Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т. 3. Гражданская лирика и поэмы - Семен Кирсанов

Какое глубокое, чистое небо! Ясная, нежная голубизна! Высоких-высоких домов белизна! Из булочных валит запахом хлеба. Читальни наполнены шелестом книг. Там, среди них, мой дневник. И так обещающи строфы про счастье! Но — надо прощаться… День только-только возник… Товарищи! Мир еще на рассвете. Сколько дела на свете! Сколько надо земли перерыть, сколько морей переплыть! Сколько забот новичкам в комсомоле: перелистать все тома, на ямах воронок поставить дома, разминировать полностью каждое поле! Сколько работы в жизни, на воле! Сеять, жать, столярить, слесарить, ледоколами взламывать лед, арбузы растить в полярной теплице, ракетами взвиться в сиренево-синий полет. Все разгадать в Менделеевской таблице. Уйма работы везде, кипучей и трудной: уран замесить на тяжелой воде, застроить домами степи и тундры. Равнины лесами одеть. Вытопить мерзлые грунты. Засыпать в амбары горы зерна. И выковать Родине щит неприступный — в миллионы тонн чугуна!.. На вас я надеюсь. Можете. Справитесь. Исполните все на «ять»! Подтянете к пристаням флот паутиною тросов. Эх! Как бы хотел комсомолец Матросов с вами в одной бригаде стоять!

Смиряется и тихнет бурный ветер,теплеет мирный человечий кров.Все к лучшему, я думаю, на свете,здесь, на планете, в лучшем из миров.

В пещерный век, в эпоху льдин и ливней,беспомощных, неоперенных, насмохнатый мамонт подымал на бивнеи хоботом неукрощенным тряс.

Жилища мы плели, перевиваятугие стебли высохших лиан,и гнезда наши, хижины на сваях,срывал неумолимый ураган.

Но человек не сдался. Вырос. Выжил.Отпрянул зверь, и устрашился гад.И мы из тьмы шатающихся хижинпришли под своды гордых колоннад.

И тигры, что в тропической засадевысматривали нас из-за ветвей,теперь из клетки в пестром зоосаде,мурлыча басом, веселят детей.

Столетия мы были крепостными,на рудники нужда ссылала нас.В жаре литейных, в паровозном дыме,в глубинах шахт мы сплачивались в класс.

Нас на кострах сжигали, гнали в ссылку,ковали в цепи, каторгой моря,но слабую подпольную коптилкураздули мы в пыланье Октября.

Нас рвал колючей проволокой Гиммлери землю с нашей смешивал золой —но человек не сдался, он не вымер,он встал над отвоеванной землей.

Он бьет киркой по толще каменистойгрядущим поколениям в пример,и, самый молодой из коммунистов,«К борьбе готов!» — клянется пионер.

И жизнь-борьба нам предстоит большаяза самый светлый замысел людской,и мы приходим, к жизни обращаяглаза, не помутненные тоской.

Какая б тяжесть ни легла на плечи,какая б пуля в ребра ни впилась —вся наша мысль о счастье человечьем,о теплоте товарищеских глаз.

Когда вам было страшно и тревожнои вы прижались к холоду земли,я говорил вам строго: «Нужно! Должно!» —и вы вперед моей тропой ползли.

Мое в атаках вспомнится вам имя,и в грозный час, в последнюю пургувы кровь свою смешаете с моимикровинками на тающем снегу.

Так я живу. Так подымаюсь к вам я.Так возникаю из живой строфы.Так становлюсь под полковое знамя —простой советский мальчик из Уфы.

МАКАР МАЗАЙ

Поэма (1947–1950)

Пролог

Свеж и чист апрель.Бьют часы на Спасской.День прошел — и Кремльоблит яркой краской.

Над багрянцем тучвстал Иван Великий,и не сходит лучс флага, что на ВЦИКе.

Месяц занял постпод вечерним сводом.Москворецкий мостврос быками в воду.

Старый, бывший мост,узкий и горбатый.Кремль еще без звезд.Год — двадцать девятый.

Звон уже стихал…И в минуту этувдруг два пастухавышли к парапету.

Шапки мнут в руках,удивились сами,что вокруг — Москва!Кремль перед глазами!

Я узнал потом,что в столицу с югапоезд со скотомшел, и в нем два друга.

