— Слишком высока оценка моей особы. Но вряд ли подобную сделку между супругами можно назвать полюбовной. Просто «сделка». От мужа всё равно мечтаешь дождаться любви. И если муж предпочитает тебе твою же мать, да ещё столь демонстративно…
— Если мы с Джайдой сумеем построить свою любовь, то совершенно особым образом, и иные мои привязанности, а равным образом моя страсть к тебе, этому не будут помехой.
— А ты хотя бы пытаешься?
— Поверь — от всей души и всем сердцем. Я очень уважаю Джайду. Но настоящей страсти к ней не испытаю никогда. Однако же существует на свете немало пар, сумевших построить успешный и приятный брак на основе дружбы, взаимоподдержки, уважения. Я стремлюсь к тому же, и, как мне кажется, жена — тоже.
— Я не знаю, что сказать, — проговорила Аштия после долгой паузы.
— Твоё сомнение уже даёт мне надежду.
— Мне нужно всё обдумать и получить суждение Джайды.
— Хорошо. Повторюсь — не стану тебя торопить. Об одном умоляю — обдумай.
— Тут ведь надо не думать, а чувствовать.
Ответный смешок у императора получился своеобразный. Услышь я такой в нашем с ним разговоре — насторожился бы, настроился на худшее. Мало ли чем умудрился разгневать его величество, мало ли какую кару он задумал мне в ответ. Само собой, тут была особая ситуация, и даже в ней человеку, заскорузшему в определённой роли, трудно отрешиться от своих привычек. Тем более если он — не в полном смысле слова человек. Как смог — так и отрешился.
Впервые мысль о том, что это совершенно не моё дело, не отвадила меня от желания поразмыслить над услышанным. Странно было осознавать, что в том, кого доселе я воспринимал лишь как символ собственной власти, символ несокрушимости Империи и имперских традиций, оказалось столь много человеческого. Пожалуй, подобное открытие даже способно обеспокоить. Почему? Вряд ли можно ответить с ходу, одним словом или фразой. Правитель, оказалось, не только таков, каким мы все его знаем. А это опасная ситуация. Предпочтительно, чтоб император был предсказуемым и прогнозируемым, иначе взаимодействие с ним может стать источником постоянного беспокойства.
Проще говоря — кто знает, что придёт ему в голову завтра?
Но пока об этом знаю я один. Это преимущество? Посмотрим. Пока стоит думать о более насущных вещах. О выживании, например. О возвращении к власти нашего героя-любовника, причём желательно невредимым. В отношениях между собой эти двое и сами разберутся.
Куда можно его вести? На север, дикий и никем не контролируемый? Бесперспективно. Император ведь нужен не столько сам по себе, сколько как символ. А откуда подданные узнают, что государь жив, если его будет болтать по здешним клюквенным болотам и чащобам?
Можно держаться поближе к врагу в надежде нащупать пробел в обороне и просочиться к своим. Второе намного, намного опаснее. Тогда, на охоте, с нами было больше ста человек. Кто-то обязательно попал в плен. Да что там — пленных наверняка больше десятка! И уж кого-нибудь одного из них обязательно разговорят.
Кроме того, есть ещё люди Седара, которые знали, почему они патрулируют северную границу. Их тоже заставят рассказать всё, что они знают, если уже не заставили. Наш противник наверняка давно в курсе, что имеет реальную возможность захватить в плен первого человека в государстве и несколько чуть менее, но всё же значимых. Если на нас почему-то не охотятся… Впрочем, такое чудо я даже не стану рассматривать всерьёз. Чудеса — почва для мечтаний и вожделений, а не для разумного планирования.
Нельзя болтаться тут, рассчитывая просочиться сквозь вражеские ряды. Надо уходить в дебри — и оставить надежду хоть кого-то о чём-то предупредить. Хоть как-то способствовать выживанию своей семьи.
Я вдруг осознал, что плачу. Давно мне не приходило в голову позволить себе эту слабость. Но мрак подступал к сознанию при одной мысли о том, что моей жене и детям придётся умирать, когда под напором вражеских орд падёт Ледяной замок, и как именно им придётся умирать. Становилось до тошноты холодно при попытке представить, что нет больше на свете моих малышей… Да и по более взрослым я убивался не меньше. Какая разница, сколько лет ребёнку, он остаётся близким, драгоценным человеком, пусть и одним из шестнадцати столь же дорогих.
Но без жены я просто не представлял себе дальнейшей жизни.
И я плакал, уткнувшись в траву, прощаясь с надеждой ещё когда-нибудь увидеть своих родных. Это было самым верным средством и способом — смириться с неизбежным, в мыслях своих принять это и действовать дальше так, как подскажет здравый смысл. Что ещё я могу сделать? Ничего.
Аштия потрогала меня за плечу, и новым открытием стало то, что я умудрился плакать во сне. И когда вообще успел уснуть — можно только гадать. Уже совсем посветлело, туман накатывал волнами, и казалось, будто лес вокруг нас утонул в снежном буране. Дрожь била такая, что впору было задуматься — здоров ли я? Впрочем, обычное дело в раннеутреннем лесу, расположившемся близ болота или реки. И единственное средство согреться сейчас — подняться, собраться и идти.
— Серге.
— Встаю.
— Слушай — ты ведь не знаешь, что там происходит. Может быть, с твоими всё будет хорошо.
— Я предпочитаю не питать себя пустыми надеждами. — Я сердито обтёр лицо. — Прости, что звучит грубо, но если потом эти надежды не оправдаются, останется только голову в зад засунуть.
— Кхм… Мда. — Она мягко улыбалась, и лицо её горело. Нет, явно не от смущения. Прослужив полжизни в армии, её светлость наслушалась всякого, такой простенький оборот речи не мог вышибить из неё румянец.
А значит, она рдеет по другой причине. И я, кажется, знаю, что именно она ответит его величеству, если, конечно, дочь её светлости не станет в позу: «Никогда и ни за что, или ты мне не мать». Сильно сомневаюсь, что Джайда поступит так. Для Империи ведь многоженство — абсолютная норма, тем более если речь идёт о мужчинах знатных и власть имущих. А что государь изволит хотеть жениться на Джайдиной матери… Не на дочери же! Подумаешь!
— Мда… Прости.
— Ничего. И всё-таки тебе не стоит падать духом.
— Само собой. Дух в грязи испачкается и будет в ногах путаться. Надо подниматься. Аше — они наверняка знают, что император здесь. Они наверняка охотятся на нас, а девять человек против целой армии — даже если банально прятаться от чужих глаз, это увы и ах. Разве что мы сорганизуем такое укрытие, мимо которого можно будет годами маршировать и даже не догадаться, что тут кто-то засел. Но тогда мы просто перемрём от голода.
— Ты уверен, что враг знает о нас, хотя раньше был не уверен в этом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});