А карлик сменил профессию. В дело об убийстве мальчишки подшили несколько новых листов о контрабандном провозе через границу запрещенных товаров. Но опять карлик ускользнул от полиции.
После революции дело карлика пришлось вынуть из архива. Поступило донесение о том, что бывший балаганщик и контрабандист увез за границу несколько картин, украденных из музея. Стали известны подробности этой преступной операции. Две картины не представляли особой ценности, зато остальные могли бы украсить любую картинную галерею. Иностранные дельцы почувствовали, что имеют дело с профаном, и объявили все картины пустоцветами. Получив жалкие гроши, карлик тайком вернулся в Советскую Россию и только здесь узнал, как ловко обманули его зарубежные мошенники.
Последние сведения о карлике поступили от Дубка, от беспризорников группы Пата и от налетчиков, которыми руководила Графинька.
Об этой женщине в ЧК тоже знали многое. Ее отец — крупный карточный шулер, называвший себя графом, до революции вместе с дочкой исколесил всю Европу. Он был богат, подкупал полицию и давал взятки хозяевам лавок и типографий. В типографиях по его заказу печатали игральные карты с незаметными для постороннего глаза особенностями, по которым «граф» на ощупь определял и масть, и достоинства любой карты. Перед крупной игрой несколько таких колод оказывалось в ближайшей лавке. «Граф» всегда выигрывал и спокойно умер в Петербурге. В тот же день полиция наложила арест на все его движимое и недвижимое имущество. Дочери — молодой двадцатилетней красавице — не осталось ничего. Она похоронила отца, и вскоре в департаменте полиции завели новое дело о шайке грабителей и их неуловимом вожаке по кличке Графинька.
Год назад карлик и Графинька встретились в воровском притоне, познакомились и решили «работать» вместе. Используя беспризорников, они находили и нужные адреса и под видом чекистов отбирали картины, старинные иконы и другие ценности. Мошенники всегда соблюдали внешние признаки законности, поэтому долго не вызывали подозрений. Обыски производились в присутствии представителя домкома, а иногда даже с понятыми, взятыми из числа жителей того же дома. Составлялись и подписывались акты. На что жаловаться? Все законно! К тому же, те люди, которых обирал карлик, обычно чувствовали какую-нибудь вину и не очень стремились отстаивать свои сомнительные права. Изредка мошенники попадали в квартиры людей честных, не замешанных ни в каком плохом деле. Они могли протестовать и жаловаться. В таких случаях карлик бил отбой и приносил извинения за ошибку. И снова все выглядело безупречно.
Беспризорники Пата вспомнили все адреса, которые сообщили карлику. Чекисты побывали там и подсчитали украденные ценности. Для их хранения нужен был чуть ли не грузовой вагон. Где все это спрятано, ни беспризорники, ни налетчики, арестованные в Лавре, не знали.
Этот же вопрос Михаил Потапович задал Глебке и Глаше. Они встречались с карликом, а Глаша даже побывала в воровском притоне. Может быть, они подметили или услышали что-нибудь важное.
— На Обводном искали? — спросил Глебка.
— Дом нашли… Пустой!
— А в Лавре?
— Там не может быть.
— Почему?
— Налетчики бы знали, — пояснил Михаил Потапович. — Это их владения…
Больше Глебка ничего придумать не мог.
— Узнать бы, где Юра, тогда бы и барахло нашли.
— В корень смотришь! — подхватил Михаил Потапович. — Именно так! Где твой названый брат — там и картины… Для чего Юрий потребовался карлику? Чтобы разобраться в награбленном, отделить ценное от пустяков.
— А я знаю! — воскликнула вдруг Глаша. — В лодке!
— Что — в лодке? — не понял Михаил Потапович.
— А все! Все, что уворовали!
Михаил Потапович соскочил с подоконника, подсел к Глаше.
— Ты что-то вспомнила?… Только не торопись и ничего от себя не добавляй! Вспоминай, как было по порядку.
— Чичас! — сказала Глаша. — Привела меня Графинька в подвал и говорит: мой дворец. А там уродик этот сидит. Разозлился, что она меня с собой взяла, пригрозил оставить Графиньку.
— Где?
— Ну, там — в подвале… А она ему и говорит: не уйдешь, мол! Я слежу за твоим ковчегом!… А ковчег — это лодка.