И один из них —парень из станицы —в памяти возник,ожил на странице…

В сумерках потухдень Москвы тогдашней,и слушает пастухзвон на Спасской башне.

Будто вдаль плыветна мосту далеком,и в жизнь его зоветсвет кремлевских окон.

А ему — земляк:— Что тебя тревожит?Во дворце Кремляеще ждут нас, может…

…И стоял Мазайна мосту далеком,и смотрел в глазаосвещенных окон.

Свет горел в Кремле.Шел апрельский Пленум.Час настал — Землемчаться к переменам.

Час настал — скорейпересесть Россиина стальных конейкрупной индустрии

и, меняя стройвсей народной жизни,стать стальной странойпри социализме.

…И стоял Мазайна мосту далеком,и смотрел в глазаосвещенных окон.

Пленум был за то,чтоб, войдя в артели,шел народ простойк величавой цели!

Чтоб в расплаве руд,у фабричных заревпревратился трудв радость всех Мазаев.

Чтоб и жизнь себесделать ярче, ширеи поддержать в борьбебратьев во всем мире!

…И стоял Мазайна мосту далеком,и смотрел в глазаосвещенных окон,

где дыханье бурьпроносилось в зале,где его судьбув эти дни решали.

…Он стоял — пастух.И, как стих пролога,началась вот тутв жизнь его дорога.

Четвертый подручный

Небо — синий купол.Море серебрится.Город Мариупольвесь под черепицей.Крыши, крыши, крыши…А вдали, повыше,трубы задымили,искры над печами,домны заломилируки над плечами.Варят сталь мартены,горячи их стены,и летит оттудасажа от мазута.

В цехе из-под крышекпламя так и пышет!Сталь лежит живая,взглядом обжигая.Людям на заводегорячо живется,а завод в народе«Ильичем» зовется.

На заводе этом,плавками прогретом,есть один подручный —с книгой неразлучный.И об этом парнешум по сталеварне:— Шибко очень ходит!Места не находит.— Как на него «находит»,все плохим находит!— Пристает: «Отстали!Мало варим стали!»Мол, трех не хватит этакполных пятилеток!Руки в шаровары,и — заводит первый:«Думал — сталевары,а вы, мол, староверы!»Тешится над нами,кличет «колдунами».Неудобно как-то —паренек без такта.

Но работать может,дела не отложит,быстротой поможет.Лишь кивни — подложитмарганца ли, хрома, —все ему знакомо!

Среди комсомольцевон знаток в железе,с синеньким стекольцемчуть не в пекло лезет.Печка — вроде солнца,пламенем как жахнет!Смуглый, он смеется,робости в глазах нет!С пламенем он в паре,в копоти, как ворон.Посмотреть — так пареньсам огнеупорен.На затылке кепка,слово скажет — крепко!Есть грешок: задирист,в споре — перетянет.Но где бы ни сходились,сердцем к себе тянет,тянет, как магнитом.И складно говорит он.

Вообще проворный:— Нормы? Что мне нормы?Мне бы всей стране бы!Мне во все бы небопечку бы построить,цех переустроить!С кем-нибудь повышемне поговорить бы,аж до самой крышистали наварить бы!Все в цеху поправить,молодых направить!..

А частично прав ведь!В кадрах-то нехватка,не уйдешь от факта.Кто такой, каков он?Слух — из батраков он.Честный парень, знаем.Звать его Мазаем.

Что о нем услышим —полностью опишем.

«Колдун»

Стар и седБулатин, сталевар.Свой секрет —как в землю зарывал.

— Друг, открой!..—А он в ответ — молчок.Вот какойстаринный старичок.

Думать брось,не подходи — гроза.В клюкве носи с водочкой глаза.

Как стариквел огневой процесс?В сотнях книгоб этом не прочесть!

Сед и стар,колдует в «мартыне».А вот сталь —первейшая в стране.

Будто ейон знает заговор,будто с нейимеет договор:

«Я — тебе,а ты за это — мне…А теперьпонежусь я в огне.Торопитьне надо, не терплю,потерпи,пока я прокиплю».

Так кипит,что надо потерпеть!Аппетит,видать, у ней — кипеть…

Сед и мал,заглянет в свой блокнот,сталь самаглазком ему мигнет:

«Мне пора,смотри не прозевай.В самый раз —готова! Разливай!»

