Ставцев кивнул. Еще бы не помнить историю красноярского архимандрита Фотия, коли уж ее подробности вырвались даже на страницы заграничных газет. Весьма пикантные подробности: и открытое сожительство архипастыря с монашками, богомолками, духовными дочерьми, кафешантанными певичками и даже с откровенными желтобилетницами; и торговля церковными должностями; и красноярское подворье одной из дальних обителей, превращенное в банальный публичный дом…
— Вижу, помните, — удовлетворенно констатировал Буланский. — Не кажется ли вам, что смерть помянутого архиерея — вполне невинная, от сердечного приступа, — произошла на удивление вовремя? Позволив избежать расследования, чреватого куда большей нежелательной оглаской?
Вот даже как… Белые одежды, говорите…
— По-моему, — медленно сказал капитан-лейтенант, — на эскадре не наблюдается шкодливых церковных иерархов. Да и ереси раскольничьего толка ничем себя не проявляют.
— Туше! Естественно, в число моих сегодняшних задач подобные мероприятия никоим образом не входят. Час для Отечества настал тяжелый. Будем откровенны друг с другом — возможно, со времен Смуты государственность российская не находилась под такой угрозой. Даже война восемьсот двенадцатого года, когда враг рвался к сердцу России, не грозила опрокинуть Империю, достаточно спаянную тогда единством в русском обществе. Ныне же внутренняя напряженность выросла настолько, что достаточно любого толчка извне, — и держава рухнет. Рухнет всё, что наши предки создавали столетиями. И обломки погребут нас с вами, Николай Иванович. Мы обязаны победить японцев любой ценой. ЛЮ-БОЙ.
Буланский сделал паузу, словно давая капитан-лейтенанту время обдумать сказанное. Старцев ждал, когда собеседник перейдет от красивых и патетичных слов к сути дела. Мимоходом подумал, что подобные речи — о грозящей рухнуть державе — услышанные от матроса или офицера эскадры, стали бы вполне достаточным основанием, чтобы профилактировать паникера.
— Церковь всегда, — продолжил Буланский, — в подобные моменты, критические для России, приходила на помощь не единственно пастырским словом. Вспомните «черную сотню» иноков-бойцов, вспомните ее героев — Пересвета и Ослябю. Вспомните оборону Троицы, когда монахи-воины фактически переломили ход войны — переломили настроения русских людей, уже готовых смириться перед иноземцами и принять на царствие королевича Владислава. Вспомните, наконец, Казанское взятие.
— Казанское взятие? — удивленно переспросил Старцев. — По-моему, как раз там Церковь активного и непосредственного участия в военных действиях не принимала.
— Ошибаетесь, Николай Иванович. Принимала. Другое дело, что война оказалось тайной, невидимой… Сейчас объясню.
И он объяснил.
* * *
Казанское ханство (крупный осколок Золотой орды, раскинувшийся от поволжских степей до Северного Урала) во второй половине XV века находилось под совместным протекторатом московских государей и крымских ханов. В те годы Москва и Крым были союзниками в борьбе с Большой Ордой — крупнейшим татарским государством, претендующим на главенство в улусе Джучи. К примеру, во время знаменитого «стояния на Угре» объединенный русско-крымский отряд нанес удар в тыл Ахмат-хана, разгромив его столицу Сарай…
Но на рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков ситуация изменилась. Большая Орда была окончательно ликвидирована, отношения с Крымом тут же испортились по всем линиям — в том числе и в вопросе назначения казанских ханов. Несколько раз московские войска брали штурмом Казань и сажали на престол верных Москве ханов. Несколько раз московские дипломаты инспирировали государственные перевороты с той же целью. Но, в конце концов, все возвращалось на круги своя: либо происходил новый переворот, прокрымский, либо хан менял политический курс и начинал ориентироваться на Бахчисарай.
Кончилось тем, что к середине века в Кремле решили просто-напросто ликвидировать Казанское ханство как независимое государство. Оставалось лишь взять приступом Казань — дело знакомое и представлявшееся не трудным. Но случилось то, чего никто не ожидал: поход огромного московского войска, возглавленного лично молодым государем Иоанном IV, завершился провалом. И второй, затеянный год спустя, грозил закончиться столь же печально: осада затянулась на много месяцев, гарнизон относительно небольшой крепости отбивался отчаянно, постоянно получая подкрепления из степи, тюркские и финно-угорские народы Поволжья были настроены к русским крайне недоброжелательно — вели партизанскую войну, наносили удары по тылам и коммуникациям армии Иоанна IV. Казалось, опять грозит бесславное отступление от проклятых, словно заговоренных крепостных стен…
А затем Казань пала. Совершенно неожиданно.
На этом месте рассказа Буланский вновь сделал многозначительную паузу. Старцев спросил:
— Но, помнится мне, был прорыт подкоп, обрушивший городские стены?
— Подкоп был, — кивнул Богдан Савельевич. — Но целью его стали отнюдь не стены, их обрушить пытались неоднократно, еще в первом походе. Неоднократно и безрезультатно. Ну, Николай Иванович, вы же контрразведчик… Вспомните, не отыскивалось ли в земле на территории Казанского кремля кое-что любопытное вскоре после взятия?
— Казанская икона Божьей Матери? — сообразил Старцев. И посмотрел на собеседника в полнейшем недоумении.
— Она самая.
— Вы хотите сказать, что на самом деле величайшая святыня православных…
— Хочу. Икона — величайший боевой артефакт. К тому же не совсем православного происхождения… Есть разные версии, но наиболее убедительной представляется одна: лик Богоматери написан на Востоке — как вы знаете, полторы тысячи лет назад христианство распространилось туда далеко, до самого Китая. Возможно, некогда икона была создана в Мерве или Самарканде — до утверждения ислама эти города являлись центрами крупных христианских епархий. Но к XIII веку в Средней и Центральной Азии христианства — причем несторианского толка —придерживались лишь кочевые племена кереитов… Степная держава Торгула Ван-хана, ставшего в европейских хрониках знаменитым «пресвитером Иоанном». Достаточно точно известно, что в те времена икона хранилась у них.
— Подождите… — прервал рассказ Старцев. — Не понимаю… Насколько мне известно, несториане отрицали божественную природу Иисуса в течение всей его земной жизни, до самой смерти на кресте… И, соответственно, никак не могли почитать икону Богоматери.
Буланский взглянул удивленно, словно никак не ждал от флотского контрразведчика такой осведомленности в религиозных делах. И даже — чуть-чуть, отнюдь не демонстративно — вздохнул: вот, дескать, приходится терять время и растолковывать профану очевидные истины…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});