рукой. Федор молодежно перепрыгнул через гофру, приблизился.
— Чего такие кислые, боляре?! — жизнерадостно осведомился Федор. — Опять вчера по синьке вдарили?
— Мне подарили стального клопа, — ответил Хазин. — Я думаю, это вызов.
Федор удивленно обмахнулся папкой.
— И мормышку, — добавил Хазин. — Ее нельзя сбрасывать со счетов.
— Мормышка… — Федор почесал лоб папкой. — Мормышки — это хорошо. Кстати, Вить, может, нам все-таки отдохнуть? Сгоняем на зеленую, шашлыки-машлыки…
— Может, — согласился я.
— Ладно, посмотрим, — сказал он. — Сегодня у меня запара, может, завтра-послезавтра…
Омоновцы закончили построение в фалангу и теперь перестраивались в каре.
— Чего ментов-то нагнали? — спросил Хазин. — На концерт?
— Врио губернатора приезжает, — ответил Федор. — Вроде бы… Можно подумать, вы не знаете! Это же резонансное мероприятие, праздник, туда-сюда…
— Праздник вроде на День города планировали, — заметил я. — Сегодня репетиция.
— На День города большой праздник, — пообещал Федор. — А сегодня праздник музыки…
Омоновцы перестроились и теперь дружно стучали дубинками в щиты.
— Вы пока лучше в другом месте гуляйте, — посоветовал Федор. — Потом приходите, сейчас подготовка… Охрана вот-вот пожалует, я координирую… Ладно, побежал пока…
Федор поспешил к омоновцам.
— Врио… — задумчиво произнес Хазин. — Ему-то зачем… Мэр, врио губернатора, Алексей Степанович — чего они тут собрались?
Хазин то ли действительно предусмотрительно не понимал, то ли делал, как обычно, вид.
— Нет, ясно, что они что-то мутят, — сказал Хазин. — Понятно, что Крыков в немутных делах валяться не станет…
Омоновцы ловко перестроились в треугольник, наподобие тевтонской «свиньи». Хазин фотографировал, продолжая рассуждать.
— Понятно, что врио нужна поддержка, Алексею Степановичу нужна земля, мэру нужны бабки… Праздник-то зачем?
— Праздник всегда зачем, — ответил я.
— Нет, понятно, что под праздник можно и Кинг-Конга списать, но для НЭКСТРАНа это мелковато…
— Для НЭКСТРАНа мелковато, для мэра Механошина в самый раз. Народ любит праздники и Пашу Воркутэна.
— Я сам люблю Пашу, — сказал Хазин. — А если уж сам врио прибудет…
Хазин сделал чик-чик левым глазом.
— Согласен, — согласился я.
— Слушай, а может, все-таки пожрать сначала? Можно купить орехов и леща, мне вчера зашло…
Но не получилось ни орехов, ни леща. Из района подтягивался праздничный народ, в магазинчиках вокруг площади собрались очереди. Хазин сказал, что от очередей отвык и до банкета можно и поголодать, лучше погулять.
Стали неспешно гулять. Голодный Хазин веселился, фотографировал и презирал вслух встречных оригиналов.
— Смотри, какой мудачок слева! «Абибас» блестит, кроссы накатафотил, наверное, из табуретки с боем вырвался. И бабец с ним ничегостый, корпус не по размеру, спина как у сплавщика… А вон тот видишь, с вывернутыми ступнями? Похож на гомункулюса…
Это было бездарнее обычного Хазина, видимо, голод, некоторое похмелье и серебряный клоп с утра возогнали хазинский сарказм в критическую степень, так что почти все встречные определялись им сучками, сплавщиками и мутантами. Я не спорил, у меня тоже слегка потрескивала голова.
— Глянь, Вить! Вон на том! Опять такие же катафоты!
Однажды я уезжал отсюда в октябре, целый месяц в здешней школе учился, половину первой четверти. Так Кристина и Федька решили меня провожать, Кристина надела джинсовую куртку и туфли, а Федька — новый спортивный костюм и кроссовки. Как раз такие, со светоотражателями. Мы ждали поезда, мама отправилась в железнодорожный за газировкой, а мы стояли на перроне. А тут как раз бабка Федькина выбралась огурцами солеными торговать. Увидела Федьку — и понесла, зачем парадное надел, зря мать, что ли, туфли ему купила, в ночную корячилась, а он тут таскается со всякими расподряд. Федька оправдывался, а потом снял кроссовки и остался в носках. А кроссовки он в руках держал, и они так же этими катафотами сверкали.