Хо-ро-ша!Изгибисто, легков глубь ковшатечет, как молоко.

А потомв прокатный цех, гремя,вдаль хвостомпойдет вилять, змея.

Мал собойи говорок на «о»,рад седой —секретик у него:

— Тем секрет,что в нем запрет, хорош.Снял запрет,и от секрета грош.

Есть секрет —и сталь моя добра.Делал дед,и прадед, и прапра…

Прадед — мечдля князя отковал,вот и с плечслетела голова,

чтоб мечавторого, как его,не встречатьв бою ни у кого!

Дед ковалрессоры для цариц,сталь давализ сыродутных криц,

а отец,покой его душе,свой конецобрел вон в том ковше.

Было встарь…Имеется рассказ:прозвал царь«Булатиными» нас.

За клинокне пожалел наград!Мы, сынок,розмыслили булат…

Пусть на ложьрассказец-то похож —не тревожь,рассказчика не трожь!

Сед и стар,старик дружил с огнем.И Макарподручничал при нем.

Он решилспросить у старика…Накрошилв закрутку табака.

Встал Мазайи начал говорить.— Я, — сказал, —хотел бы сам варить!

Что я, зрявечерний курс прошел?Что я, зряуже во вкус вошел?

Дай, поставь,горит моя душа —выдать стальиз моего ковша.

Жить в огне,как сталевар, хочу!Это мне,Булатин, по плечу.

Но старикс усами был и сам.Не привыкк подобным голосам.

— По плечу? —Булатин говорит. —От причуддуша твоя горит.

Что до книг,то книгой не помочь,отпихниты их скорее прочь!

Вот когдатвой побелеет чуб,вот тогдаи будет «по плечу».

Дел на грош,зеленый, а бурлишь.Печь сожжешь,а может, закозлишь?

Так да сяк,недоглядишь — беда!В яму всяуйдет твоя бурда.

Ты, мой свет,обзаведись отцом.Пусть секретотдаст перед концом.

Зарубина лбу своем, Макар.Не гребичужою ложкой жар!

Как золойпосыпан, старый черт!Скрытный, злойбулатный старичок.

Колдуномстоит перед огнем,ходуномгуляет свет на нем.

И Макар,зубами засверкав,ложку в жарсует для старика!

В новом общежитии

Удалые жителив новом общежитии!Только что построенотрестом Юждонстрой оно.И дом, хоть не фасонистый,выстроен по совести.Тут живут товарищи,от печей поджаристы.Страстные, вихрастые,если спор — пристрастные.Но важно, что не праздныеи песни знают разные.

Всюду — комсомолиейвремя потороплено.Стенгазета «Молния»на степе прикноплена.Коек десять в комнате.Было так, вы помните?Кто уснул — не движется,а кто читает книжицуо сталеварении,как стихотворение.Кто газетой занялся,факт серьезный вычитав,а кто поет, как нанялся,песню о кирпичиках,за работой скучноюнад заплатой брючного…

Тишина оборвана.Чем-то недовольная,входит смена полная,как команда сборная.Сели. Робы скинули.Табуреты сдвинули.— Кормят разговорами…Если ждать, то скоро мыстанем черноморамис бородами длинными! —Строже брови сдвинули.— Раз бы нас поставилина вахту молодежную,да колдуны поставиликрепость загороженную…— Написать бы жалобу!— Верно, не мешало бы.Власть у нас советская.Слово скажем веское,что не подкачаем мы,честью отвечаем мы…

Кто-то: — Ненадежноедело молодежное…— А я, ребята, в ярости!Новички — до старости?Взять хотя Мазая бы —как он сдал экзамены!— И зря сдавал, дружки мои.Грузят и без химии!

Раскраснелись спорщики,доводы их верные.Это — закоперщикилегкой кавалерии:— Сталь дают не спелую,а выводов не делают.— Сводка говорит о чем?А что завод убыточен.План — процентов семьдесят.Что ж мы? Не рассердимся?Вредное явление?— Вредное явление.Пишем заявление?— Пишем заявление!

Только лист колышется…Заявленье пишется.А кому? А Зайцевув парторганизацию.Пишется увереннотем, кому доверено.Кончили, поправили,день и год проставили,подписи поставилии на лист поставиливазочку с фигурками…

Спят, прикрывшись курткамиили одеялами,узкими, линялыми…Спят. Их не добудишься.Спят. Их сны о будущем.Замерли у стен шаги.Спят, пока их сменщики,ярким жаром залиты,у печи, закапаннойшлаком. Они занятыперекидкой клапанов.

