Читать интересную книгу Джентльмены - Клас Эстергрен

Когда поезд остановился на станции «Родмансгатан», на перроне началось легкое волнение, быстро передавшееся пассажирам в вагоне. Прошел слух о том, что к отъезжающим присоединятся Его величество король Густав Адольф VI, а также послы, темнокожие принцы и принцессы. В вагон набилось еще больше народа, хотя это и казалось невозможным. Генри, зажатый в углу, как истинный джентльмен держал в руках корзину старушки. Он заметил, что все мужчины — то есть все настоящие мужчины — услужливы и учтивы с дамами и детьми, изображают знатоков и героев и критикуют эвакуационный штаб за плохую организацию мероприятия. Почтенные господа травили военные байки, считая, что все происходит очень медленно, что при настоящей эвакуации так не бывает.

— Король… — с придыханием произнесла старушка, и глаза ее блеснули. — Король…

— Думаю, это просто слухи, — сказал Генри.

— Он, наверное, никогда раньше не ездил в метро…

— Наверное, не ездил, — согласился Генри. — Но мне надо выходить, — продолжил он, пытаясь передать старушке ее корзину.

— Выходить? — удивилась старушка. — Этот поезд идет в Хэссельбю. А потом мы поедем на автобусе, в деревню.

— Я выхожу на Уденплан, — ответил Генри: он собирался подняться по улице Уденгатан до квартала Лэркстан, где находился дом Мод. В его планы вовсе не входило ехать вместе со всеми в Хэссельбю.

Двери открылись, впуская новые толпы: никто не собирался выходить, и Генри не мог сдвинуться с места. Пытаясь выбраться, он вертелся и извивался, как угорь, но безнадежно застрял в тисках эвакуируемых тел.

— Ты куда, малыш? — спросил один из героев, отец семейства, а также обладатель густого баса.

— Мне надо выйти, — спокойно ответил Генри.

— Выйти? — загудел Бас. — Черт побери, малыш, мы едем в Хэссельбю, а оттуда на автобусе в деревню. Здесь выходить не надо!

Генри был близок к отчаянию, народ давил и наседал, и выбраться не было никакой возможности. Смирившись с участью пленника эвакуационного маневра, Генри вздохнул и вновь прижал к груди корзину старушки. Единственным его желанием, единственной его мыслью все последние дни была новая встреча с Мод — и вот, когда он уже был готов выйти из чертова поезда метро, оказалось, что весь город играет в войну, что все жители Стокгольма подлежат эвакуации. Генри рассмеялся, он смеялся так, что капли пота летели в разные стороны, и старушка беспокойно смотрела на него снизу вверх, а Бас — сверху вниз и покачивал головой.

До самого Хэссельбю Генри стоял, зажатый в углу вагона. «Война» была в самом разгаре. Генри мысленно осыпал все и вся проклятиями и бранью, твердо решив уехать обратно на первом же поезде. Но не успел он выбраться на перрон, как его ухватил Бас.

— Пособи-ка, малыш, — произнес он, указывая на огромный дорожный сундук, который приехал вместе с ним на поезде.

— Что это? — удивился Генри.

— Одежда, утварь, вещи первой необходимости, — серьезно доложил Бас. — Это проверка.

У обладателя баса был такой строгий и сосредоточенный вид, что Генри не смог отказать. Вместе они отнесли неуклюжий чемодан на площадь, где на солнцепеке пыхтело множество автобусов. Бас отдавал короткие и точные указания жене и троим детям, направляя их к строго определенному автобусу. Ему явно нравилось командовать. Чемодан вскоре оказался в багажном отделении, а Бас обменялся с водителем парой скептических реплик относительно качеств автобуса. Автобусы Басу тоже явно нравились.

— Все на месте? — прогрохотал он, заглядывая внутрь.

Семья ответила дружным «да!» Остальные семьи решили последовать доброму примеру: отцы устроили перекличку, жены и дети дружно отвечали. Поднялся невообразимый гвалт.

Генри отправился обратно к метро. У самой станции он увидел Лео и Вернера. Они приехали на следующем поезде, вооруженные до зубов. Вернер очень серьезно отнесся к эвакуации, а Лео последовал за ним из любопытства. Они размахивали брошюрой «Если наступит война», демонстрируя полный набор необходимых вещей. Парни казались очень довольными мероприятием и вскоре исчезли в толпе эвакуируемых. Генри сел на поезд и вернулся к Уденплан, сильно опаздывая.

Мод не было дома. Генри раз за разом нажимал на дверной звонок, снова бранясь до потери пульса. Он проклинал ненастоящие войны и ненастоящих героев, которые таскают с собой свинцовой тяжести чемоданы, он до смерти ненавидел весь Стокгольм. Ему хотелось в Париж. Он должен оказаться там, рано или поздно. Там не играют в войну. Там если уж война, то настоящая.

