Отец приготовил для него оружие — тупой металлический гладиус да большой овальный щит. Оружие мурмиллона.[74] Мевия появилась в защитной кожаной лорике и кожаном шлеме, с железным, но тупым мечом и фракийским щитом.
— Почему она выбрала вооружение фракийца? — подивился Гай. — Всем известно, что император обожает мурмиллонов.
— Это не ее выбор, — отрезал Осторий и повернулся к своей подопечной. — Мевия, не забывай: щит все время в движении, а не висит ненужным грузом у тебя на руке.
«Говорят, кто должен быть убит, того и свинцовым мечом зарежут», — подумал Гай.
— Поединок! — крикнул Осторий и хлопнул в ладоши.
Гай ринулся вперед, слишком открылся и тут же вскрикнул от боли в боку — Мевия нанесла коронный удар возвратным движением после первого же маха сверху. Удар оказался чувствительным, несмотря на кожаную лорику.
Мевия восторженно вскрикнула, а Гай замычал от боли.
— Тихо! — одернул обоих Осторий. — Гладиатор нем на арене!
Он вновь хлопнул в ладоши.
Во второй раз Гай действовал осмотрительнее. Успел прикрыться щитом, сделал выпад и опять прикрылся. Он ожидал удара справа, решив сблокировать его не мечом, а защитой правой руки. Но не успел — кривой фракийский клинок опять подловато въехал под ребра.
В этот раз Гай не стал выть от боли, да и Мевия нанесла свой удар молча.
«Ну уж в третий раз я ее непременно одолею», — решил Гай.
Он ринулся в атаку, надеясь на превосходство в скорости, но Мевия прикрылась щитом и, уходя от удара, упала на колено. Гай сообразил, в чем дело, подпрыгнул, а его меч символически ударил Мевию наискось в шею.
— Ты проиграла! — объявил Осторий.
— А первые два удара?
— Ты проиграла!
— Да что ж такое! — Мевия кинулась вон из перистиля.
— Ты еще не забыл моих уроков! — улыбнулся отец.
* * *
Осторий, уйдя со службы в легионе, ни на день не оставлял физических занятий. Поднимаясь до рассвета, каждый день он ходил по четыре-пять миль быстрым шагом, потом возвращался, играл в мяч — либо с друзьями, либо с сыном или с кем-то из рабов, фехтовал и декламировал, вернее, орал, как армейские команды, стихи Гомера или Овидия. После чего занимался с гирями и, наконец, обливался холодной водой из бочки, которую сам же и наполнял у фонтана на заре. Распорядок этот не менялся ни осенью, ни зимой. Отдыхать он себе позволял лишь после полудня, в самую жару, когда мостовые дышали зноем, и даже вода в фонтанах журчала лениво, через силу. Прежде отец требовал от Гая участвовать в этих занятиях, но, после того как Гай в третий раз слег в лихорадке, причем такой жестокой, что лекарь уже не чаял, что мальчишка встанет, Осторий отступился.
«Я не так упрям, как ты думаешь, Гай, — сказал отец, когда мальчик пошел на поправку. — Боги наделили тебя слабым сложением. Не человеку спорить с богами».
Хотя иногда случается — можно поспорить. Как в Британии, когда варвары проломили первые три шеренги построения, окружили знаменосца когорты и кучку солдат. Тогда, казалось, все было потеряно. Но Осторий попросту пошел вперед, будто в море кинулся, грудью рассекая волну. Он заставил людское море попятиться, развалил надвое кровавым ущельем, проложив дорогу к своим.
— Бар-ра! — издавал он варварский клич, хотя легионеры кидались в бой с криком «Цезарь!».
Римляне выиграли то сражение, Осторий получил венок за спасение римского гражданина. А спасенный знаменосец через месяц умер в лагере от поноса.
* * *
Теперь каждый день отец требовал от Гая переодеваться в защитные доспехи и сражаться с Мевией. Сам смотрел, делал замечания. Хвалил, чаще ругал. У Гая все тело было в синяках. Мевия побеждала все чаще. Гай злился, после ее ухода отрабатывал удары, но и она, видно, не теряла времени даром и повторяла уроки Остория в доме Силана. Мысленно Гай сравнивал себя с Ахиллесом, который никак не может догнать черепаху.
Отец же подзадоривал:
— Да, Марс явно не твой покровитель, сын мой Гай! Может, и не стоит тебе идти в легион — тебя, беднягу, засмеют. Разве что осядешь где-нибудь в архиве — переписывать приказы да подсчитывать расходы легиона на губки для подтирки задниц. Кажется, с математикой ты в ладах.
Гай от насмешек приходил в ярость, кидался в атаку, позабыв обо всем на свете, и проигрывал еще быстрее.
* * *
Наконец однажды после тренировки, опять проиграв, Гай, разъяренный, убежал в задние комнаты, где хранился старый храм, и принялся в сундуке искать боевой меч — почему-то пришло ему в голову, что боевым оружием он Мевию непременно победит. Нет, он не собирался ее убивать или даже ранить — он мог остановить клинок, коснувшись кожи. Но боевой меч, отлично сбалансированный, настоящий, непременно должен выявить подлинного победителя. Сундук был полон всякого хлама — записными книжками, сшитыми из квадратиков пергамента, изрядно потрепанными свитками. Тут же лежали запечатанные восковые таблички и бронзовые дипломы. Боевой гладиус нашелся на самом дне, рядом со спатой отца. Приск хотел рвануться назад, но тут услышал в соседней комнате голос Мевии.
— Сегодня вечером жду вас обоих.
Потом какие-то звуки… Гай не сразу сообразил, что это поцелуи.
— Силан тебе уже заплатил? — Голос Мевии прерывался, дыхание сбивалось. — Осторий, прекрати… сегодня вечером, не сейчас.
— Хорошо… — Гай едва узнал голос отца — так изменился тембр.
— Так заплатил Силан или нет? — Видимо, отец кивнул, потому что Мевия продолжала: — Завтра поставь все на меня. Все до последнего асса. Мы выиграем.
— Даже если выиграем, все равно крохи.
— Это только начало. Мы уедем в провинцию… и…
— И что?
— Мы будем выступать. Ты и я.
Последовала пауза.
— Ты что, предлагаешь мне стать гладиатором?
— Ты же первый боец в Риме! Ты выиграешь кучу денег. Мы выиграем…
Вновь поцелуи и жаркий шепот:
— Осторий, это наш шанс! Решайся! Мы будем вместе!
— Арена, знаешь, детка, опасное место. Там убивают.
— Только не для тебя. Ты — лучший. А я буду лучшая среди женщин. Осторий, я люблю тебя… люблю…
— Ты уже все решила? Умница! Я — бывший военный трибун — и в гладиаторы! А Гая куда? Тоже на арену? — Тон Остория сделался ехиден.
— Лучше жить как ты живешь? Разве это не позорно?
— Потешать толпу — извини, не могу.
— Ну, как знаешь! Я — твой шанс, твоя удача! А ты меня отталкиваешь. Подумай хорошенько, милый… До вечера.
Гай сидел в кладовой на сундуке и не мог пошевелиться. Отец сделается гладиатором. Какой позор! Щеки его так и пылали. Нет, не позволит, не допустит… он… А почему бы и нет?!