Там — лепешка шлепнулась,выстрелила звездами.Там — длиннющим шомполомзлят кипенье грозное.Там — страда тяжелаяна струе, у желоба,где стальное золотов чане ходит кольцами,где немало пролитопота комсомольцаминаряду со старымисталеварами…

Ничего, товарищи,ваше дело верное.В новичках до старостивам не ждать! Уверен я!Вот уже райкомовцыс тем письмом знакомятся,вслух оно читается,правильным считается,а кто с ним не считается,очень просчитается!

Мастер Боровлев

Цех любимый!В ночь — пучки лучей.Гул глубинныйпламенных печей.

В брызгах, в пенегибкая струя.Сталь — в кипенье.Нужная. Своя.

С мыслью этойчерез двор и ровв цех нагретыйвходит Боровлев.

Человек онкрупный, пожилой,с прошлым векомбился тяжело.

Век что омутстрашный был для нас.Он-то помнитфирму «Провиданс».

Помнит стачкумежду двух веков,помнит «тачку»для меньшевиков,

тяжесть гайки,что зажал он сам,и свист нагайкинад лицом, и шрам…

И шапки в воздух —в Октябре, крича:— Дать заводуимя Ильича.

Телом тяжкий,с легкою душой,вон — в фуражке,мастер над ковшом.

Из парткомавышел. Говорят,что знаком онс жалобой ребят…

Плохо варим.Двор еще пустой.От аварийчто ни день — простой.

А завод-тоне бельгийский — свой.Где ж забота,где любовь, где бой?

Кто ж подложитстрасти в огонек?Этот, может,смуглый паренек?

Присмотрись-ка,стоит предложить…А жить без риска —вроде как не жить.

И у пастис заревом по краймолвит мастер:— Слушай-ка, Мазай,

тут Волошинумудрился слечь.Не возьмешь лина недельку печь?

Двинешь дело —вырастет и срок.Где неделя —там и месяцок.

Ты, я слышал,план придумал свой?Случай вышел —действуй, перестрой.

В деле этом —нужно — помогу.Хоть советом,в общем, чем могу.

Жду успеха.Будь, Макар, здоров.И из цехавышел Боровлев.

Добр, участлив,сердце — напрямик.Старший мастер,старый большевик…

Крутолобый,в самой гуще дел —он особыйк нам подход имел.

Не обидит,но и не польстит.Брак увидит —другу не простит!

— Ну, Макарка, —голоса ребят, —с первой варкой,магарыч с тебя!

Улыбнулсяв белых два ряда.Подтянулся.Горд, как никогда!

Цех любимый!Жизнь все горячей.Гул глубинныйпламенных печей!

Всех вы краше,близкие мои,люди нашейтрудовой семьи!

Сказка о сабле

Как-то в парке вязовомПузырев рассказывал,

ножичек показывал —блеск на нем проскальзывал.

Волос режет лезвие,верткое и резвое!

— Вот вы, братцы, варите?А котелком не варите.

Про булаты слышали?А знать про них не лишнее.

Поглядев на стали те —просто ахать станете!

Диво! Но теперь онинавсегда потеряны.

Ходит в нашей конницесказка о буденновце:

Бил врага он саблеюв смысле веса слабою.

Но в работе — светится,в рубке — чертом вертится!

С ней герою (верьте — нет)лишь победа, смерти нет!

Сабелька музейная.Шла среди князей она.

Века два не портится.И так дошла до корпуса.

Конь был серый, в яблоках.Парень — будто писаный.

Вязью вниз по сабелькевот что было писано:

«Без дела не выхватывай,без славушки не вкладывай».

Только не загадывай,что за сплав булатовый.

А Мазай загадывал,что-то в печь закладывал.

Ложкой сталь выхватывал,в душу к ней заглядывал!

Дай!

За два года(срок не очень долог)у заводавырос наш поселок.

Тут мы жилижаждой дел и строек,как пружинывскакивали с коек,

и друг другапоздравляли братскис углем, с плугом,с цехом сталинградским;

с виноградом,что Мичурин срезал;с водопадоммощи Днепрогэса;

телеграммойпоздравляли, слали —с первым граммомсверхособой стали;

с ярким светом,с домнами Магнитки…И об этомбыли в клубе читки.

