возьми, были созданы, чтобы жаждать вкуса крови. Что, черт возьми, случилось с тобой? Я дал тебе правильную генетику. Я знаю это.
На самом деле она никогда не жаждала такой отвратительной вещи.
Кэт помнила эту напыщенную речь, хотя она явно усилилась за эти годы. Грэм стал недоволен уровнем смелости и борьбы со своими врагами еще до того, как они сбежали из лаборатории.
— Не хочешь слышать их крики, не так ли, Кэт? — теперь в его тоне слышалось отвращение. — Конечно, нет. Что заставило меня думать иначе? Возможно, тот факт, что они хотели услышать твои крики? Как насчет тех лет, что я учил тебя не щадить врагов? — психанул он. — Боже, я знаю, что учил.
Полосы на лице Грэма, казалось, снова появились и потемнели, когда безумие осветило его взгляд, и янтарь его глаз сиял, как золотой огонь.
— Я не могу в это поверить, — пробормотал он, выпрямляясь, все еще злобно глядя на нее. — Черт возьми, я не верю тебе. Я знаю, что учил тебя другому. Я помню это…
Казалось, он разговаривал сам с собой. Кэт задалась вопросом, нужен ли ему кто-либо для участия, кроме него самого.
Да, он пытался научить ее не щадить. Грэм научил ее убивать, научил ее разделять справедливость и месть. Он учил, что кровопролитие необходимо для выживания. Но Грэм не учил ее наслаждаться этим, хотя она знала, что он, кажется именно это и делает.
Кажется. Хотя внутри, в глубине, где, как он думал, никто не мог это почувствовать, Грэм жалел гораздо больше, чем подозревал.
По крайней мере, когда-то так было.
Что с ним случилось?
Необходимость протянуть руку и коснуться резкой линии его губ, притянуть их к себе, походила на голод, который она не могла отодвинуть в сторону. Необходимость отогнать безумную ярость в его глазах уничтожила ее.
— Жалость, Кэт? — усмехнулся он, поправляя простыню на ее обнаженном теле. — Эта жалость, которую я чувствую, ко мне? Для меня? — демоническое веселье мелькнуло в его глазах. — Прибереги это. Эти ублюдки внизу нуждаются в этом гораздо больше, чем я.
Нет, они не нуждались в жалости, но и не ее она чувствовала. Это не было сострадание или сочувствие. Кэт не была уверена, что это было, но было больно видеть душевную ярость, бушующую в его глазах.
Откуда это взялось? Даже в лабораториях он не был так глубоко укоренен в сущности того, кем и чем стал.
— Ты не хочешь знать, что позволило монстру освободиться, котенок, — прорычал зверь. — Но ты узнаешь цену, которую твои враги заплатят за то, что причинили тебе вред.
В его груди грохотало дикое рычание, когда он зарычал.
— И я надеюсь, что ты можешь игнорировать то, что не хочешь слышать, потому что я хочу слышать их гребаные крики, — он ударил себя в грудь одной рукой. — И боже, я был создан с достаточным количеством яиц, чтобы они кричали громко и долго.
Конечно, у него их достаточно.
Он — Грэм. Гидеон. Ги. Все части Породы, которые она обожала каждой клеточкой своего существа. Но Кэт никогда не чувствовала силы и решительности внутри него. Это была чистая беспощадность, о которой она не подозревала.
Повернувшись, он затопал — Грэм топал? — обратно к двери спальни и захлопнул ее за собой.
Грэм топал? О, боже, это не хорошо…
Интересно, что будет, когда он вернется? Как только он услышит крики, прольет их кровь и лишит их жизни?
Куда тогда денется безумие? На чем он сосредоточится, когда всех убьет?
Она не могла допустить, чтобы это произошло, не здесь, не из-за нее и не так.
РэймондуМартинесу нужно ответить за свои преступления, а не так легко избежать их. И Бюро нужно было знать о существовании шакалов. Грэму нужно позволить Джонасу позаботиться об этом, установить связь с Бюро, которая защитит его, если возникнут подозрения, кого он обнаружил.
Проклятье. Когда этот чертов наркотик ослабнет, чтобы она могла двигаться?
Чтобы могла остановить его. Потому что чертовски уверенна, что Грэм не послушает ее вообще.
***
Черт ее побери.
Черт бы ее побрал.
Эти ублюдки собирались изнасиловать ее в ее постели, пока она была парализована этим сумасшедшим наркотиком Совета, и она не хотела слышать их крики?
Ну, он хотел.
Хотел, чтобы они кричали до тех пор, пока их голоса не охрипли, пока они не были на грани от гребаной боли, обезумив от этого. Они были чертовыми шакалами, они действительно могли оправдать свои пытки.
РэймондМартинес будет долго кричать, он уверен. Этот ублюдок хочет жить. Он хочет жить долго. Достаточно долго, чтобы потратить этот гребаный ящик с деньгами и золотом, которые неудачники Совета дали ему в качестве оплаты за Кэт. И он знал. Этот сукин сын знал, что его дочь живет в Кэт. Дух Клэр Мартинес все еще был частью Кэт. И ему было все равно.
Вернувшись в гостиную, он присел рядом с двумя шакалами.
Сволочи.
Он заклеил им рты, чтобы они не кричали и не отвлекали его, прежде чем он был готов с ними справиться.
Черт ее побери. Черт бы побрал эту женщину…
Он оторвал скотч от их губ, улыбаясь их хрюканью от дискомфорта.
В конце концов,