Рассмотрим в качестве примера состязания в барабанной игре или военные поединки гренландских эскимосов. Этот обычай, сохранявшийся до недавнего времени, говорит о том, что функция культуры, которую мы называем правосудием, все еще не утратила природы игры.
Если один эскимос имеет претензии к другому, он вызывает обидчика состязаться в игре на барабане или в пении. Члены племени или клана, нарядно одетые, приходят на праздничную сходку. Противники поют друг другу поочередно бранные песни под аккомпанемент барабана, упрекая друг друга в совершенных поступках. При этом допускаются самые чудовищные обвинения, клевета (один исполнитель перечислил всех соплеменников, которых в голодное время съели якобы жена и теща его противника). Песенный диалог сопровождается оскорблениями друг друга, иногда и дракой. Собравшиеся подстрекают состязающихся, хлопая в ладоши, подпевая. Бывает, поединки длятся годами, обе стороны придумывают все новые обвинения друг другу. Собрание зрителей решает, кого признать победителем. Иногда семье побежденного приходится оставлять стойбище.
Иной формы правосудия племена не ведают. Даже убийства проходят тот же «суд». Никаких официальных решений после песенной баталии не выносится. Иногда допускаются формы физического насилия: привязывание к столбу, побои и др. Для улаживания конфликта порой служат кулачный бой или борьба.
Итак, мы имеем дело с культурной практикой, которая выполняет функцию права в законченной форме и одновременно является самой настоящей игрой. Барабанные поединки составляют в общинной жизни главное развлечение Если нет спора, поединок начинают потехи ради.
СОСТЯЗАНИЕ В МУДРОСТИ
Стремление быть первым выражает себя в таком количестве форм, сколько возможностей предоставляет общество. Состязания различны, как и «призы», ради которых идет борьба. Пожалуй, еще яснее, чем в областях права и войны, проявляется единообразие форм архаической культуры при состязаниях в знании и мудрости. Для раннего человека что-то «мочь» или «сметь» означало власть, а что-то «знать» — власть магическую, ибо всякое знание находится в прямой связи с самим миропорядком.
Поэтому во время священных празднеств люди состязались в подобном знании, произнесенным словом оживляя влияние на миро-эой порядок. Состязания в священном знании коренятся в самой толще культа и составляют его существенную часть. Вопросы, которые задавали поочередно или в ответ на вызов жрецы во время жертвоприношения, были загадками в самом полном смысле этого слова, аналогичными по форме и тенденциям загадке как социальной игре. Функции подобных сакральных состязаний выступают особенно отчетливо в ведийской традиции: брахманы состязаются в «знании начал» или «произнесении священных истин». Различные песни Риг-веды заключают в себе прямое поэтическое отражение таких состязаний. Часто вопросы касаются космических явлений, а разгадка ставит их в смысловую связь с ритуалом жертвоприношения.
«Я спрашиваю тебя о крайней границе земли. Я спрашиваю тебя, где пуп мироздания…»
Нам не дано определить в этих свидетельствах древнейшей экзальтации и восторга перед тайнами бытия разделительную грань со священной поэзией, мудростью, мистикой и рядящимися в покров тайны словесами. Но в этих культовых состязаниях в игровой форме рождается философия. Космогонический вопрос: как могло появиться то, что есть в мире, — один из первых вопросов, всегда занимавших человеческий ум. Подобные вопросы приходят на ум каждому ребенку в возрасте шести лет, что засвидетельствовано современной экспериментальной детской психологией. Откуда берется ветер? Кто гонит воду в реке?
Самой высшей мудростью считалось задать такой вопрос, на который никто бы не ответил. Загадка в мифологических или ритуальных текстах почти всегда бывает роковой, в разрешение которой вовлекается сама жизнь. Жизнь есть ставка в игре и выигрыш за разгадку. Такая загадка лежит на грани игры и серьезного, и жизнедеятельность культуры постепенно проводит черту между обеими сферами.
Одна из древних игр ума — софистика. Софисты хорошо сознавали игровой характер своего ремесла. Появление известного софиста в греческом городе — праздничное событие. На них глазеют зеваки, зрители бурно поощряют возгласами, одобрительным смехом удачные ответы. Порой у софиста есть целый репертуар выступлений, за которые он взимает солидный гонорар. Но по своей натуре он до некоторой степени бродяга и нахлебник, «перекати-поле»
В то же время именно софисты создали среду, в которой формировались эллинские идеи воспитания и культуры. Греческая мысль и наука выросли не в лоне школы, как мы ее сейчас понимаем. Они были плодом свободного времени. И в условиях свободного времени свободных граждан софист испокон веку был на месте.
Софизм, с точки зрения технической, как форма выражения, обнаруживает связь с примитивной игрой и вплотную примыкает к загадке. Интеллектуальная игра, когда собеседника заманивали коварными вопросами в ловушку, занимала важное место в общении древних греков. Различные типы таких коварных вопросов были систематизированы под техническими именами: сорит (куча), апофаскон (отрицающий), утис (никто), псевдо-менос (лжец). Клеарх, ученик Аристотеля, написал теорию загадок типа «гриф» (сети), сумму шутливых вопросов, за ответы на которые полагались награда или штраф.
Что бывает одно и то же повсюду и нигде? Ответ: время.
Что есть я, не есть ты? Я человек, значит, ты не человек (на что якобы Диоген возразил: если хочешь, чтобы это было истиной, начни с меня).
Сами греки сознавали, как глубоко они вторглись всем этим в сферу игры. Сократ в «Евтимеде» отметает софистические вопросы-ловушки. Он считает, что таким образом не учатся познавать суть вещей, а лишь забавляются словесными выкрутасами. Однако даже Сократ и Платон не избежали причисления к породе фокусников, жонглеров, чудодеев, к которой относили софистов. Игровой элемент философии присутствует в самих платоновских диалогах…
Состязание в знании присуще вообще науке. Нет ничего легче, как признать игровой характер каждой науки, а ее метод и понятия игровым пространством. Однако для квалификации науки как игры понадобится еще что-то, кроме наличия игрового пространства. Игра преходяща, не имеет вне себя никакой цели, поддерживается сознанием радостного отдыха за рамками требований «обыденной» жизни. Все это не годится для науки. Ибо наука постоянно ищет прочного контакта с реальностью и значимости для повседневной реальности. Ее правила не являются раз навсегда незыблемыми, как правила игры. Наука беспрерывно изобличается опытом во лжи и затем сама себя изменяет. Правила же игры не могут быть признаны ложными. Игра может лишь варьироваться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});