Что ни вечер,при шарах молочныхв клубе — встречимолодых рабочих.

Глянешь в угол,а в читальне клуба —парень с книгой,смуглый, белозубый.

Шел он с жаромтолковать с металлом,«Сталеваром»прозываться стал он.

С печью в дружбе,он в огне кумекал!Шел все глубжев тайный мир молекул.

Но в накаледней металлургиижгли Макарамысли и другие,

Близость бурии телеграммах ТАССа…Хрипнет фюрерв реве «Спорт-Паласа».

Дни и ночидымен звездный купол,парит, точит,плавит фирма Круппа…

Всё мы знали,жили не в тумане.Так — в Макарекрепло пониманье:

Не обгоним —нас сомнут, затопят,черных конницнас затопчет топот!

Втащат в петлик фирмам иностранным,сами еслис талью мы не станем.

«Сталью станем!»Эта мысль, пронзая,там, в читальне,вдруг вошла в Мазая.

Так мы жилис мыслью о металле,так дружили,и дружбе — так мечтали.

Так листализаголовки в «Правде»:«Больше стали,металлурги, плавьте!»

И усталостьсразу с плеч слетала!«Дай! — казалось,Родина шептала: —

Больше стали,да получше, дай намна деталитракторам, комбайнам!

Знай, без сталине пахать весною.Хлеб не встанетзолотой стеною!

Дай на трубыГрозному и Эмбе —нефть качнуть быв небывалом темпе!

Дай скореедля электростанций,пусть светлеестанет быт крестьянский!

Дай, как другу,и ночь борьбы бессоннойнож хирургув операционной!

На моторыдай для самолетов,на повторыдальних перелетов!

Дай поэтус рифмой в поединке —сталь для этойпишущей машинки!

Дай для прессов,жмущих сильной лапой!Дай для весаорудийных залпов!

Дай Россиитонны трудовыена листы ибашни броневые!

И на толщиТ 34 —дай побольшеради мира в мире!

Верим, сваришь,дашь родному краю…»«Дам, товарищ!» —думалось Мазаю.

В смене каждойвверх его взметаластрасть и жаждатворчества металла!

Зависть

Осень тридцать пятогосолнце в тучах спрятала.Лужи в Мариуполеот галош захлюпали.Ветер рвется издалик глинистым окраинам.Море — сине-сизое,будто сталь с окалиной.Дождик на строенияльется мелко сеянный,а вот настроениевовсе не осеннее.

В Сартане на улицахлистья лип балуются,долетают до небав переулке Доменном,мчатся мимо домика,где сидят хозяева —сам Макар и тоненькаяМарфушка Мазаева.

Чем, какою жаждоюсердце взбудоражено?Новостью какой онообеспокоено?Ничего не молвит он,только сердце молотомбьет, сверлом вгрызается,завистью терзается.

Завистью? Вот именно!Что не здесь, а около,на «Центральной-Ирмино»,началось, загрохало!Был бы там — увидел бы,как, куски откалывая,сто две тонны вырубилмолоток Стаханова!Сто две тонны! Здорово!

Гром! Рекорд Бусыгина.Так что жажды новогомного стало, видимо!

Будто спичка к хворосту,к сердцу эти новости.Мчится с новой скоростьюпоезд кривоносовский.

Гром! Страну обрадовалиобе Виноградовы…Дальше, в завтра, в будущеекличут эти новости!

Лишь у печек тут — ещегоды девяностые…

Что ж Макар придумал?

«Мой мартен в поду мал.Плоскодонный он».Так Макар подумал.А что придумал он?

А он придумал вот что:не касаясь стен,по расчетам, точно,углубить мартен.

«Мой мартен не ёмок.Сталь ему по грудь.Надо и в проёмахпридумать что-нибудь…»

И он придумал вот каккласть огнеупор:чтоб до подбородка,вот до этих пор…

«Мой мартен не бог весть!Плавит не спеша.В сутки — плавки по две.Мало — два ковша».

И ходит он угрюмый.Молча. Рот зашил.Что ж Макар придумал?Что же он решил?

«А если мы подгоним,а если мы решимсделать напряженнейтепловой режим?

