в период с 1923 по 1927 год, Арцыбашев опубликовал около сотни статей, снискав славу первого зарубежного российского публициста. Основной темой этих материалов было разоблачение большевизма.
Незадолго до смерти ему приснился весьма необычный для обычного человека сон. Но в том и дело, что Арцыбашев не был обычным человеком в общем понимании. Поэтому и сон ему приснился в том же духе. Он проснулся от крика весь в поту, жена испуганно спросила его о здоровье, а он, сбрасывая с себя последние остатки сна, рассказал ей, что за приключение с ним произошло ночью:
– Приснилось мне, что я присутствую на заседании исторического общества, в тридцать втором столетии. Один за другим выходят на кафедру докладчики, почему то все, как один, похожие на каких-то серых, бесконечных ленточных глистов, и говорят о русской эмиграции эпохи великой октябрьской революции. Но, как всегда во сне, все это очень смутно, призрачно и странно. Я делаю неимоверные усилия, чтобы разобрать, в чем дело, но речи ораторов звучат глухо, как сквозь подушку, временами переходя в какое-то тягучее, сплошное бормотание. Только иногда до меня долетают отдельные слова и фразы, но и в них нет ровно никакого смысла…
И вот, слышу я:
– Вопреки установившемуся представлению о миллионах беженцев, хлынувших в Европу от ужасов большевицкого террора, эмиграция была очень немногочисленна… С полной несомненностью удалось установить лишь пребывание в Париже известного русского исследователя проливов профессора Милюкова… Имеются слабые намеки на существование в Праге эсеровской колонии… Что же касается госпожи Кусковой, то личность эту следует считать легендарной, ибо в противном случае пришлось бы признать возможность ее одновременного пребывания во всех центрах Европы…
– Что за вздор! – хочу крикнуть я, но губы мои не издают ни единого звука, а бесконечный серый глист тянется дальше.
– Главную массу русской эмиграции составляли учащаяся молодежь и дети… Молодежь осела главным образом в Чехословакии, очевидно, бывшей в ту эпоху рассадником мирового просвещения, а дети, брошенные на произвол судьбы родителями беженцами, повсеместно ютились под елками, специально для этой цели насаждаемыми многочисленными благотворительными обществами… Кое-какие данные заставляют думать, что в дремучих лесах восточной Польши и в пустынях северной Африки бродили какие-то одичалые банды, по-видимому, русского происхождения, но об этом любопытном явлении в жизни культурного ХХ столетия не удалось получить более точных сведений… В Англии, Америке и других странах света русская эмиграция вовсе не наблюдалась…
– Позвольте! – снова и с тем же успехом пытаюсь я прервать докладчика, но голос продолжает с тягучей настойчивостью:
– Необходимо отметить чрезвычайно высокий культурный уровень русской эмиграции: она сплошь состояла из журналистов, студентов высших учебных заведений и генералов… Этим объясняется, что все свои силы эмиграция отдавала исключительно сбережению культурных ценностей, занимаясь науками, искусствами и историей… Гуманное европейское общество приняло несчастных изгнанников с такой теплотой, что они чувствовали себя на чужбине прекрасно и даже вовсе не помышляли о возвращении на родину…
– Это уже! – слишком громко сказал я и, как подобает в таких случаях, проснулся.
В солнечный день 3 марта 1927 года Михаил Петрович Арцыбашев скончался в своей варшавской квартире. На родине журнал «Огонек» отозвался на это скорбное событие публикацией портрета писателя, а под ним – такие слова: «За границей умер М.П. Арцыбашев. Вряд ли кто-нибудь из русской читающей публики горевал о смерти этого столь знаменитого в свое время русского беллетриста…»
Но след Арцыбашева еще отыщется в судьбе нашего главного героя – Леонида Линицкого.
5.
Галлиполийское сидение заканчивалось. Русское командование, вынуждаемое французами и не желавшее второй раз зимовать в Галлиполи, ускорило переезд всех оставшихся в Сербию и Болгарию – страны, согласившиеся принять воинские части корпуса. Люди воспрянули духом, будто и не было позади целого года лишений, голодовки, тяжелых испытаний.
Но прежде, чем покинуть Галлиполийский полуостров, было принято решение увековечить память умерших за этот тяжелый год русских людей. По этому поводу 20 апреля генерал Кутепов выступил перед собравшимися солдатами и офицерами своего корпуса:
– Русские воины! Наши братья, не выдержав тяжелых условий эвакуации и жизни на чужбине, нашли здесь свою безвременную кончину. Для достойного увековечивания их памяти воздвигнем памятник на нашем кладбище. Воскресим обычай седой старины, когда каждый из оставшихся в живых воинов приносил в своем шлеме земли на братскую могилу, где вырастал величественный курган… И пусть курган, созданный нами у берегов Дарданелл, на долгие годы сохранит перед лицом всего мира память о русских героях.
На этот призыв откликнулись все. Солдаты и офицеры несли камни, женщины и дети подносили песок, и даже малыши детского сада участвовали в общем деле. Местное население помогло с цементом, хоть и низкого качества. Каждый хотел внести свой вклад в строительство монумента и тем самым почтить память погибших людей, которым пришлось покинуть родные земли.
Потом возникла мысль о памятнике. Наиболее подходящим был признан проект памятника в стиле римско-сирийских гробниц, представленный архитектором подпоручиком Николаем Акатьевым. Началось строительство памятника 9 мая, а 16 июля состоялось его открытие и освящение. Ярким солнечным утром почти весь корпус выстроился у кладбища. Строгим четырехугольником со знаменами и оркестрами войска окружили место, где была намечена церемония освящения. В ограде находилось духовенство, почетные гости, представители французских и греческих властей, местное население, женщины и дети. Во время богослужения протоиерей Феодор Миляновский произнес взволнованную речь, закончив ее словами:
– Путник, кто бы ты ни был, свой или чужой, единоверец или иноверец, благоговейно остановись на этом месте – оно свято: ибо здесь лежат русские воины, любившие родину, до конца защищавшие честь ее.
Когда было снято покрывало с памятника, на его сверкающем белизной мраморном фронтоне все увидели надпись на четырех языках: русском, французском, турецком и греческом. Она гласила: «Упокой, Господи, души усопших. 1-й корпус Русской армии своим братьям воинам, за честь родины нашедшим вечный покой на чужбине в 1920–1921 гг. и в 1854–1855 гг., и памяти своих предков запорожцев, умерших в турецком плену».
В речи на открытии памятника греческий мэр Галлиполи обещал свою заботу и попечение о кладбище, а французский комендант говорил о гордости, которую он испытывает, отдавая воинскую честь доблестным павшим солдатам дружественной армии. Короткую речь произнес и мусульманский муфтий. Он подчеркнул, что для магометан всякая гробница священна, но гробница воина, сражавшегося за свое отечество, особо священна, какой бы веры ни был этот воин. Присутствовавшие на траурном митинге чины корпуса произносили трогательные речи, высказывали пожелание, чтобы после ухода русских из Галлиполи местные власти и жители относились к этому месту как к части русской земли, вспоминали, что на французском кладбище вблизи