— Смотри, батюшки! — с восторгом воскликнул Хазин.
Возле Дома быта припарковалась синяя машина, из нее сосредоточенно выбирались несколько целеустремленного вида священников.
— Успели на духовную сечу! — Хазин помахал батюшкам. — Хотят пресечь Пашу Воркутэна на ближних подступах!
Батюшки Хазину кивнули и направились в Дом быта.
Хазин вдруг раззадорился и продолжил приставать к прохожим.
— Вострубите в трубы златогласые! — Хазин широко улыбался встречным. — Воздвигнем столп света на пути хаоса тьмы! Хтонизм не пройдет!
Прохожие в большинстве своем соглашались.
— Оградим нашу нравственность от ихней безнравственности! Да пребудет с нами Хьюман Райтс Вотч!
Центр города постепенно заполнялся, народу съехалось много, в основном на грузовиках и «Газелях». Хазин раскочегарился:
— И сказал Чичагин — сомкните ряды! Ибо тьма здесь и нет этой тьме прогляда!
Закончилось все тем, что Хазин попытался выпросить у милиционера мегафон, а тот потребовал, во-первых, прекратить агитацию, во-вторых, переставиться — машина мешает. И мы вернулись к «шестерке», Хазин долго искал место для парковки и ругался на диких провинциалов, которые паркуются как им приспичится, вдоль и поперек, а нормальные люди страдай. В конце концов мы притерлись к ржавой «буханке» из электросетей. Из «буханки» выставился мужик в оранжевой робе, но ругаться не стал, курил и поглядывал на нас с прищуром.
— Мы из Брантовки, — сказал ему Хазин.
Мужик сочувственно вздохнул. Со стороны памятника послышалась музыка, концерт начинался. Я посмотрел на часы. Вроде рано… Хотя я, если честно, не помнил, во сколько вся эта репетиция.
Музыка зазвучала громче, мы стали пробираться к эстраде, осторожно раздвигая собравшихся. По мере приближения к помосткам народ становился плотнее, нам удалось продвинуться метров на сто, затем встали, слишком густо, когда успели понаехать… Люди сидели на трибунах, толпились вокруг, заполняли выходящие на площадь улочки и переулки. Над сценой колыхалась растяжка Pavel Vorkutin на фоне Уральских гор и заходящего солнца, на самой сцене разминались музыканты: клавишник и гитарист в длинных малиновых сюртуках. Зрители ждали, рядом с Хазиным волновалась крепкая женщина в зеленом платье, было жарко. Хазин неосторожно задел женщину объективом, она возмущенно обернулась.
— У нас поручение, — пояснил Хазин.
Женщина не успела как следует ответить — гитарист на сцене взял высоко, мониторы заскрипели, музыка началась. Клавишник постучал по микрофону и объявил:
— Дорогие зрители! Сегодня у вас в гостях известный исполнитель собственных песен Павел Воркутин! Встречаем! Павел Воркутин! Аплодисменты!
Зрители радостно захлопали.
— А батюшек больше не видно, — с сожалением произнес Хазин. — Может, подойдут еще…
— Непременно, — сказал я. — Батюшки в засадном полке, жрут удила.
Соседняя женщина прищурилась на «удила», женщина покачивалась, благоразумно создавая вокруг себя локтями личное пространство. Клавишник заиграл интенсивнее, раз — и на сцену из-за кулис выскочил быстрый невысокий мужчина в синем атласном пиджаке.
— Здравствуй, Чагинск, хорошая погода! — Воркутэн вскинул руки. — С вами Паша Воркутин!
Площадь ответила.
— Начнем с классики, — продолжил Воркутэн, слегка пританцовывая. — Песня, которую любят и ждут! «Судьба людская»!
— «Судьба»! — закричала женщина рядом. — «Судьба»!
Воркутэн запел. Я отметил, что,