резко сел и лишь тогда понял, что это был сон.
– Это сон, просто сон, – безостановочно бормотал Джесси. – Я не пью! Слава тебе, Господи! Спасибо тебе, Иджи!
Отбросив одеяло, он соскочил с кровати и бегом кинулся на кухню, где стиснул жену в объятьях. Он не напился. Он не переехал мальчика. Его не посадят в тюрьму.
Эвелин и Руфи
Часто люди говорят: «Будем на связи», и на том дело заканчивается. С Эвелин и Руфи все было иначе. После первого короткого знакомства они почти каждый день перезванивались и болтали. Несколько раз на выходные Руфи ездила в Бирмингем, а Эвелин приезжала в Пайн-Маунтин, что недалеко от Атланты, и они вместе обедали. Дружба их крепла, и теперь они делились друг с другом всем без утайки.
Нынче Руфи рассказывала о своей дочери Каролине.
– Нет, я люблю ее, но мы никогда не были особенно близки. По крайней мере, так близки, как хотелось бы. Каролина, она… пустовата, что ли… Вот вам результат влияния Марты. Что и говорить, все это огорчительно. Я пыталась, но… Когда мы вдвоем, она готова говорить лишь о звездах, которых встретила на последнем рауте, и о том, в чем появится на следующем. Муж ее, Брайан, милый парень, но оба они с головой окунулись в светскую жизнь Вашингтона и знай себе кочуют с одного приема на другой. Я надеюсь, брак их не даст трещину, но мне становится тревожно при мысли о том, что будет, если вдруг Каролина столкнется с реальной жизнью… А вот сын мой Ричард, он из другого теста. Он сам по себе и всегда был таким. Помнится, я спросила его, подростка, кем он хочет стать, и сынок ответил: «Пока не решил, мама, но знаю точно, что не хочу быть несчастливым».
– Мне бы такой ум, – сказала Эвелин. – В молодости я всегда знала, кем меня видят другие люди, и шла у них на поводу. Оба моих ребенка сразу определились с тем, чего им хочется, и все исполнили. А я так и не понимала, чего же я-то хочу, пока в сорок восемь лет не встретила Нинни и не начала работать. Что насчет вас, Руфи? Кем вы мечтали стать?
– Ох, вы будете надо мной смеяться! Такая ерундистика!
– Обещаю, не буду.
– В юности я была очень стеснительная. Особые семейные даты мы отмечали в одном ресторане в Балтиморе, где на входе нас гостеприимно приветствовала красивая дама и провожала к столику.
– Типа администратора зала?
– Ну да, должность эта, по-моему, называется «распорядительница». Тогда мне казалось, что это самая гламурная работа на свете: ты красива, встречаешь гостей и заставляешь их почувствовать себя особенными. Дурь несусветная, правда?
– Вовсе нет, – покачала головой Эвелин. – Я вот в шестнадцать лет мечтала стать монахиней, хоть даже не католичка.
– Боже мой! – рассмеялась Руфи. – Представляю, как сейчас я бы разговаривала с сестрой Эвелин! Нет, зная вас, это была бы аудиенция Папы Эвелин Первой!
Фэрхоуп, Алабама
Рождество
1997
От: [email protected]
Привет, народ,
Надеюсь, вы получили мое последнее письмо. Я пока не вполне уразумела, как работает эта электронная штука. Все время тыкаю не те клавиши. Похоже, старую собаку не обучить новым трюкам.
Ну вот, минул еще год, а мы пока живы и брыкаемся. Для нас главным событием уходящего года стал приезд нашей старинной подруги Опал Баттс, заглянувшей к нам на пути во Флориду. Она все такая же красавица! Помните, как в 1927-м Опал стала «мисс Полустанок» и потом представляла наш город на конкурсе «Мисс Алабама», а все мы за нее болели?
Мы и сейчас уверены, что ее засудили. Много вы знаете девушек, которые могут бить чечетку и одновременно играть на ложках? Не важно, кто там победил, Опал навсегда наша «мисс Алабама».
Кстати, вы не скучаете по старым добрым кинозвездам? Прошлым вечером на канале «Классика кино» мы смотрели «Интимный разговор». Отпад! Теперь больше не делают звезд вроде Фреда и Джинджер. Нынешние кумиры ничуть не впечатляют, хоть убей! Я даже не помню их имен и не могу отличить одного от другого. Наверное, так со всеми. Вот матушка моя до бабьих обмороков сходила с ума по Рудольфу Валентино. Понимаете, о чем я?
В мае пришлось везти Уилбура в травмпункт. На причале старый дуралей с рук кормил устрицами чаек, и одна, промазав, клюнула его в нос. Надо ли говорить, какое зрелище являл мой муженек с забинтованной физиономией, но сейчас, слава богу, все зажило.
К слову о неожиданностях. Меня тут огорошили на медосмотре. Врачиха, измерив мой вес и рост, объявила, что во мне пять футов три дюйма. Ошибочка, говорю, я всегда была ростом пять футов четыре с половиной дюйма, как в аптеке. Меня перемерили, но результат не изменился. Мать честная, я усохла! А я-то думала, почему вдруг панталоны стали мне велики. Я уменьшаюсь.
О приятном. Известен ли вам интересный факт: если вы дотянули до семидесяти пяти, у вас есть хороший шанс перевалить за девяносто. Так что живем дальше! Коль уж сейчас запросто расправляются со всякими хворями и напропалую заменяют любые части тела, то мы, наверное, будем жить вечно, кто его знает. Спрошу: а вы бы этого хотели? Напишите мне, поделитесь мыслями.
Ну, прощаюсь до следующего года. Говорят, нынче не политкорректно поздравлять с Рождеством, но, тем не менее, всем веселого Рождества!
Ваша верная писака
Дот
Опал Баттс
Бирмингем, Алабама
1972
У Опал Баттс были три сестры: Руби, Перл и малышка Гарнет[15]. Сразу ясно, что матушка их зациклилась на украшениях. А вот Опал с восемнадцати лет зациклилась на куафёрстве. Став женой Джулиана Тредгуда, в собственной кухне она устроила небольшую парикмахерскую, что, вероятно, явилось одной из причин развода супругов. Возвращаясь домой, всякий раз Джулиан заставал такую картину: три, как минимум, дамы в кухне и еще две, дожидаясь своей очереди, щебечут в гостиной. По выходным клиентки шли нескончаемым потоком, что доводило до белого каления. В ответ на ультиматум мужа Опал выбрала производство красоты. Джулиан уехал во Флориду, она же открыла салон по соседству с кафе, и дела ее шли успешно.
Однако в 1954-м ей пришлось закрыть свое заведение, переехать в Бирмингем и устроиться на работу в гостиничной парикмахерской. Там все было иначе. В собственном салоне она знала всех своих клиенток, теперь же ее услугами пользовались в основном иногородние.