Тяжко вздохнув в сотый раз за день, Генри стал спускаться по лестнице. У выхода, однако, ему повезло, и он услышал голоса в подвале. Нужда нередко обостряет изобретательность и догадливость, и Генри не потребовалось много времени, чтобы понять, что весь дом сидит в подвале и играет в войну.

Так оно и было. Генри спустился в подвал, где жильцы дома пили кофе, ели булочки и наслаждались приятным общением. Приходу Генри все обрадовались.

— Война так возбуждает, — прошептала Мод ему на ухо. — Как будто ты приехал лишь на пару часов и вот-вот снова отбудешь на фронт…

— Так оно и есть, — ответил Генри.

— Дамы и господа, — начал консьерж. — Все прошло как нельзя лучше, поблагодарим госпожу Линдберг за чудесные булочки, а госпожу Бэк и госпожу Хагстрём — за кофе. Мы все надеемся, что никогда не столкнемся с подобным в настоящей жизни, однако было бы неплохо видеться почаще и в мирной обстановке. Это самое важное, что мы вынесли из сегодняшнего испытания.

Гости — то есть эвакуированные — энергично поаплодировали речи консьержа, после чего учения были объявлены завершенными. Мод и Генри поднялись в квартиру. Генри снял пальто и повесил его на вешалку; когда та накренилась к стене, Мод была уже в спальне.

Это было в конце апреля шестьдесят первого года — лучшее время для мезальянса. После завтрака Мод уселась на пол перед телевизором в халате и с чашкой чая между колен. Генри был полностью поглощен созерцанием королевского судна «Ваза», поднимающегося на поверхность воды, и главного водолаза Фэльтинга, вдыхающего воздух через трубку под торжественные звуки военно-морского оркестра, ликование публики и щелчки репортерских фотокамер.

Для большинства людей это было явление из пучины трехсоттридцатитрехлетней истории: дубовый корпус, извлеченный с илистого дна, корабль, полный пушек, бочонков с водкой, медных монет, глиняных плошек, старинных кубков, столовых приборов и скульптур. Когда судно вновь коснулось поверхности воды, оно уже не подчинялось приказам и распоряжениям капитана второго ранга времен Тридцатилетней войны, который пытался остановить панику на корабле, накренившемся по левому борту и черпавшем воду пушечными портами. В ту минуту трагедия стала реальностью.

Но мысленному взору Генри предстало вовсе не это. Он увлеченно следил за историческим событием, коим являлось извлечение со дна морского королевского судна «Ваза», однако размышлял не об освобождении из илистого плена, а наоборот — о потоплении, исчезновении того, чему было суждено кануть в Лету. Генри следил за событиями с привычным любопытством, но мысли его были далеко. Он думал о Ковчеге, о корабле, который он пытался построить на Стормён. Когда-то строительство Ковчега затеял его дед-корабел, и с тех пор они каждое лето вместе трудились над судном, на котором собирались отправиться в кругосветное плавание. Генри читал книги о Джошуа Слокаме и Хорнблауэре, он мечтал о дальних странствиях, шлифуя каждую дощечку до идеальной стыковки с остальными, пока на Стормён не разразилась трагедия.

Ковчег так и не был построен, его остов по-прежнему лежал в лодочном сарае — незавершенный, ветшающий и неправдоподобный. Словно лосиный скелет на лесной тропе, добела объеденный лисами, он вздымал к небу голые ребра шпангоутов, торчащих из киля. Ковчег лежал на Стормён, где последние родичи матери Генри слонялись, как слабоумные, в ожидании летних гостей, почтальона и продуктов. Генри, возможно, и хотел бы вернуть мечту, он мог, как ни в чем не бывало, накачать деда водкой, чтобы тот натянул свои вонючие кальсоны и отправился в сарай достраивать Ковчег. Но прибрежные воды Стормён были навсегда отравлены, в темной глубине гниющих фьордов покачивались мертвые водоросли. Ковчег так и остался лосиным скелетом, обглоданным алчными гиенами и вздымающим к небу ребра шпангоутов, словно обвиняя, напоминая о трагедии, о вечной тревоге.

И лишь теперь, лежа дома у Мод и наблюдая, как королевский корабль «Ваза» поднимается на поверхность под ликование публики, Генри, наконец, смог отправить Ковчег на дно — на илистое дно, которое только что покинул старинный корабль. Мечта о Ковчеге была частью детства, и теперь Генри мог оставить ее в прошлом, сильный и опьяненный любовью.