пользования банями, которых в городе было немало[353]. Имела значение и эстетическая сторона городского образа жизни. В частности, речь идет о городской архитектуре, прежде всего церковной. Многочисленные куэльярские церкви (Св. Стефана, Св. Марии, Сантьяго, Св. Мартина и др.) построены в трех стилях — романском, мудехар и готическом. Если два первых не носили четко выраженного городского отпечатка, то третий следует признать типично городским. В этом же стиле были построены или перестроены на рубеже XIII–XIV вв. церкви Св. Михаила, Св. Петра и др.[354] В Сепульведе также сохранился ряд роскошных романских церквей XII–XIII вв., из которых наибольшее впечатление оставляет церковь Св. Спасителя, господствующая над городом и, пожалуй, в наименьшей степени подвергшаяся позднейшим перестройкам и изменениям (в отличие, например, от церкви Свв. Юста и Пастора, кардинально перестроенной в XVI в.).
Другими специфически городскими особенностями топографии Куэльяра и Сепульведы XIII — середины XIV в. являются такие ее компоненты, как сохранившиеся в обоих городах до настоящего времени ансамбли иудейских кварталов (худерий), а также упоминаемые в документах и фуэро рыночные площади и торгово-ремесленные предместья (arravales). В частности, известно, что куэльярский рынок, окруженный оградой (barrera) с воротами, располагался за чертой главных городских стен, неподалеку от несохранившегося мавританского квартала. Находившиеся здесь лавки мясных, рыбных, хлебных и других рядов, по-видимому, в большинстве случаев сдавались в аренду частным лицам. Последние в свою очередь передавали право торговли субарендаторам[355].
Торгово-ремесленное предместье (arraval), аналог запиренейских торгово-ремесленных субурбиев, также находилось с внешней стороны городских стен: одна из сепульведских грамот начала XIII в. противопоставляет его жителям тех, кто проживает «infra muros». Оно нередко упоминается в пространном фуэро. Куэльярские акты не сохранили прямых упоминаний о субурбии, хотя мы хорошо знаем, что он был. Вместе с тем документы Куэльяра интересны с другой точки зрения. В числе свидетелей в них неоднократно фигурируют те самые «франки», с присутствием которых Л. Гарсия де Вальдеавельяно напрямую связывал формирование «бургов» в области «дороги Сантьяго». Мы не можем оценить степень этого присутствия в Куэльяре, но имеющиеся у нас данные не могут игнорироваться[356].
И в Сепульведе, и в Куэльяре торгово-ремесленные предместья не имели собственных стен. Этот факт представляется весьма показательным: он свидетельствует о том, что городские укрепления отнюдь не играли самодовлеющей роли, определяя планировку поселения, как это было свойственно, например, бастидам Гиени. Наоборот, развитием города определялось строительство новых линий стен, и в этом смысле Сепульведа и Куэльяр не имели кардинальных отличий от городов запиренейской Европы.
Естественно, типично городским был не только внешний облик Сепульведы и Куэльяра, но и свойственные им формы экономической и социальной жизни. Первый из указанных аспектов получил всеобъемлющее рассмотрение в начале 1980-х годов в работах С.Д. Червонова, привлекавшего и данные пространного фуэро Сепульведы[357]. Источники позволяют конкретизировать сделанные им выводы применительно к избранным объектам исследования. Прежде всего они свидетельствуют о наличии в Сепульведе и Куэльяре значительного слоя торгово-ремесленного населения. В числе куэль-ярских и сепульведских ремесленников (menestrales) упоминаются бочары, землекопы, пекари, мясники, кузнецы, цирюльники, угольщики и даже «художники» (pintores)[358].
Есть указания и на существование группы профессиональных торговцев (negotiati). Об относительной стабильности рыночного спроса говорят факты их специализации на продаже отдельных товаров, вплоть до торговли исключительно ячменем. Кроме того, в обоих городах существовали иудейские общины, экономические интересы которых в немалой степени были связаны с торговлей. Наконец, куэльярское и сепульведское местное право содержит немало специальных норм, касающихся регламентации торговли и ремесла. Они включают и элементы настоящего «рыночного права», устанавливающие особый статус рынков (mercados) и ярмарок (nundinae, ferias)[359]. Подробное рассмотрение этих вопросов выходит за рамки настоящей работы; к тому же в отечественной литературе их специально исследовал С.Д. Червонов. Однако даже изложенных кратких замечаний достаточно для того, чтобы отвергнуть однозначное представление об экономике эстремадурских городов как исключительно аграрно-скотоводческой.
Помимо экономических аспектов городской жизни, обратим внимание и на аспекты социальные. Документы сохранили свидетельства о наличии специфически городских форм коллективизма, важным внешним проявлением которых в XIII — середине XIV в. стало формирование системы городских религиозных братств (hermandades, confradrías)[360]. Как и в городах запиренейской Европы, их деятельность (по меньшей мере, изначально) была по преимуществу религиозной. Особое место занимал похоронный культ, многие детали которого подробно регламентировались, в частности, в ряде куэльярских документов. Представители городской верхушки стремились затмить друг друга пышностью похоронных и поминальных церемоний, настаивая в своих дарственных в пользу Церкви на участии в них всех городских клириков, одетых особо торжественным образом[361].
Городские церковные учреждения активно конкурировали в борьбе за паству. Например, в Куэльяре в середине XIII в. наиболее успешно шли дела францисканского конвента, появившегося в городе в 30-х годах. Среди прочего эти успехи стали причиной неоднократных жалоб приходских клириков, направлявшихся непосредственно в Рим. Заметим, что присутствие в Куэльяре францисканцев и кларисс — этих чисто «городских» орденов, — является еще одним важным свидетельством подлинно городского образа жизни куэльярцев XIII–XIV вв.[362]
Тем не менее поселения столь четко выраженного городского типа, каковыми были Сепульведа и Куэльяр, в известных нам источниках обозначаются термином «villa»: наименование «urbs» применительно к Сепульведе, содержащееся в грамоте 1076 г., в документах более не повторялось. С первого взгляда подобная форма использования термина «villa» не заслуживает особого внимания. В исследуемый период он широко применялся и для обозначения запиренейских, в частности французских, городов. Кроме того, на Пиренейском полуострове аналогичным образом нередко именовались такие крупные административные, церковные и экономические центры, как Сеговия, Бургос, Валенсия и некоторые другие. В источниках они чаще всего фигурируют под названием «villas» и лишь изредка обозначаются термином «civitates» (ст.-каст, «cibdades»)[363].
Однако, как явствует из сепульведских и куэльярских актов XII–XIII вв., наряду с ними под «villae» или «villas» нередко подразумевались и несомненно сельские поселения, статус которых носил явные признаки сеньориальной зависимости. В частности, именно таковыми были виллы Педросильо и Сото, фигурирующие в одной из куэльярских грамот. Мы знаем, что в определенный период своей истории они принадлежали соответственно кастильскому магнату Гутьере Пересу де Риносо и королю Альфонсо VIII. Кроме того, некоторое время каждая из них входила в состав городской округи — куэльярского «término»[364].
2. Город и его округа в системе территориальной юрисдикции
Сам по себе факт наличия этой округи является чрезвычайно показательным и не позволяет игнорировать отмеченные терминологические особенности. Известно, что в отличие от юрисдикции городов, расположенных севернее Альп, юрисдикция городов Кастильско-Леонского королевства вовсе не ограничивалась линией городских стен. Подобно виллам позднеримского и раннесредневекового времени, в