но температура постепенно возвращалась к норме. Через несколько дней приехал сам Гиммлер, и фон Меербах проводил его в комнату Гейдриха. Он сидел на кровати и болтал.
- Как вам известно, господа, мой отец сочинял оперы, - сказал Гейдрих. “Я думал о том, что он написал.”
Он напевал мелодию и пел слова: “мир-это просто шарманка, которую сам Господь Бог вращает. Мы все должны танцевать под мелодию, которая уже звучит на барабане.”
- Ну, я уверен, что мелодия будет веселой” - сказал Гиммлер с улыбкой, которая не распространялась на глаза-бусинки за круглыми очками в металлической оправе.
- Да, сэр, - ответил фон Меербах, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало отчаяние. Повернувшись к Гейдриху, он сказал: “я уверен, что вы скоро поправитесь. Вы обладаете телосложением быка, а также храбростью Льва.”
Однако, к сожалению, на земле не существовало Конституции, даже у пресловутого быка, которая была бы достаточно сильна, чтобы противостоять смертельному ядовитому токсину, полученному из бактерии Clostridium botulinum под кодовым названием просто “X”, который был разработан в лаборатории Портон-Дауна и добавлен к ингредиентам изготовленных на заказ гранат Сесила Кларка.
В ту ночь Гейдрих впал в кому, от которой так и не очнулся. 4 июня, через восемь дней после нападения на перекрестке Голешовице, умер Рейнхард Гейдрих.
Фон Меербах вернулся в Берлин на пышные государственные похороны, транслировавшиеся в прямом эфире по радио на весь рейх и все его оккупированные территории. Он был совершенно безутешен, и в своей боли он обратился к одной черте, которая никогда не покидала его: его желание причинять боль другим людям.
Мир забрал его отца и его героя. Теперь Конрад фон Меербах должен был отомстить.
•••
Слушая похороны, которые транслировались по радио на его аэродроме, Герхард испытывал совершенно иную реакцию. Для него эта успешная атака на одну из самых выдающихся фигур во всей нацистской иерархии была скорее знаком надежды, чем отчаяния.
В конце концов, если эти двое могли убить Рейнхарда Гейдриха, почему другие не могли убить Адольфа Гитлера?
- Почему ты улыбаешься?- Спросил Берти Шрумп Герхарда, отвлекая его от размышлений. - Похороны-это не повод для смеха.”
“Нет, ты прав . . . мои мысли были за миллион километров отсюда.”
- Ты думал о женщинах, старина?”
- Дорогой мальчик, ты слишком хорошо меня знаешь. А теперь пойдем поищем бутылку шнапса. Мы должны выпить за память Гейдриха, не так ли?”
“Ну конечно же!”
"И, - подумал Герхард, - к великолепному известию о его смерти.
•••
Шафран отправилась из Эрайсейга на аэродром Рингвуд близ Манчестера, где ее обучили парашютизму, чтобы сбросить на вражескую территорию. Затем она поступила в школу для благородных девиц в боле-Палас-Хаус в Хэмпшире. С того самого момента, как она приехала, стало ясно, что в Болье ни на секунду не будут приняты такие высокие шутки, на которые можно было бы закрыть глаза в дебрях Шотландского нагорья.
С агентами, проходившими обучение, обращались как с воспитанниками интерната, которым нужно было подчиняться строгим правилам. Их помещали в дома под присмотром коменданта, и им запрещалось покидать территорию без сопровождения, если только это не было приказано. Они никогда не должны были раскрывать, что были в пансионе для выпускников, и не должны были узнавать никого, с кем встречались там, если встретятся снова по какому-либо другому делу, кроме официального. Шафран была проинформирована, что ее платежная книжка, вместе с любым оружием, фотоаппаратом или записными книжками, находящимися у нее, должна быть передана, а также любые деньги, превышающие 5 фунтов стерлингов, и любые личные ценности. Все исходящие письма должны были передаваться, не запечатанные, коменданту Дома для цензуры. Шафран заметила своему товарищу-стажеру, что” даже цензура цензурируется", потому что ни в одном письме не было разрешено ссылаться на нее. Телеграммы можно было посылать только в случае крайней необходимости, предварительно подвергнув их цензуре. Ни в самом Болье, ни в его окрестностях не разрешалось звонить по телефону,—а мы все равно не можем его посетить, потому что нам запрещено покидать территорию.”
Будучи лишенными практически всех своих свобод, стажеры были проинформированы без всякой иронии, что " целью этой организации является подрывная деятельность.- В Арисейге Шафран была обеспечена сырьем для агентурной работы: способностью защищаться и убивать врагов, совершать диверсии, подделывать документы, целыми днями не спать и, конечно же, сопротивляться допросам.
Цель окончания школы состояла в том, чтобы дать ей и другим ученикам понимание контекста, в котором эти новые таланты будут использованы для работы. Их учебником было руководство SOE, как быть агентом в оккупированной Европе. Их инструкторы использовали его для обучения искусству вербовки и управления группами бойцов Сопротивления. Шафран научилась действовать под прикрытием на вражеской территории и снова и снова обучалась ключевым элементам прикрытия, информации, бдительности, незаметности, осмотрительности, дисциплине и планированию на случай чрезвычайных ситуаций. Ее учили избегать любой мелочи, которая могла бы выдать ее, от одного-единственного слова по-английски до клочка компрометирующей бумаги, засунутого в карман или на дно сумочки и забытого, чтобы быть обнаруженным врагом.
По ходу курса она узнала, что существуют политические и практические соображения при планировании и выполнении миссий, общении с Лондоном или поддержании чувства единства между отдельными лицами и группами в местных движениях сопротивления. Временами ограничения ее свободы сводили шафран с ума от отчаяния, и она до слез скучала от бесконечных часов в классе.
Когда курс закончился и она вернулась в Лондон, Шафран остановилась, чтобы посчитать свои благословения. Ни одна женщина в истории не получала такого образования, как она и другие женщины-стажеры СОЕ. Дело было не только в том, что Бейкер-стрит создавала новый тип агентов, располагая новыми навыками и технологиями; дело было в том, что женщины получали такую же подготовку, как и мужчины.
"Если я выживу в этой проклятой войне, то ничего не смогу сделать", - сказала она себе, выходя из поезда на вокзале Ватерлоо.
Было странно смотреть на самых крупных и крепких мужчин, расхаживающих по станционным платформам в своей разнообразной униформе, и знать, что мало кто из них мог надеяться победить ее в рукопашной схватке или победить в перестрелке. Но этому она научилась в Шотландии. Болье дал ей уверенность в том, что нужно отдавать приказы решительно и уверенно, чтобы люди инстинктивно и послушно отвечали.
Когда она вернулась в свою