А поднажмем, посмотрим.Если приналечь —вроде плавки по трив сутки выдаст печь.

А сейчас начну, мол,взвешивать металл».Сел Мазай. Подумал.Взял и подсчитал:

«Три плюс пять… да трижды.Ноль в уме… Потомплюс… И вышло, — ишь ты! —двести сорок тонн!

А если в месяц взвеситьплавки на весах,дашь семь тысяч двести,печь, моя краса!

А если на двенадцатьпомножить эти семь?А если встать да взятьсяне одному, а всем?

А если на Уралев добрый спор со мнойвстанут сталеварык плавке скоростной?

И эту прибыль тоженадо подсчитать».Ночь. Макар, все множити не может спать.

И он себе представил,будто эшелонон на путь поставил —весом в миллион!

Эшелон с металлом:на Донбассе — хвост,а паровоз — достал онподмосковный пост!

И вот Москва выходит,близкая, как мать:этот груз, выходит,будем принимать?

И целует смачно!— Сын ты мой родной!Прибыл с семизначнойцифрой в накладной!

«Сколько ж это выйдетрельсовых полос,сколько можно выдатьпоршней и колес;

мощных транспортеров,запасных частей,авиамотороввысших скоростей;

танков-великановновых образцов,и прокатных станов,и стальных резцов;

и еще мартеновзаревами вдаль,чтоб текла бессменносталь, и сталь, и сталь?..

И тогда пойду, мол,в Кремль и лично сам —все, что я придумал,под расписку сдам!»

Плавка

Лоб Макар нахмурил,зубы сжал со скрипом.Сталь, как море в бурю,ходит крупным кипом.До плеча залезлав жар ручища крана,в печку — горсть железакинула сверх плана.

Как железо тает,пламенем объято,смотрят и мечтаютсмуглые ребята.А о чем мечтанье?А о плавке новой,о таком металле —мир не знал какого!О Мазае-друге,о его победе,чтобы всех на югеобогнал соседей!

То один к Мазаю,то другой подходит.Мол, не замерзаем,плавка нам подходит.Печь играет светом,а к нему — с советом —то второй, то третий.Печка зноем пышет.А он советы этив свой блокнотик пишет.

В ярких брызгах солнцакружится, несетсямаскарад, веселье,свадьба, новоселье!Закружись, пыланье!Тут идет гуляньемножества мильоновмчащихся по пеклужаром оживленных,пляшущих молекул.

Вот они танцуют,вот ведут к венцу их.Жизнь в огне, в пожаре.Славно новоселам!Феррум пляшет в парес марганцем веселым.Чистый хром запутавв толпах лилипутов,сколько их налезло,карликов железа!

Нет конца веселью,серу гонят в шею,радостно частицамв бег за ней пуститься —ярким хороводом,вместе с углеродомбрызгами, грибками,просто пузырьками.

И на эти пары,и на изгнанье серысмотрят сталевары,будто Гулливеры!Перед ними окна —солнцеяркий глянец.В синие их стеклавиден каждый танец.Брызжет синей краскойпляска через край,и над этой сказкой —властелин Мазай!

Народный комиссар

Вижу я, как будтокарта на стене:реки, горы, бухты,те, что есть в стране.

Села и станицы,полевая тишь.Города, столицыс тысячами крыш.

В трех районах картырельс густая сеть.Уголки, квадраты —медь, железо, нефть.

А кружки в просторахкарты на стене —города, которыхнет еще в стране.

Чертежи — в конторах.Домен ждет руда.И шлет ЦК парторговв эти города.

Карта! Контур жизнизавтрашней — вчерне,и вот Орджоникидзеподошел к стене.

Тронул выключатель,верхний свет зажег.И поправил кстатиу Баку флажок.

Керчь с заботой тронулчеловек, о комговорят: «С мильономон людей знаком».

Смотрит, улыбаясьв сталь своих усов:Ейск, Коса Кривая,Таганрог, Азов…

Плавни, край озерный,сельдь вдоль берегов…И взгляд на кубик черныйперевел Серго.

Против ейских плавнейкубик этот вот —славный стародавнийсталевар-завод.

Важный, стариковский,по годам и честь…Но какой таковскийтам парнишка есть?

Озорной, упорный,комсомольский нрав.А говорят: «Не в норме».А говорят: «Не прав».

