Читать интересную книгу Сидр для бедняков - Хелла Хассе

Трубку можно положить после первых же двух гудков, подумал он. К черту эту идиотскую мысль, решил он и снова взялся за пирожное, выковыривая крем и облизывая пальцы.

При первом звонке телефона Адри вскочит. «Это Виллем», — подумает она. И в тот миг, когда она, замирая от волнения, услышит второй звонок, переступит порог прихожей и протянет руку к трубке… Не поддаваться искушению, приказал он себе и перешел с пирожным из комнаты в магазин.

На последней странице школьной тетради, в которой Герри вел свою бухгалтерию и которая раздражала Блекера царившим в ней беспорядком, он записывал, кто звонил. Аренд — два раза, Кабеляув — один, Джойс — один. Положив трубку и сделав запись, он быстро возвращался в магазин и продолжал расписывать часы. На шум машины он всякий раз выглядывал в окно, но Герри все не было.

Покончив со стеклом, Блекер покрасил весь корпус, кроме задней стенки. Затем снял со стены образец и повесил вместо него еще не просохшие часы. Кисточкой закрасил отпечатки пальцев, отступил на несколько шагов и посмотрел. Блестяще, подумал он. Остается только вставить механизм, когда высохнет корпус. Насвистывая от удовольствия и радости, что первая работа удалась, он вытер руки тряпкой, смоченной скипидаром, попытался выковырять спичкой забившуюся под ногти зеленую краску, но безуспешно. Краска въелась в кожу. Пришлось смириться: ведь это трудовая грязь.

Телепередачи закончились. Старики наверху прошаркали в спальню и улеглись в постель. Блекер погасил в магазине свет. Временами он слышал, как открывались и закрывались двери, видел людей, торопившихся домой или в бар, пропустить рюмочку на сон грядущий. Летняя ночь, вот и ходят по забегаловкам, подумал он, закуривая сигару, и решил ждать Герри до двенадцати часов.

Он испуганно вскочил, ничего не соображая. Который час, черт возьми? Что за одежда на нем? Кто там так яростно барабанит в дверь? Господи, ничего не понять. Запах бензина привел его в чувство, и он бросился в магазин, на бегу сильно ударившись коленом о бар.

Пит Кабеляув, прижавшись лбом к стеклу, заглядывал внутрь. Увидев Блекера, он отступил в сторону, пританцовывая и потирая руки, словно от холода.

— Что, не пришел еще? — спросил он, не дожидаясь, когда откроется дверь.

Зевая, Блекер покачал головой.

— Где его носит? — сердито спросил Пит.

— Сегодня днем уехал в Зандворт, — не повышая голоса, ответил Блекер.

— В Зандворт?! За каким чертом его туда понесло?

Из большого белого «ягуара», стоявшего посреди улицы с включенным мотором, вышел какой-то долговязый тип весьма неприятной наружности.

— Аккю, назад! — прикрикнул он на собаку, выскочившую вслед за ним из машины.

Верзила молча шагнул к Питу.

— Его нет дома, Лук.

— Где же он? — спросил Лук и покосился на Блекера.

— Он не знает.

— Может быть, что-нибудь передать ему? — робко спросил Блекер.

— Передай, чтобы позвонил мне, — сказал Пит. — Если не застанет меня, пусть звонит Аренду или Барендье.

Они молча подошли к машине, сели с разных сторон и одновременно захлопнули дверцы. Раздался мягкий хлопок, такой странный в этом районе города.

Блекер записал поручение и положил открытую тетрадь возле телефона. Не позвонить ли все-таки, опять подумал он. От первого или второго звонка она проснется. После второго или третьего встанет с кровати. С третьим или четвертым выбежит из спальни, а после четвертого или пятого возьмет трубку.

Он заставил себя переключиться на другое искушение: три оставшихся эклера. Вполне можно съесть еще один, Герри хватит и двух. Съев пирожное, он стряхнул с брюк крошки и увидел сбоку прожженную дырку. Ощупывая ее пальцем, он вспомнил о сигаре, с которой лег в кровать. Вот и она, раздавленная, не выкуренная и до половины. Общипав подпаленные ворсинки на одеяле, он приспустил брюки, чтобы посмотреть, нет ли на бедре ожога. Внимательно осмотрел ногу и обнаружил небольшое покраснение. Блекер успокоился и решил снова лечь. Приспущенные брюки мешали поднять ноги. Решив, что натягивать их нет смысла, он низко нагнулся и расшнуровал ботинки.

Как трудно, как ужасно трудно противиться своим желаниям. Блекер крутился с боку на бок, поджимал то правую, то левую ногу, переворачивал подушку, плотно, до боли в веках зажмуривал глаза.

