Став молодой женщиной, я поняла, что любовь могла излечить ото лжи вины и страха.
Когда умерла моя мать, мне было за сорок, и я подумала, что научилась чему-то другому. По крайней мере, я думала, что научилась.
Когда я увидела, как мой отец помогает нести гроб моей матери по проходу, я поняла, что он не выживет один. Его лицо было свирепо, на нем был черный костюм, который я ему купила, он шаркал так, будто земля жгла ему ступни. На его лице застыла гримаса страдания, как у актера, замеревшего на месте посреди монолога. Как будто моя мать погибла от руки врага. Бога. В наказание отцу за его грехи.
Когда я взглянула на него, такого жалкого и разбитого, мое сердце упало. Все было так же, как и всегда. Его мука, его боль всегда принижали чувства окружавших его людей. Похороны моей матери были связаны не с ней, а с тем, как мой отец будет справляться без нее.
После лет, проведенных в браке с достойным человеком, я начала верить, что, возможно, мой отец был не потерянной душой, заслуживавшей моего терпения и жалости, а просто дурным, коварным человеком.
Но для того, чтобы изменить привычки преданной дочери, требуется нечто большее, чем просто вера.
Моей матери было шестьдесят семь лет, когда она неожиданно умерла. Отец знал, как зажигать огонь, и знал, где находится колодец, но он не мог даже кастрюлю воды вскипятить, и он не знал, сколько ложек сахара кладет себе в чай. Дом моей семьи находился о получасе езды на велосипеде от моего дома, и я думала, что смогу готовить ему еду и присматривать за ним должным образом, нё перевозя его к себе. По мере того как шли недели после смерти матери, я осознала, что это будет невозможно. Сосед снабжал папу дешевой выпивкой, и он не удосуживался есть еду, что я ему оставляла, или зажигать огонь. Дважды я находила его спящим в кресле и обмочившимся. Во второй раз я подумала, что он умер, и должна признаться, почувствовала облегчение. Я подумала, что все кончено. Казалось таким правильным, что смерть наступила быстро и освободила его.
Возможно, именно из-за шока и чувства вины, которые я испытала, когда отец открыл глаза, я и привела его к себе домой.
Джеймс. Мой муж с самого начала настаивал:
— Твой отец нуждается в семейном уюте.
— Пусть один из моих братьев заберет его в Англию.
— Ох, Бернардина…
Голос Джеймса всегда скользил по моему имени разочарованно, когда я говорила гадости, как будто жестокие слова не подходили добросердечной Бернардине, какой он меня знал.
Джеймс был пионером — он не пил. Будучи молодой женщиной, я считала его отказ от алкоголя занудством. Мужчина, который не пил, не был настоящим мужчиной, не веселился по-настоящему. Время шло, и я начала осознавать, что, возможно, единственная хорошая вещь, которую дал мне отец, был непьющий муж.
Джеймс занимал себя чтением и всегда многое делал по дому; он растил овощи и разводил пчел. Он интересовался Ниам больше, чем многие другие отцы своим детьми. Становясь старше, Джеймс искал общества других мужчин, но для более джентльменского времяпровождения — рыбалки или охоты. Паб был местом, куда он заходил принести свои соболезнования после похорон, или, может быть, местом, где он покупал жене шоколадку по пути с работы.
Я чувствовала, что в этом смысле Джеймс лишен недостатков и грубых черт пьяниц. Для него мой отец был просто человеком, который передал меня ему. Джеймс знал, что папа пил и мог быть резким временами, но он никогда не становился свидетелем сцен, которые заставили бы его поверить в то, что мой отец чем-то отличался от других людей. Меня ужасала идея, что мой утонченный муж может испытать на себе всю грубость и подлость речей моего отца, когда тот напивался.
Я не боялась моего отца, но я боялась того, кем я становилась рядом с ним. Мой взрослый разум говорил мне, что папа — просто пьяный старый дурак, на которого не стоит обращать внимание. Но в сердце я по-прежнему была испуганным ребенком, желавшим все исправить. Джеймс видел меня усталой, страдающей, но он никогда не видел меня слабой.
Мама умерла в середине августа, а отец переехал к нам в начале сентября. Я почувствовала облегчение, когда началась осень, это означало, что Джеймс и Ниам целый день будут в школе, и я буду общаться с отцом один на одни.
Папе было семьдесят, а при том образе жизни, который он вел, он не должен был пережить шестидесятилетие. Отец был тучным и начинал задыхаться, пройдя кратчайшее расстояние, но он по-прежнему был очень сильным мужчиной.
В первые несколько месяцев казалось, все идет нормально. Папа испугался, когда я во второй раз нашла его без сознания, и пообещал, что его пьянство осталось далеко позади. Он был по-прежнему потрясен потерей моей матери, своей жены, но, похоже, решил, что жить в нашем доме для него будет лучше. Он стал более благожелательным, чем был когда-либо раньше; он утверждал, что мой муж — очаровательный человек, и говорил, что не пить — очень хорошо, и что он жалеет о своем пьянстве в молодости. Ниам, которая едва знала своего дедушку и жила только с нами, быстро привыкла к его обществу. Они оба наслаждались компанией друг друга и после ужина сидели у огня и играли в «старую даму» и «ступеньки», пока я убиралась на кухне, а Джеймс возился в огороде.
В такие вечера, глядя на Ниам и отца из дверей кухни, я не могла противостоять чувству, что моя семья наконец стала полноценной. Три поколения под одной крышей. Была какая-то теплота в том, как старый человек возился с моим ребенком. Как будто трудности отцовства для одного поколения исчезли, и осталась только родительская любовь. Если мое собственное детство было тяжелым, то, возможно, эта идиллия была мне наградой.
Пока мои муж и ребенок были в школе, мои отношения с отцом становились бодрыми и рабочими. Отец хотел отвлечь себя от выпивки, но не хотел мешать Джеймсу, поэтому он просил, чтобы я давала ему несложную работу по дому. Отец чистил для меня камин и даже полировал мебель и мыл окна. Казалось, он гордился собой, закончив каждое новое задание, и мы в шутку спорили о том, что должно было послужить ему вознаграждением:
— Сегодня в меню должен быть яблочный пирог со сливками, молодая леди.
— Нет, ты будешь довольствоваться жареным крыжовником, как и мы все.
— Как насчет нескольких ягод черники?
— Сначала иди и собери их, мистер.
Я никогда раньше не испытывала удовольствия от шутливых перепалок с отцом, а они были чудесны. Он хвалил мою еду, и впервые за всю свою жизнь у меня появилось чувство, что я — папина дочка. Я начала понимать ту внимательную заботу, которой Джеймс одаривал Ниам. Этот поздний расцвет любви вознаградил меня за тяжелое детство, неустроенность и трудности. Возможно, это было компенсацией за то, что я потеряла любовь всей своей жизни и была отдана замуж без любви самому порядочному и нетребовательному кандидату.