Среда, 28 июля.
Гамбург бомбят каждый день. Очень много жертв, разрушений уже так много, что практически весь город эвакуируется. Рассказывают про маленьких детей, которые бродят по улицам, разыскивая пропавших родителей. Матери, по всей видимости, погибли, отцы на фронте, и опознать детишек некому. Кажется, за это взялась НСФ, но трудности огромные.
Во время налетов 24, 25, 26, 27, 29 июля и 2 августа на Гамбург было сброшено почти 9000 тонн бомб, которые оставили без крова более миллиона человек и убили, по разным оценкам, от 25 тыс. до 50 тыс. (во время столь нашумевшего немецкого блиц-налета на Ковентри погибло 554 человека!). В ходе налетов на Гамбург произошло множество "премьер": впервые было применено круглосуточное бомбометание, когда американцы прилетали днем, а британцы ночью; впервые зажигательные бомбы использовались в таких масштабах, что создавали "огненные бури" - ураганные ветры, начинавшиеся спустя несколько часов после окончания налета и причинявшие больший ущерб, чем сами бомбы; и, наконец, в первый раз союзники применили "окна" - металлические ленточки, которые сбрасывались связками, чтобы нейтрализовать радары и зенитки противника.
Четверг, 29 июля.
Пытаюсь уговорить Мама уехать к Татьяне в Кенигсварт, но она отказывается, говоря, что может понадобиться мне здесь. Мне по нынешним временам было бы гораздо легче знать, что родители в безопасности, и не беспокоиться за них - особенно за Мама, которой здесь угрожает вполне реальная личная опасность.
Из воспоминаний Мисси, записанных незадолго перед кончиной в 1978 году:
Осенью 1942 года Мама провела некоторое время у своей приятельницы Ольги Пюклер в Силезии, где оказался ее муж Карл-Фридрих, приехавший с русского фронта в отпуск. Союзники только что высадились в Северной Африке, и Мама, как всегда, не стеснялась предсказывать то, что станет с Германией, если будет продолжаться ее теперешняя политика в России.
Через две недели в мою комнату в министерстве вошел Йозиас Ранцау, закрыл дверь и молча вручил мне копию письма, подписанного графом Пюклером и адресованного Гестапо. В нем было сказано примерно следующее: "Княгиня Васильчикова - подруга детства моей жены - настроена против нашей политики в России и критически отзывается о нашем отношении к военнопленным. У нее много влиятельных знакомых в лагере союзников, и сведения, которыми она может их снабдить, представляли бы опасность для Германии. Ее не следует выпускать из страны". Гестапо направило письмо в Министерство иностранных дел с указом не выдавать Мама выездную визу, если она ее запросит.
Во время войны в Германии подобный донос обычно приводил жертву в концлагерь. Йозиас сказал мне, что Мама ни в коем случае не должна пытаться уехать из Германии; самое разумное для нее было бы на некоторое время исчезнуть из виду, например, погостить у Татьяны в Кенигсварте, тем более что она уже начинала привлекать к себе "недоброжелательное внимание" своими усилиями по организации помощи советским военнопленным.
Мама всегда была ярой антикоммунисткой - что неудивительно, если принять во внимание, что двое ее братьев погибли в самом начале революции. Она придерживалась этой несгибаемой позиции двадцать лет, и дело дошло до того, что даже Гитлер виделся ей в благоприятном свете, согласно принципу "враги моих врагов - мои друзья". Когда она приехала в Берлин на свадьбу Татьяны в сентябре 1941 года, она еще надеялась, что немецкое вторжение в Россию приведет к массовому народному восстанию против коммунистической системы; после чего с немцами, в свою очередь, разделается возрожденная Россия. Так как она не жила в Германии сколько-нибудь длительное время при нацистах, ее было нелегко убедить, что Гитлер - не меньший злодей, чем Сталин. Мы же с Татьяной, успевшие уже некоторое время прожить в Германии, были свидетелями гнусного сговора между Гитлером и Сталиным с целью уничтожения Польши и из первых рук знали о немецких зверствах в этой стране; поэтому у нас не было подобных иллюзий.
Но по мере того, как становилось известно о тупой жестокости германской политики на оккупированных территориях СССР и множилось количество жертв как там, так и в лагерях русских военнопленных, любовь Мама к своей стране, усугубленная ее скрытой изначальной германофобией, восходящей к годам ее работы медсестрой на фронтах Первой мировой войны, пересилила ее прежние бескомпромиссные антисоветские чувства, и она решила принять посильное участие в облегчении страданий ее соотечественников, и прежде всего русских военнопленных.
С помощью друзей она связалась с соответствующими учреждениями германского Верховного командования; она также установила контакт с Международным Красным Крестом в Женеве через представителя этой организации в Берлине д-ра Марти. В отличие от дореволюционной России, Советское правительство отказалось от предложенной помощи Международного Красного Креста. Это означало, что русские пленные, будучи в глазах своего правительства изменниками родины, предоставлялись собственной судьбе - в большинстве случаев голодной смерти.
Мама обратилась и к своей тетушке, а моей крестной, графине Софье Владимировне Паниной, которая работала в Толстовском Фонде в Нью-Йорке. Кроме того, она втянула в эту деятельность двоих всемирно известных американских авиаконструкторов русского происхождения: Сикорского и Северского, а также русские православные церкви Северной и Южной Америки. Вскоре была создана специальная организация для помощи пленным, которой удалось собрать столько продуктов, одеял, одежды, лекарств и т. п., что для перевозки этого груза понадобилось несколько кораблей. К тому времени США вступили в войну, так что все это пришлось закупать в нейтральной Аргентине. Суда уже готовы были выйти в долгий рейс через кишащую немецкими подлодками Атлантику, как вдруг вся операция чуть было не сорвалась: дарители поставили одно лишь условие, а именно: чтобы распределение помощи в лагерях проводилось под надзором Международного Красного Креста. Германские военные власти дали на это согласие. Оставалось последнее: получить личное разрешение Гитлера. Когда Мама в очередной раз навестила своего знакомого в Верховном командовании армии, он повел ее в близлежащий парк Тиргартен и там, вдали от любопытствующих ушей, сказал: "Мне стыдно в этом сознаться, но Фюрер сказал: "Нет! Никогда!" Однако Мама не сдалась: "Хорошо, тогда я напишу маршалу Маннергейму. Он-то не скажет "Нет!" Что она незамедлительно и сделала. Барон Маннергейм, освободивший Финляндию от красных в 1918 г. и командовавший ныне финской армией, в прошлом был российским офицером-кавалергардом и хорошо знал нашу семью. Благодаря его влиянию, финские войска (в отличие от германских) всегда воевали с Советами благородно; со взятыми ими пленными обращались в строгом соответствии с Женевской конвенцией, и в результате большинство их выжило. Почти сразу же Мама получила от Маннергейма сочувственный ответ, и суда с грузом помощи направились в Швецию, откуда груз был быстро доставлен, под наблюдением Международного Красного Креста, военнопленным финских лагерей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});