Когда часы в магазине по очереди пробили час ночи, Блекер откинул одеяло и встал. Решительно подошел к телефону и набрал гаагский номер. Кровь стучала в висках, но скорее от недовольства собой и дурного настроения, чем от волнения в ожидании ответа. С первым же гудком он представил себе прихожую, ночник над вешалкой и двери томатно-красного цвета. Подожду до четвертого гудка, решил он.

— Госпожа Блекер слушает, — вдруг раздалось в трубке. — Виллем, это…

Мысленно добавив «ты», он положил трубку. Ноги как ватные. Он дошел до кровати и лег. «Виллем, это ты?» Складок на простыне он уже не ощущал. «Виллем, это ты? Виллем, это ты?» — беспрерывно повторялось в мозгу, как на заезженной пластинке. Он тряс головой, но отвязаться от этой фразы не мог. Накрыл голову подушкой, но «Виллем, это ты?» звучало еще громче, точно в мегафон. Он запел, пение тоже не помогло: он снова заворочался в постели.

— Маритье? — обратился Блекер к рыжеволосой девушке с сумкой через плечо, которая ходила от трапа к кассе и обратно. Взглянув на него, она сразу догадалась, кто перед ней.

— Вилли? Мама рассказала мне о тебе.

Она пригласила его на экскурсию по каналам и даже взяла ему билет.

Блекер сел сзади, у окна, рядом с толстым немцем, который прикрыл голову носовым платком с узелками на концах, отчего вид у него был до смешного наивный. Немец беспрерывно вертел своей круглой башкой у Блекера перед носом, чтобы ничего не пропустить.

Блекер изредка озирался по сторонам, но в основном разглядывал Маритье, сидевшую впереди на месте гида. Порой их взгляды встречались. Тогда он отворачивался, а она продолжала без устали повторять в микрофон пояснения на трех языках с амстердамским акцентом. По проходу с ревом пробежал мальчуган, за ним его мамаша. Малыш никак не хотел надевать курточку.

— Now isn’t that a high class building?[34] — проворчала сидевшая перед Блекером старая американская перечница, обращаясь к своей перезрелой дочери.

— Yes, yes[35], — промямлила та, едва шевеля заячьей губой, прикрытой толстым слоем помады.

Обе не отрывали глаз от лодок с хиппи, кошками и курами.

— Na, was ist denn das?[36] — спросил немец, показывая на башню Монтелбансторен.

— Монтелбансторен, — ответил Блекер.

— Ja, aber was macht es?[37]

— Wasser… eh… die Frau soll es besser wissen[38], — кивнул он на Маритье.

— Nein danke, ich verstehe[39], — ответил немец, учтиво кивая. — Schon, schon![40] — шумно восторгался он, когда катер, сигналя, проходил под мостом.

После экскурсии, когда туристы сходили на берег, Блекер заметил, как немец что-то совал Маритье, приговаривая:

— Bitte, bitte, Fraulein![41]

— У меня уже полная банка из-под кофе, — похвасталась Маритье. — Не знаю, сколько там. Пусть будет сюрпризом в конце сезона.

Блекер с умилением глядел на нее, представляя, как она будет столбиками раскладывать монеты.

Маритье была совершенно непохожа на мать. У той не было такой рыжей гривы, тонких черт лица и подведенных глаз, с интересом смотревших на него из-под длинной вьющейся челки. Что он мог ей сказать? О чем спросить? Тебе нравится эта работа, Маритье? Наверное, надоедает без конца повторять одно и то же? Он стоял со смущенной улыбкой, потирая руки и неуклюже вывернув ноги носками внутрь. Потом сглотнул, откашлялся и спросил:

— У матери часто бываешь?

Она посмотрела на катер, сцепила руки и призналась:

— Не очень. Ты же знаешь, она не в своем уме.

— Да, — согласился Блекер.

— У меня сегодня еще один рейс, — сказала Маритье. — Если хочешь, зайди за мной позже.

— Конечно, зайду, — с готовностью пообещал Блекер и сунул руки за пояс брюк, словно желая заправить рубашку.

— Пока! — сказала Маритье и, немного помедлив, взяла его за локоть. — Ты что, нездоров? — озабоченно спросила она. — У тебя круги под глазами, а там, на катере, ты иногда вздрагивал.

— Спал плохо, — честно признался Блекер.

Всю ночь не мог уснуть. В ушах неумолчно звучал голос Адри, повторявшей на разные лады: «Виллем, это ты? Это ты, Виллем? Алло, Виллем! Это ты?» Он так ворочался, что замотался в простыню, как мумия.

Блекер заметил, как Маритье посмотрела на него. Насквозь меня видит, подумал он, как толстуха Анни. Но Маритье ни о чем не расспрашивала, не показала виду, что все поняла.

— А-а, — только и сказала она.

Поднялся ветерок, время от времени на солнце набегало облако, и посетители открытых кафе начали беспокойно поглядывать на небо.