— Но я всегда думала, что бизнес — это ужасно скучно, — сказала сестра Хопкинс.
— Скучно?! Типичная выдумка мужчин, чтобы не пускать туда женщин, — сказала Руфь. — А ведь есть еще и другой мир — мир власти: мир судей, священников и врачей, тех, кто диктует женщинам, как им жить и что им думать. Это тоже замечательный мир. А уж если идеи и власть объединяются, то можно просто горы своротить!
— Еще бы! — сказала сестра Хопкинс. — Но только каким образом мы или подобные нам могут туда проникнуть?
Руфь наклонилась к сестре Хопкинс и прошептала ей что-то на ухо.
— На это нужны деньги, — сказала сестра Хопкинс.
— Умница, — похвалила Руфь.
Прощальная вечеринка в Лукас-Хилле удалась на славу. Тут было все: и смех, и слезы, и вино, по такому случаю щедро раздаваемое пациентам. Атмосфера всеобщего праздника, царившая в клинике, достигла такого накала, что бригаде ГЭТ пришлось немало попотеть, и заступившая на место сестры Хопкинс таитянка от усердия даже сломала одному больному ребро коленом. Впрочем, товарищи по спецбригаде ее за это не осудили. Пусть лучше их появления боятся и не хотят, чем ждут не дождутся: может, тогда и работы будет поменьше.
Руфь и сестра Хопкинс сумели найти свободное помещение под офис в дальнем конце Парк-авеню, куда редко забредает публика, населяющая респектабельную часть этой же улицы, и немудрено: грациозно устремленные ввысь современные конструкции уступают здесь место обветшалым старым зданиям, да и сама улица заметно сужается, и вдоль нее по обеим сторонам тянутся не нарядные тенты роскошных ресторанов, а кучи мешков с отбросами, сваленных перед замызганными витринами жалких лавчонок. Однако Парк-авеню на всем ее протяжении обслуживает одна телефонная станция, так что по номеру телефона невозможно догадаться, где снимут трубку — в респектабельной части улицы или, наоборот, в самой запущенной. И вот здесь, на деньги сестры Хопкинс, Руфь открыла агентство по найму.
Агентство специализировалось на том, что подбирало секретарскую работу для женщин, решивших — по собственному желанию или в силу необходимости — вернуться к трудовой деятельности; женщин, обладавших профессиональными навыками, но утративших веру в себя после долгих лет, проведенных дома. Подписавшие контракт с агентством Весты Роз проходили курс профессиональной переподготовки и еще один курс, который Руфь назвала «психологической закалкой». Для них при агентстве были организованы детские ясли и группы для детей постарше, а также закупка продуктов и доставка их на дом — чтобы женщинам не приходилось в обеденный перерыв бегать по магазинам, а можно было бы просто отдохнуть, как это делают, не ведая, что может быть иначе, работники-мужчины, и в конце дня налегке сесть в автобус и ехать домой, не волоча неподъемные сумки. Все эти удобства стоили немалых денег, но женщины отдавали их с радостью.
Сестра Хопкинс взяла на себя присмотр за детьми: ясли-сад размещались на верхнем этаже занимаемого агентством здания. Если она порой и прибегала к транквилизаторам, чтобы угомонить какого-нибудь расходившегося ребеночка, она, по крайней мере, знала, чего и сколько давать и каких побочных эффектов нужно опасаться. Вместе с Руфью они снимали квартиру, всего в квартале от агентства.
— Я теперь с тобой хоть на край света пойду! — повторяла сестра Хопкинс. — Никогда в жизни я не была так счастлива!
Прошло немногим больше месяца, и агентство Весты Роз прочно встало на ноги и даже стало приносить доход. Подписавшие контракт женщины — а они стекались сюда уже сотнями, добираясь из ближайших пригородов кто автобусом, кто электричкой, — были бесконечно благодарны, терпеливы, исполнительны и усердны; большинству из них было достаточно посетить два-три занятия у Руфи, чтобы понять, насколько проще работать секретарем в офисе, чем изо дня в день продираться сквозь дебри детской психологии — с обидами, ревностью, соперничеством, — или на ощупь находить верные ответы на вопросы, которые без конца задает семейная жизнь. Девочки Весты Роз, как их вскоре стали все называть, приобрели большую популярность у работодателей во всех концах города, и, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что агентство добилось даже определенной славы; его все чаще приводили в пример, когда желали показать, как можно сказку сделать былью, и дать урок слабовольным и вечно ноющим: вот на что способны женщины, стоит им чего-то захотеть по-настоящему (раз уж им не повезло удачно выйти замуж). Сама Веста Роз была в каком-то смысле фигурой мифической: хотя время от времени репортерам удавалось взять у нее интервью по телефону, от личных встреч она неизменно уклонялась, а о том, чтобы ее фотографировать, и речи быть не могло. Сестра Хопкинс выступала ее полномочным представителем и с этой задачей справлялась прекрасно.
— Вот видишь! — говорила Руфь. — Совершенно незачем было тебе прятаться и хоронить себя заживо.
— Но если бы мы с тобой не встретились, — возражала сестра Хопкинс, — у меня ничего бы не вышло. Всегда нужно, чтобы кто-то был рядом.
По прошествии полугода Руфь внедрила своих машинисток, секретарей, бухгалтеров и специалистов по продуктовым поставкам практически во все сферы городской жизни. Клиентам очень нравилось, что она давала гарантию: подобрать замену любой вызвавшей нарекание работнице в течение двух часов после получения сигнала; но этим правом почти никто не пользовался — Девочки Весты Роз умели быть благодарными и старались ее не подводить: Агентство изымало в свою пользу всего лишь пять процентов от их заработка, плюс расходы на присмотр за детьми, приобретение продуктов и — спустя некоторое время — услуги прачечной и химчистки. Никто не стремился внушить им мысль, что пора заявить о своих правах, правах Женщины с большой буквы, и потребовать, чтобы мужчины на равных с ними участвовали в воспитании детей и брали на себя часть домашних забот, — нет, подразумевалось, что, хотя цель эта сама по себе в высшей степени благородная, для большинства женщин она в обозримом будущем вряд ли достижима, а потому, пока суд да дело, гораздо полезнее оказывать им чисто практическую помощь — раз уж женщина, даже работающая, вынуждена по традиции тащить на себе весь дом. И вот их мужья приходят вечером с работы, а стол уже накрыт, чистые рубашки лежат аккуратной стопкой, телевизор настроен на любимый канал — домашний быт плавно течет в привычном ритме. Так достигалась если не высшая справедливость, то, по крайней мере, стабильность и взаимная приязнь, и когда на супружеском ложе мужчина поворачивался к женщине, а она к нему — это, наверное, и было той единственно возможной компенсацией, какую можно получить за все вопиющие несправедливости современного брака.