стекла. Внизу грохочут двери, шаги.

— Товарищи! Вы свободны!

Но тут, в коридоре, — тюремные надзиратели. Лица белы. Пытаются вдавить свои дюжие фигуры в проемы стен.

— Отдавай ключи!.. Отдавай револьвер!..

И уже все несутся по коридору, крича что-то нечленораздельное. Отворяются одна за другой камеры. На волю! На волю!.. Кто бежит. А кто едва тащится, придерживаясь руками за шероховатую стену. Один ползет, падая на грудь и снова приподнимая тело на бессильных руках. На волю!..

В тюремной кузне выстраивается длинная очередь:

— Расковывай! Скорей!

Кузнец взмок. Непривычная работа. На потном, грязном лице хмельная улыбка. Те, кто не может дождаться, бьют по кандалам чем попало, сбивая цепи, раня ноги.

Феликс пробегает мимо кузни в цейхгауз. Найти свои вещи и переодеться.

Но уже пошла «гулять» уголовная братия: взяли цейхгауз штурмом, набились, рвут друг у друга чье попало, напяливают на себя по десять одежд, тащат узлы… Тьфу, пропади пропадом!

Он направляется к воротам. Посреди центрального двора — того, где еще вчера: «В затылок друг другу! Руки за спину!..» — полыхает костер. Из административного здания тащат охапками папки дел. В костер! В огонь проклятые «статейные списки»!.. Но среди тех, кто бежит с тюремными бумагами к костру, Дзержинский узнает и одного из офицеров администрации. Ишь старается!.. Или… Или концы в воду? Пытаются замести следы: кто был слухачом в общих камерах, какие сведения получены от секретных сотрудников… Надо бы остановить. Да разве затушишь огонь ненависти?.. Там, среди этих тысяч папок, и объемистое его дело. А в нем и письма Зоси, и фотографии Ясика. Но все равно этот костер — торжествующее зарево. Заря свободы! И не письма и фотографии — скоро он увидит своих родных!..

У распахнутых ворот — море людей. Их, каторжников, узнают по одежде по бубновым тузам, нашитым на серые робы.

— Сюда, товарищи!

К ним тянутся руки. Охватывают. Поднимают. Несут. Несколько минут — и Феликс уже в кузове грузового автомобиля, заполненного вооруженными людьми. Не солдаты — рабочие.

— Скажите же, прошу, что произошло?

— Николашку спихнули! Революция!

Машина катит, пробиваясь сквозь толпы. Улицы полны народа. Всюду красное. Всюду — митинги. Кто говорит с балкона, кто — с тумбы объявлений или забравшись на ограду. Автомобиль сворачивает. Феликс ловит табличку: «Лесная». Поворот. «Тверская». Главная улица Москвы. Она тоже запружена людьми. Застряли трамваи. И машина едва движется вниз по Тверской. Они стиснуты в кузове. Рядом с Феликсом изможденный мужчина тоже с «бубновым тузом».

— Политический?

— Да. А вы какой партии?

— Большевик.

— Вот так!.. — протягивает руку. — Социал-демократия Польши. Феликс Дзержинский.

— Ян Рудзутак.

Какая-то площадь. Посреди нее — скульптура всадника со шпагой. Генерал. К шпаге привязан огромный красный бант. На постаменте, держась за бронзовую шпору, выступает оратор.

— Это — Скобелевская площадь, а вон — дом губернатора. Будете выступать?

— Не останавливай! Едем к Совету! Освобожденных товарищей ждут там!..

Автомобиль спускается к самому истоку Тверской, пересекает широкую, застроенную торговыми рядами Воскресенскую площадь. За нею возвышается Кремль. В просвете между Кремлем и темно-красным, с зеленой крышей зданием проглядывается Красная площадь и купола Василия Блаженного. Феликс узнает.

Машина останавливается у здания. Вход в него похож на боярское крыльцо.

— Приехали, товарищи! Это Московская дума. Сейчас здесь заседает Совет рабочих депутатов. Рабочие хотят, чтобы вы выступили!..

Дзержинского, Рудзутака, других снимают на руках, как детей, с кузова. И вот они идут. Толпа расступается. Лица повернуты к ним. В глазах, обращенных на их полосатые одежды, на их лица, — сострадание и радость.

Широкая лестница. Феликс с трудом, собирая силы, поднимается по ней. Бешено колотится сердце. Он пытается собраться с мыслями. Что он скажет освободившим его людям — им, свершившим революцию?..

Люди словно бы почувствовали их состояние. Снова протягивают руки. Поднимают. Несут.

Вносят в Большой думский зал. Сколько народу! Какие прекрасные, одухотворенные лица!..

Он знает, о чем будет сейчас говорить!..

4

От Могилева до Царского Села по прямой немногим более семисот верст. Генерал-адъютант Иванов рассчитал — с учетом всех возможных по зимнему времени задержек в пути, — что он прибудет на станцию назначения не позднее чем на рассвете первого марта.

Но едва его головной эшелон с георгиевцами одолел первый отрезок пути, до Витебска, как на железной дороге начался полный беспорядок: то не оказывалось воды для заправки паровозного котла, то угля; кто-то неправильно переключил стрелки, и поезд загнали в тупик, а на главный путь выполз товарняк… Пока разбирались, маневрировали, время шло… Утром первого марта Николай Иудович со своим карательным отрядом был еще в двух сотнях верст от Царского, на станции Дно.

Старый генерал выходил из себя: сам государь следит за ходом экспедиции! Под суд! Покарать!..