Требует, тревожит,синеглаз, вихраст.А про него: «Не сможет».А про него: «Не даст».

Он: «Утроить можно!»Непокорен. Смел.Но инженер: «А мощность?»Мастер: «А предел?»

Он: «С пределов слазьте!»И — как печь в огне,кубик в южной частикарты на стене.

И нельзя той картыот Серго закрыть: —Наши кадры — клады,только знай, где рыть!

Что у вас в газетесводки, то и знай?А слышали: на светеесть такой — Мазай?

Ин-те-рес-ный случай.Не слыхали? Жаль.А посмотрели б лучше,как он варит сталь.

Очень смелый малый.Двадцать пять годов.Поездом? Пожалуй…Но… самолет готов!

И винт запущен! Катит!Под кабиной — луг.И спешит по картетень крыла на юг.

Рев мотора… Скороюжные края.Нас два репортера,консультант и я.

Тучи к нам — буграми,как обвалы с гор.Ночью телеграммойподнял нас Серго,

Все узнал как будто,глядя на металл,на рассвете утромсам в цеху стоял.

Дни эпохи плавя,много раз Сергосам смотрел на пламяв синее стекло.

И в приливах сизых,чуть не жгущих бровь,глаз Орджоникидзевидел нашу новь.

Люди шли на вахту,молот падал вниз,диаграммы, факты,люди, цифры, жизнь —

все вставало рядомв мысль большевика,чтобы стать докладомПленуму ЦК.

…Небо — синий купол.На оконцах лед.Курс на Мариупольдержит самолет.

Родина

Два крыла с кабиною —над землей любимою…

Проплываешь, Родина,в музыке пропеллерной…День, тобою пройденный, —путь, и мной проделанный!Всюду, где ни хожено,шел твоей дорогою,ты была встревожена —я вставал с тревогою!Крепла ты — увереннейя шагал по улицам.Открывала двери мне,запретив сутулиться.Строчкой, каплей каждою,что из сердца точится —жил твоею жаждоюпоиска и творчества.Радовался выставке,ордену колхозницы,украинской вышивке,славе нашей конницы,любовался мощноюна Днепре турбиною…И ты ко мне — хорошуюпривела, любимую.Всюду, где б ни ездил я,имя твое названо.Жизнь, любовь, поэзия —все тебе обязано.А когда Мазая тыу печи заметила,той же мыслью занятый,сталевара встретил я.И в среде товарищейя — любовь к тебе мою —видел подрастающейбудущей поэмою!

У инженера

Резкий ветер.Шум азовской шири.Окна светятв городской квартире.

В фразах горечьискренних признаний:— Петр Егорыч…Не хватает знаний!

Связан, скован.Третий день — осечки.Плавка сновазасиделась в печке.

Совесть гложет,день — и поседею…Бросить, может,всю мою затею?

Чушь — новаторпри одной смекалке!Кривоватылинии на кальке…

Чай отставилинженер курчавый.— Вы не правы. —Затянулся «Явой».

— Тот ошибокмог бы не наделать,кто решил быни черта не делать!

Разве счастье —жить на всем готовом,а не в страсти —обжигаться новым?

План ваш верен:плавки скоростные, —я уверен, —клад для индустрии!

Вашей сметкепридадим мы форму:образ четкийсхем и точных формул —

площадь пода,время, жар режима,прочность свода,веру и решимость!

В график вправимприхоти реакцийи заставимпечку — постараться!

Друг отважный!Ваш почин так важен,что багаж мойпочитайте — вашим,

В нафталине,что ли, прятать знанья?Это — нынеи мое заданье!

Так что ясно?Сникли сгоряча вы…— Рассмеялсяинженер курчавый.

Дунул в форткуветерок азовский —свежий, верткий,с запахом известки…

— Я за ветер,свежий и тревожный!Взять рейсфедер!Стать за стол чертежный!

И с барьеромнавсегда покончим —между инженероми рабочим!

Мариупольспит под черепицейкруглой, крупной…Лишь двоим не спится.

Резкий ветер.Ночь. Часа четыре.Окна светятв городской квартире…

Сто четыре тонны!

Телефон в конторесутки тараторит.Вся дрожит от звонагрудка телефона.Раньше по неделев трубке не гудели.Не звенел, не тинькалтелефон, и частомостик-паутинкау звонков качался.А сейчас из главка:— Что идет? — Заправка.

