Читать интересную книгу Донская либерия - Николай Задонский

Булавинцы, подойдя к речке Каланче, начали переправу. Стольник Степан Киреев, узнав об этом, приказал полковнику Васильеву со всей конницей «тех воров одержать и через Каланчу не перепустить, но за умножением тех воров сдержать их было невозможно».

Отбитая с большим уроном азовская конница возвратилась в крепость. Булавинцы спокойно перебрались через речку, ночевали на другом берегу против Азова.

На следующий день пешая вольница, оттеснив слабые гарнизонные заставы, подошла к Дону, заняв азовское предместье близ Делового двора, где находились огромные склады лесных припасов. Булавинцы намеревались пробраться отсюда в Матросскую и Плотничью слободы – там ожидали их и обещали им помощь корабельные работные люди, – а оттуда идти на приступ Петровского форта.

Полковник Васильев, разгадав «воровской умысел», спешил свою конницу и завязал бой с булавинцами, но вынужден был вскоре отойти, не сдержав напора вольницы. Азовский комендант послал на помощь полковнику последние солдатские роты. Против Делового двора вновь закипела трехчасовая битва.

Два военных корабля, приблизившись по Дону к месту сражения, стояли с наведенными жерлами орудий. Стрелять не решались из опасения побить своих.

Наконец булавинцы отступили, засев за Деловым двором и лесными складами, представлявшими превосходные оборонительные укрытия. Тотчас же загрохотала артиллерия Петровского и Алексеевского фортов, одновременно ударили пушки военных кораблей. Однако сбить булавинцев не удалось, особо чувствительного урона ядра не причиняли.

Всю тяжесть происходившего сражения приняла на себя пешая вольница и камышинцы, приведенные Хохлачом. А конные донские казаки под начальством Карпа Казанкина стояли несколько в стороне, в широкой балке, ожидая своего часа. Лукьян Хохлач и Карп Казанкин уговорились, чтобы, как только стихнет артиллерийский обстрел, произвести совместными силами решительную атаку на войско полковника Васильева, заграждавшее путь в слободы, принудить азовцев к бегству, на их плечах ворваться в крепость.

Лукьян Хохлач, разумеется, не знал, что Карп Казанкин и большинство есаулов и сотников казацкой конницы принадлежат к тайным заговорщикам. Третьего дня Зерщиков, напутствуя Казанкина, сказал ему:

– От помоги ворам елико возможно уклоняйся, а за Куканькой гляди в оба… и лучше всего, ежели б случай выпал совсем его прибрать…

Когда пришло время, пешая вольница, сделав вылазку, снова схватилась с азовцами. Лукьян Хохлач видел, что силы противника заметно ослабели, и, не сомневаясь в удаче замысла, нетерпеливо поджидал казацкую конницу.

Но ожидание оказалось тщетным. Бой разгорался. Казаки не подходили. Подданные не возвращались. Лукьян Хохлач с тремя верными камышинцами поскакал к донцам, застав их на прежнем месте.

Коренастый, краснорожий Карп Казанкин сидел под лозиной среди своих есаулов. Казаки пили горилку, над чем-то потешались и, видимо, никуда не собирались.

Разъяренный Хохлач, круто осадив коня, крикнул:

– Вы що творите, чертовы сыны? Уговор забыли? Вольные второй час с азовскими бьются, кровью исходят…

– А ты чего орешь, пес бешеный? – перебил Казанкин, медленно поднимаясь и глядя на Хохлача мутными, недобрыми глазами. – Ты кто таков, чтоб природных казаков срамить?

– Того у природных казаков не водилось, чтоб в бою товарищей без подмоги оставлять! – горячо отозвался Хохлач.

Заговорщики вскочили, зашумели:

– А нам бездомовники и голодранцы не товарищи! Шарпальники, воры! Дьявол бы вас побрал вместе с Кондрашкой!

Хохлач, сообразив, что дело неладно, схватился за саблю:

– Зрадники… Гадюки ползучие…

В этот момент грянул выстрел. Конь вздыбился. Лукьян Хохлач, взмахнув руками, вылетел из седла, упал на землю. Пуля из пистоли Казанкина попала в сердце атамана. Верных его камышинцев заговорщики зверски изрубили саблями.

Пешая вольницы, оставленная без казацкой подмоги, была азовцами разгромлена. На поле боя осталось свыше четырехсот булавинцев, еще больше утонуло при переправах через Дон и Каланчу.