— Почему лодка?
— А мне мама рассказывала… Какой-то потоп на земле был. Кто успел забраться в ковчег, тот и спасся.
Михаил Потапович отрицательно покачал головой.
— Подвал она дворцом назвала — так и с ковчегом… Жаргон! А Ноев ковчег, про который тебе мама рассказывала, это, по библии, большой корабль, а не лодка.
— А как Графинька сказала карлику, — спросил Глебка у Глаши, — не уйдешь или не уплывешь?
— Не уйдешь! — твердо ответила Глаша.
— Значит, не лодка!
— Тоже ничего не значит! — возразил Михаил Потапович. — Ходят и под парусами!
В комнату зашла женщина, которая выступала перед ребятами.
— Вы отстаете! — сказала она Глебке и Глаше и взглянула на Михаила Потаповича, дав понять, что он задерживает уборку помещения.
— Я им обязательно помогу! — виновато улыбнувшись, пообещал он и спросил: — Я не ошибаюсь, вы ведь учительница русского языка?
— Да.
— Скажите, пожалуйста, что в наши дни можно назвать словом «ковчег»?
Лицо у женщины просветлело, будто это слово было для нее самым любимым. Она заговорила легко и свободно, как на уроке, к которому хорошо подготовилась:
— Обратите вниманье на корень таких слов: «ковать», «коваль», «ковчег». Кованый сосуд, окованный сундук или ларец — все это ковчеги в прямом смысле. А в переносном слово «ковчег» может иметь множество значений: и старинная карета, и ветхий кораблик, и просто какое-нибудь убежище. У поэтов есть ковчег надежды, ковчег спасенья, ковчег любви. И если хотите, этот дом — эту будущую школу — тоже можно назвать ковчегом. Ковчегом просвещения!
— Ваши ученики будут знать родной язык! — восхищенно произнес Михаил Потапович.
— Благодарю вас! — ответила женщина и, уходя, добавила: — Если вы не будете слишком часто отвлекать их!
— Постараюсь! — сказал Михаил Потапович, а когда дверь закрылась, пошутил: — Давайте-ка приниматься за комнату, а то эта строгая учительница, поставит мне плохую оценку!
Пока убирали будущий класс, Михаил Потапович попросил Глебку и Глашу еще раз повторить все, что им запомнилось от встреч с карликом и Графинькой. Ребята охотно выполнили его просьбу, но они и сами чувствовали, что ничем не помогли чекисту. Когда в комнате стало чисто, Михаил Потапович ушел, а Глебка и Глаша перебрались в коридор, где уже работали другие мальчишки и девчонки.
Во второй половине дня во дворе запылал большой костер — горел вынесенный из школы и сваленный в кучу мусор. Дом будто помолодел, посвежел. Или это только казалось ребятам? По-прежнему в окнах не хватало многих стекол и раны от пуль виднелись в дверях и стенах, но учительница сказала, что в Смольном обещали выдать стекла и мел для ремонта школы.
Часов в пять Глаша и Глебка вернулись домой, вместе приготовили ужин и, присев на кухне около теплой плиты, стали поджидать Дубка. Вместо него пришли два матроса из его команды и сообщили, что Дубок просил не ждать. Он с напарником решил заночевать в рыбацкой деревеньке на правом берегу Невы.
— Почему? — удивился Глебка.
— Чтобы не гоняться туда-сюда, — ответил матрос. — Конец не малый! До Обуховского завода верст десять. Потом до того гроба версты четыре. И еще вверх по Неве верста.
— Что за гроб? — спросил Глебка.
Матросы смущенно переглянулись.
— Не всыпал бы нам Дубок за этот гроб! — сказал второй.
— Какой гроб? — еще больше заинтересовался Глебка.
Матросы снова посмотрели друг на друга.
— Струхнули мы малость, — признался один из них и покряхтел с досадой. — Гроб-то заразный!… Ну, не гроб — буксир… На нем холерных перевозили, а сейчас стоит во льду, на борту череп и кости… Мы издали посмотрели — и ходу! А Дубок — он крутой. Скажет — приказ нарушили!
— Да ведь буксир-то не бесхозный! — возразил другой матрос. — Люди на нем…