Раньше редко-редкоцоканье контактов,а сейчас — директор,и за ним — редактор,и опять из главка:— Как проходит плавка? —Вдруг звонят из ТАССа:— Срочно, что с Мазаем?Мы в теченье часаничего не знаем!Мы же ТАСС, поймите!— Да-с? Повремените.

В тесноте конторысвязи ждут спецкоры.Тесно им, как в ступке.К трубке, к черной трубке,на скамью влезая,диктовать Мазая,я тянусь: — Сто строчек!Стихотворный очерк.Срочно ведь! Отправьте«Комсомольской правде»! —Трудно телефону:вызов раз за разом!Смотрит удивленнодиском многоглазым.

Провод синь рассветатянет нитью тонкой.А в Москве газетавышла только-только.Буквами чернея,влажная от клея,тоже рассветаетна стене, и тут жестал народ, читаетпо дороге к службе.

Обсуждают люди:— Знать, победа будет.— С виду парень гордый.— Что ни день — рекорды!— Он других потянет.— А других другие.— Вот и жарче станетжизнь в металлургии.— А он, глядите, молод!— А вот его бригада!— И нам на «Серп и молот»,вот такого б надо!

Шли на службу люди.Луч зарю расплавил.И мысль насчет орудийкомандир прибавил.

А телефон в контореснова тараторит.Скачут буквы диска,и телефонисткав доску, будто в соты,тычет провод сотый.Срочно! В адрес главка.Скоростная плавка.Сто четыре тонны!Опроверг законы,опрокинул нормы!..И мчатся электроныв провод телефонный:— Сто четыре тонны!..— Сто четыре тонны!..

Рождается сталь

В цехе номер двапечь «девятка» пышет!Жар. Жива едва,стонет. Тяжко дышит.

Дрожь ее трясет.Выкипает шлаком.Тысяча шестьсотградусов! И с гаком.

Из-под крышек свет.Ливни звезд. Стожары.Посторонних нет,только сталевары.

Крышки трех оконцвот-вот загорятся.С трех затмений солнцЛьют протуберанцы!

Полыхает, жжет…Сотворенье мира!А бригада ждетзнаков бригадира.

Он очки протер.Стал в средине цеха.Подошел парторг,пожелал успеха.

Старики пришли —Пузырев, Булатин.В этакой тишив первый раз бывать им!

Он — свои часыположил на руку.Стрелка в них частитбегуном по кругу.

Даст или не дастновый съем рекордный?Крепко ль держит властьнад стихией гордой?

А Макар Мазайпечке по секретуговорит: — Не сдай.Выдай плавку эту.

Печь: — Мне горячо.Невозможно. Сдам я. —Он: — Терпи еще.Не такое ж пламя.

Пробу дай. — А печь:— Жарко. Жидкий кремнийначинает жечь… —Он: — Терпи. Не время.

Печь: — Открой теплувыход. Душно всюду…Видишь, как киплю… —Он: — Кипи. — Печь: — Буду,

Только сбавь тепло. —Он: — Еще поваришь. —Печь: — Течет стекло. —Он: — Терпи, товарищ.

Вдумайся — странесталь нужна! — Печь: — Знаю,но есть границы мне!.. —Он: — Их нет Мазаю.

Печь: — Возьми тогдасправочник по нормам. —Он: — А я видал«молнию» наркома.

Сказано: дерзай,добивай рутину! —А печь: — Остынь, Мазай… —Оп: — А не остыну!

Печь: — Профессорапишут о запретах… —Он: — Уже стараи наука эта.

Если новый мирстроить нам досталось,и науку мы«разогреем» малость!

Печь: — Подтаял своджижей стеклянистой.Чувствую — вот-вотрухну! — Он: — Ты выстой.

Печь: — Сливай. — Он: — Плавьполчаса. — Печь: — Много. —Он: — Терпи. — Печь: — Сбавь,завалюсь, тревога!

Он: — Поджога нет.Это от испуга.Сколько уже летзнаем мы друг друга.

Печь: — Спеши! Видалрадугу окалин?Торопись! Металлчист уже, нормален.

Только б подстеречьмиг, когда родится… —Улыбнулась, печь,всем печам царица!

В глубине — заря.Луч из сизой тучи.И крикнули: — Пора! —