Казацкую конницу войсковые начальники распустили. Казаки станицами пробирались по степным сакмам в свои городки. Запорожцы атамана Беловода и большая часть голутвенных ушли на Украину.[33]

А Карп Казанкин, сопровождаемый полусотней заговорщиков, мчался в Черкасск. Нужно первому привезти туда известие об азовской неудаче, нужно успеть в короткую летнюю ночь учинить средь станичников сполох… И кто предугадает, что может произойти в эту ночь?

VI

Столица донского казачества жила в тревоге. Вызвана она была не азовскими событиями, о которых здесь еще никто не знал, а иными причинами.

6 июля прибежал в Черкасск сын Семена Драного Михаила со страшной вестью о разгроме донецкого войска у Кривой Луки и гибели отца.

А из всех булавинских атаманов Семен Драный пользовался наибольшим доверием старожилых казаков, у которых «вся надежда была на Драного», как свидетельствовал сам вышний командир князь Долгорукий. И если многие черкасские домовитые казаки уже поняли, что булавинцам так или иначе не устоять против царских войск, то значительная часть старожилого казачества, пока Семен Драный успешно защищал на Донце казачьи городки, не ощущая для себя непосредственной опасности, поддерживала булавинцев.

Разгром донецкого войска освобождал дорогу на Дон для карательной царской армии. Старожилым, особенно верховых станиц, казакам приходилось теперь волей-неволей думать о том, как уберечь свои головы, не пострадать за участие в донском мятеже. Тайные заговорщики умело воспользовались обстоятельствами, стали толкать старожилых казаков на предательство. Верно служившие Булавину казаки Сухаревской станицы во главе с атаманом Иваном Наумовым первыми «отошли от вора и принесли повинную» вышнему командиру.

«Милости у тебя, государя, мы станицею и многогрешные просим, – писали сухаревцы. – Да ведомо тебе, государю, о сем буди, что шел снизу с Донца Сережка Беспалой со многим собранием и везде прельщал своим озорничеством нашу братию, казаков многих бил на смерть, и в воду сажал, и вешал, и животы наши грабил, и неволею нас к себе приворочил. И от такого его озорничества мы, убогие, боясь, их слушали. И брал нас в свое войско неволею. И ты, пожалуй, князь Василий Володимерович, в вине нашей помилосердствуй над нами».

Черкасские и ближних низовых станиц казаки тоже готовились принести повинную. Преданного Булавину охранника Михаилу Голубятникова в Скородумовской станице чуть не убили, когда он вздумал оправдывать войскового атамана. Кондратий Афанасьевич поехал в Рыковскую, хотел в кругу по-свойски потолковать о войсковых делах с казаками, но они под разными предлогами от сбора уклонились.

Булавин возвратился в Черкасск мрачней тучи. Рушились последние надежды. Он сознавал безвыходность положения. Царская карательная армия двигалась на Дон беспрепятственно, и защищаться было нечем. Поход под Азов представлялся теперь бесполезным. Если даже крепость будет взята, то удержать ее в своих руках не удастся. У Долгорукого под начальством свыше десяти тысяч регулярных войск.

Что же остается делать? Бежать на Кубань, как в свое время договаривался с Игнатом Некрасовым? Об этом Булавин думал, но решиться никак не мог. Прежде, когда среди донских казаков существовало «общее согласие», можно было угрожать царю Петру, что они всем Войском Донским отложатся от него, уйдут на Кубань, если их будут утеснять. Переселение на Кубань, во всяком случае, задумывалось общее, телеги готовились не в одной Рыковской станице.

Теперь же все изменилось и осложнилось, казаки откладываться от царя явно передумали, надеясь на отпущение своих вин… А тайные недруги следят за каждым шагом войскового атамана и, проведав о бегстве его на Кубань, сейчас же пошлют погоню, и схватят в дороге, и выдадут царю. Они того случая давно ждут! Да и как навеки расстаться с родными, с детства любимыми местами, с донским привольем, как покинуть навсегда и жену и маленького сына, которых продолжали держать под стражей в Белгороде? Булавина не покидала надежда со временем выручить их, а если он уйдет на Кубань, то царь не остановится перед тем, чтоб расправиться с ними…

Кондратий Афанасьевич, тщательно поразмыслив, стал более склоняться к тому, чтоб на Кубань не уходить, а соединиться в Паньшином с Игнатом Некрасовым и, следуя его давнишнему совету, продолжить на Волге борьбу за вольность… Камышин и Царицын еще крепко держатся. На волжскую голытьбу можно вполне положиться.

Булавин вызвал находившегося последнее время при нем брата Ивана, приказал:

– Завтра, не мешкая, поезжай в Паньшин. Галю и Никишку возьми с собой. Скажешь Некрасову, чтоб сюда не собирался, против царских войск нам не выстоять.